Ребятишки лазали и висели на перекладинах. Молодые мамаши толкали детские коляски. Девчонки со своими приятелями перекидывали кольца в серсо. Бродяги попрошайничали, пьяницы пошатывались, шахматисты двигали фигуры, а незваные советчики качали головой и цокали языком. Любители животных выгуливали собак, которые гадили на дорожках, невзирая на запрещающие надписи. Торговцы травкой заламывали цены, так же как и продавцы булочек с горячими сосисками, мороженого, сладкой ваты, воздушных шаров, фруктов. В пестрой толпе я увидал знакомую колоритную фигуру чернокожего, продающего больших желтых уток с ярко-оранжевыми клювами. Глупейшие существа на свете, но народ покупает, непонятно зачем. * * * Затем я прошел к ближайшей станции метро и в половине второго был на Булыжном Холме, а еще через двадцать минут уже входил в церковь Христа Спасителя. Там я встретил Джессику Гарланд и молодого человека, ее друга. Звали его Клэй Мерримен. Это был долговязый, худой и угловатый парень с зубастой ухмылкой. Я посвятил их в мой план. Клэй то и дело переспрашивал, зато Джессика схватывала все на лету. Впрочем, чему удивляться? Она же была внучкой Абеля Крау. Мы осмотрели помещение, где должна была состояться панихида. Я сказал Джессике, как рассадить гостей; надо полагать, никто не кинется захватывать лучшие места. Потом я оставил Джессику и Клэя встречать прибывающих, а сам уединился в комнате в конце коридора, которая была, очевидно, комнатой священника. Дверь была заперта, но легко вообразить, какие замки врезают в комнаты для священников.В половине третьего запустили фонограмму с органной музыкой. Родные и друзья покойного, должно быть, уже прибыли, хотя опоздавшие будут еще какое-то время подходить. Минут через десять надо было начинать. Эти десять минут я задумчиво ходил по комнате, как бы повторяя проповедь, которую предстоит произнести.Пора.Я вытащил из дипломата две книги, защелкнул его и поставил в углу. Пройдя коридор, я вошел в небольшой зал, где собралось порядочно народа, проследовал боковым проходом к возвышению и взошел на кафедру.Я взглянул на обращенные ко мне лица и сделал глубокий вдох. Глава 21 – Приветствую всех. Меня зовут Бернард Роденбарр, – начал я. – Меня и вас привела сюда дружеская привязанность к Абелю Крау, который на этой неделе был убит в собственной квартире. Мы собрались здесь, чтобы почтить память нашего соседа и друга.Я оглядел собравшихся. Среди них было много незнакомых мне людей. Те, что постарше, очевидно, знали Абеля по Риверсайд-драйв, а те, что помоложе, были знакомые Джессики. Кое-кого из присутствующих я знал: ту же миссис Померанц, сидевшую во втором ряду, и обходительного ортопеда – в третьем. На левой стороне с самого края расположился Рэй Киршман. Рядом с ним притулился худощавый паренек с большим лбом и маленьким подбородком. Не составляло труда догадаться, что это Джордж Эдвард Маргейт. Уши у него были как уши, не длиннее, чем у других, и нос нормальный, но все равно – вылитый кролик. Его сестра Мэрилин сидела в первом ряду справа. Одета она была чинно: обычная черная юбка и темно-серый свитер, но, несмотря на это, она выглядела как шлюха, забежавшая в церковь. Круглолицый увалень рядом с ней был, наверное, Харлан Риз.Каролин и Дениз скромно заняли места в последнем ряду. Каролин надела свой блейзер. Дениз была в свитере, но не видно, в брюках или юбке.Джессика Гарланд, как ближайшая родственница покойного, сидела в середине первого ряда, а Клэй Мерримен слева от нее.Жаль, что мы не были знакомы до этого печального события, подумал я. Абель мог бы иногда приглашать всех нас к себе – и Джессику с Клэем, и меня с Каролин – и угощать нас пирожными и бесконечными байками о Европе между двумя мировыми войнами. Странно, почему он скрыл, что у него есть внучка?В третьем ряду справа сидели трое мужчин в темных костюмах. Ближе всех к центру был высокий лысеющий человек с длинным носом и тонкими губами. Рядом с ним находился самый старый из троих, широкоплечий джентльмен лет шестидесяти; пышные седые усы прекрасно гармонировали с его белоснежной шевелюрой. С самого края сидел невысокий хрупкий курносый мужчина в толстых очках.Я никогда не встречал этих людей, однако твердо знал, кто они такие. Я смотрел на них, пока не встретился взглядом с седовласым джентльменом. Сохраняя на лице то же строгое выражение, он коротко кивнул мне. На противоположной стороне во втором ряду сидел человек, которого я тоже знал. Овальное лицо, коротко подстриженные усики над маленьким ртом, темно-русые волосы – конечно, знакомая внешность, к тому же Джессика посадила его куда следовало, так как в петлице у Герберта Франклина Колкэннона торчала красная гвоздика.Я виновато заморгал, увидев гвоздику. Вчера я так забегался, что совершенно забыл зайти в цветочный магазин, а потом они и вовсе закрылись. Конечно, я мог бы и утром залезть в первую попавшуюся лавку, но риск был непропорционально велик. «Я же представился публике, – подумал я в свое оправдание. – Колкэннон не примет меня за другого». * * * – Говорят, что наш друг зарабатывал себе на жизнь перепродажей краденого, – продолжал я. – Мне же он известен совершенно в ином качестве, а именно как почитатель философии. Абель Крау особенно ценил сочинения Баруха Спинозы. Поэтому позвольте мне прочитать несколько отрывков из его работ.Я раскрыл переплетенный в кожу томик, который мы подарили Абелю и который я забрал назад, и прочитал два пассажа из раздела «Происхождение и природа эмоций». Рассуждения были суховаты, и публика слушала вполуха.Закончив, я отложил Спинозу и открыл другую книгу, снятую минувшей ночью с полки у Абеля.– Эта книга принадлежит Абелю, – сказал я. – В нее включены избранные места из сочинений Томаса Гоббса. В «Философических началах власти и общества» есть отчеркнутый абзац. Читаю: «Причина взаимного страха лежит частью в естественном равенстве людей, частью в желании каждого посягнуть на другого; из чего следует, что мы не вправе ожидать от кого бы то ни было заверений в непосягательстве и сами не можем дать таких заверений. Ибо если мы посмотрим на человека во цвете лет и задумаемся над тем, как хрупок его телесный состав, каковой, погибая, несет погибель духу, доблести и самой мудрости, и как легко даже слабому посягнуть на жизнь сильного, то не узрим основания для гордыни того, кто, полагаясь на силу, мнит себя поставленным природой над прочими. Те между собой равны, кто способен равно навредить другим, но те, кто способен нанести наибольший вред, то есть убить, могут быть убиты сами».Перелистав несколько страниц, я остановился на другом отчеркнутом абзаце.– А вот из «Левиафана», – объявил я. – «В природе человека суть три главных свойства, ведущих к раздорам: зависть, робость, честолюбие. Первое побуждает человека к выгоде, второе к безопасности, третье к известности».Я положил Гоббса на Спинозу.– Абеля Крау убили ради выгоды, – заявил я. – Человек, который это сделал, находится здесь, с нами.Мои слова произвели должный эффект. Присутствующие словно разом затаили дыхание. В этот момент я смотрел на Каролин и Дениз. Они знали, что последует дальше, но мое заявление подействовало и на них. Они придвинулись ближе друг к другу: вероятно, драматичность ситуации заставила их забыть о вражде.– Абель был убит из-за пятицентовика, – продолжал я. – Людей часто убивают из-за пустяков. Но данный пятицентовик – не пустяк. Его стоимость достигает четверти миллиона долларов. – По рядам прошелестело восторженное «ох!». – Поздно вечером во вторник Абель стал владельцем этой редкой монеты. Через двенадцать часов он был мертв.Далее мне пришлось кратко остановиться на истории пяти легендарных никелей чеканки 1913 года.– Дело кончилось тем, – говорил я, – что один из этих никелей попал в сейф человека, занимающего особняк в Челси. Однажды этот человек уехал вместе с женой из города. Вернуться они должны были только на другой день. И вот во вторник вечером двое грабителей, проломив световое окно, влезли в дом и обчистили его.– Не брали мы никакого никеля! – Присутствующие встрепенулись и устремили взор на вскочившего Кролика Маргейта. – Да, не брали! И сейфа не открывали. Да, мы его нашли, но открыть или взломать не получилось. Мы и знать не знали ни о каком никеле.– Это верно, не знали, – вставил я.– И не убивали мы никого! Даже пальцем не тронули. Когда мы влезли, там никого не было, и когда смотались – тоже. Никакого касательства к убийству мы не имели. И к никелю не имеем.Кролик плюхнулся на свое место. Рэй шепнул ему что-то на ухо. Тот обмяк на стуле. Не знаю, что сказал Кролику Рэй, может быть, заметил, что он только что признался перед Богом и людьми в совершенном преступлении.– Совершенно верно, – продолжал я. – Воры-взломщики Кролик Маргейт и Харлан Риз ограничились кражей и вандализмом. – Услышав свое имя, Харлан вздрогнул. – Вскоре после того, как они покинули дом, на сцене появляется еще один взломщик, гораздо более опытный. Он вскрывает сейф в стене, берет оттуда золотые серьги, дорогие часы и монету. В тот же вечер он переправляет их Абелю и оставляет у него на определенных условиях.Нет необходимости говорить, что мы получили деньги за сережки и часы, решил я, это к делу не относится. Людям совсем не обязательно знать все до последней подробности.– В то самое время, когда второй взломщик передает Абелю Крау содержимое сейфа, – говорил я, – хозяин этого никеля и его жена неожиданно возвращаются домой. Воры не могли знать, что у них переменились планы. Итак, они возвращаются в город и видят, что их дом напоминает Рим после набега готов. И вот тут начинаются чудеса. Войдя к себе, супруги натыкаются на Третьего вора. Их избивают до потери сознания и связывают. Когда муж наконец приходит в себя и освобождается от веревок, он обнаруживает, что его жена мертва.Я посмотрел на Колкэннона; наши взгляды встретились. Лицо его было совершенно бесстрастно, но у меня создалось впечатление, что ему сейчас хотелось бы оказаться где угодно, только не здесь. И еще он, наверное, понял, что не выкупит свой никель, во всяком случае сегодня. И вообще у него был такой вид, будто ему надоело плохое кино, но он решил досидеть до конца сеанса, чтобы узнать развязку.– Он, естественно, звонит в полицию. На другой день его просят опознать второго взломщика, но он заявляет, что видит его в первый раз. Впоследствии он, правда, опознает одного из участников первого ограбления.– Это было подстроено! – выкрикнул Кролик. – Он меня в жизни не видел. На испуг хотели взять!– Скажем иначе, человек просто ошибся, – продолжал я. – Еще бы, ему столько пришлось пережить! Убита жена, обчищен дом, пропала монета, стоящая целое состояние. И вот что интересно, – добавил я, опять глядя на Колкэннона. – В перечне пропавших вещей он не указывает этого никеля. Словно бы его и не было. А ведь потерпевший, как известно, обязан сообщать полиции о любой пропаже, для того чтобы получить страховку. Но наш джентльмен, видимо, не желает иметь дело со страховой компанией. Почему, спросите вы. Объясняю. Никель не был застрахован. По той простой причине, что к нашему джентльмену он попал незаконным путем.– Это уж слишком! – вдруг заявил Колкэннон, к удивлению не только публики, но и меня самого. Он поднялся с места и обратился ко мне: – Меня обманом заманили сюда. Я не был знаком с покойным мистером Крау. Да, я не сообщал полиции о пропаже никеля 1913 года и у меня действительно не было страховки. Но вовсе не по той причине, о которой говорит этот господин. У меня нет и никогда не было такой монеты.– Поначалу я тоже так думал, – признался я. – Тоже думал, что у вас фальшивка. Чтобы установить, какой никель у вас, я навел справки по поводу всех пяти экземпляров, и все они оказались на месте. Четыре монеты находятся в музейных хранилищах, а пятая – в частной коллекции. Этот никель долгое время был в обращении, и его легко отличить от других и, уж конечно, оттого, который я самолично извлек из вашего сейфа.По рядам опять прокатился шумок. Я так увлекся, что выдал себя. Теперь и младенцу ясно, кто был вторым взломщиком. Ну что ж, и на старуху бывает проруха.– Естественно, я самым тщательным образом осмотрел этот никель. Он был настоящий. Тогда я продолжил консультации с музейными работниками, попросил еще раз проверить их экземпляры. В трех хранилищах монеты были в целости и сохранности. В четвертом же обнаружилась подделка.Я посмотрел на трех джентльменов в темных костюмах. Сидящий с краю невысокий курносый мужчина в очках с толстыми стеклами был Милош Грачек. Он понял, чего я жду от него. * * * – Да, это была подделка, но подделка неплохая, – сказал он. – Фальшивомонетчик взял стандартный никель 1903 года, спилил ноль и вместо него напаял единицу. Хорошая работа, и никель экспонировался у нас как настоящий. Только экспертиза смогла обнаружить подделку.Затем откашлялся и заговорил джентльмен с белоснежной шевелюрой.– Меня зовут Гордон Руслэндер, – сказал он. – Когда мистер Грачек сообщил о случившемся, я лично изучил монету. Он прав. Фальшивомонетчик поработал неплохо, но я бы не сказал, что по высшему классу. Внимательный осмотр убедил меня, что находящийся в нашем распоряжении пятицентовик – не тот, за который я передал портрет работы Копли Балтиморскому историческому обществу. У меня не было оснований сомневаться в порядочности наших коллег, и тем не менее процедура требовала просвечивания рентгеном. Естественно, экземпляр, поступивший из Балтиморы, был настоящий никель чеканки 1913 года. А тот, которым его подменили, не надо было даже просвечивать. Все было видно невооруженным глазом.– Что вы предприняли, обнаружив подмену?– Я немедленно встретился с куратором нашей выставки, – ответил Руслэндер, а длинноносый лысеющий человек, сидящий по другую его руку, весь съежился и словно бы врос в стул. – Я знал, что Говард Питтерман переживает не лучшие времена. Недавно он прошел через дорогостоящий бракоразводный процесс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24