Отнюдь не облегчало мою задачу и то обстоятельство, что у Каролин раскалывалась голова от боли. Очевидно, опять это странное похмелье после сладкого. Может быть, ей помогла бы пара ортоэластиков доктора Файнзингера, но они еще не были готовы.– Ни за что не прощу тебе, что ты пошел к Абелю один! – твердила она.– Как бы мы прошли в дом вдвоем? Это же огромный риск! Кроме того, двоим там нечего было делать.– И даже не позвонил, когда вернулся домой.– Да звонил я, черт побери, звонил!– Берни, это я названивала тебе целый вечер. То занято, то никто не подходил.– Знаю. Я звонил, и мне звонили, и ничего не получалось. Так часто бывает. Но это не важно. В конце концов мы же поговорили, верно?– Ага, только вчера вечером. И то ты ничего не рассказал.– Было уже поздно.– Ага.– И не о чем особенно было рассказывать.– Не о чем рассказывать? Только о том, как ты забрался в квартиру к Абелю, а когда пришел домой, какая-то парикмахерша наставила на тебя пушку и обвинила в том, что ты подвел ее брата под статью об убийстве?!– Она не совсем то сказала.– Плевать я хотела, совсем то или не совсем!– Ты обиделась...– Да, и что?– А если я попрошу прощения?– Проси, а там посмотрим.– Хорошо, – сказал я, – прости меня, Каролин. Мы работаем на пару, и я вовсе не думал что-либо скрывать от тебя. Но дела так повернулись, что я малость растерялся. Я не был уверен, что сумею пробраться в квартиру к Абелю, и просто пошел наудачу, ну и пошуровал там один. Думал, ты не будешь против. Мне жаль, что так получилось.Каролин помолчала.– Перестань, Уби, – сказала она русскому голубому, который начал царапать край дивана. Арчи у меня на коленях заурчал, выражая свое моральное превосходство.– Не-а, – сказала Каролин, – не действует.– Ты имеешь в виду мое извинение?– Ага. Совершенно не подействовало. Обида слишком глубока. Хорошо, постараюсь ее забыть. Кто убил Ванду?– Я не уверен...– А Абеля?– Тоже не уверен.– Ладно...Зазвонил телефон. Я отодвинул кота в сторону и взял трубку. Это был мистер Арнотт из Стилуотера, Оклахома. Он даже не перевел на меня плату за междугородный звонок. Понятно, человек, заплативший 130 тысяч за пятак, может позволить себе не беспокоиться о счетах от телефонной компании.– Этот мужик не желает, чтобы знали его имя. То ли грабителей боится, то ли налогового инспектора – не знаю. Монету продавать не собирается. Она у него.– Черт с ним, – сказал я. – Куплю-ка я, пожалуй, картину.– Чтобы было что на стенку повесить?– Точно.– Я так и знал, что вы не писака. Ни секундочки не сомневался.Я пересказал разговор Каролин.– Монета, которая была у Арнотта, все еще у его таинственного покупателя. Но все равно она часто переходила из рук в руки. Так что вряд ли это тот никель, который переехал с Восемнадцатой улицы на Риверсайд-драйв.Каролин сдвинула брови, задумалась:– Всего имеется пять таких никелей – так?– Так.– Одна монета в Вашингтоне, одна в Бостоне, одна в Цинциннати и одна в Филадельфии – так?– Так.– И одна, которую твой приятель из Оклахомы продал неизвестной нам личности. Выходит, эта личность – Колкэннон. Только это не может быть Колкэннон, потому что проданный Арноттом никель был в хождении, а у Колкэннона он абсолютно новенький.– Верно.– Значит, имеется пять никелей плюс Колкэннона.– Верно.– И этого никеля нет ни у Колкэннона, ни у Абеля, и мы не знаем, где он.– Верно.– Вот и получается, что мы с тобой выкрали ненастоящий никель.– Все возможно.– Но ты так не думаешь?– Нет. Я уверен, что он настоящий.– Значит, на самом деле этих никелей – шесть?– Нет, только пять.Каролин умолкла, задумавшись, потом всплеснула руками:– Господи, Берни, может быть, ты перестанешь говорить загадками? У меня и так голова раскалывается, кроме той части, которой я думаю. Да и та сейчас ни черта не варит. Объясни, будь другом. Объясни по-человечески, просто, чтобы я поняла.Пришлось объяснить все по-человечески, просто, чтобы она поняла.– Вот оно что!.. – протянула она.– Как по-твоему, убедительно звучит?– Похоже, что да. Хорошо, а как насчет других вопросов? Кроме Кролика и тебя, был и кто-то третий, он и убил Ванду. Ты знаешь, кто это?– Есть у меня одна версия.– И есть версия насчет Абеля?– В некотором роде да. Но я до конца не уверен, и у меня нет доказательств, и...– И все-таки скажи, Берни.– Мне не хотелось бы на данном этапе...– Почему? Хочешь сделать мне сюрприз? Если ты искренне попросил прощения, докажи это на деле.Я заерзал на стуле. Недоброжелатели могли бы сказать, что я извивался как червь на крючке.– Слушай, надо уходить, – сказал я. – Напрасно я дал твой телефон. Если тот тип, который хочет купить никель, смог узнать мое имя и телефон, значит, у него либо связи в полицейском управлении, либо он воспользовался служебными списками телефонных аппаратов. Не хочу, чтобы нас тут накрыли. Он знает, что в два часа я должен быть по этому телефону, и...– До двух еще куча времени, Берни. Излагай свои версии, не тяни кота за хвост.Арчи распрямил передние лапы и сладко потянулся.– Кстати, о котах. Арчи – не подходящее для кота имя. У Дона Маркиса Арчи – это таракан, а кошку звали Миитабель. Помнишь?– Но у меня-то кот, а не кошка, бестолочь! Ты, видно, не те книжки читаешь. Мой Арчи – по имени героя Рекса Стаута.– А-а...– Мне ничего не стоит и таракана завести при желании и дать ему эту кличку – Миитабель. Только надо знать, что это она, а не он. Господи, и чего это я о тараканах? Ловко ты переменил тему!– Как умел.– А ну, меняй ее обратно! Кто прикончил Ванду?Я сдался и сказал. * * * Мы приладили к телефону автоответчик, и я записал приглашение искать меня по телефону Дениз.Потом я достал свой дипломат. Он стоял в шкафу рядом с литографией Шагала. Выйдя из дома, мы на такси приехали в «Салон для пуделей». Минуты через три мы вышли оттуда. Мой дипломат был немного тяжелее. Мы опять поймали такси и покатили в галерею «Нэрроубэк».По пути Каролин вдруг спохватилась: а зачем, собственно, мы едем к Дениз. Я сказал, что уже договорился с ней, и выразил надежду, что они в конце концов подружатся.– Ты еще понадейся, чтобы у тебя крылышки выросли. Нет, она ничего, для огородного пугала подходит. Что, у тебя вкуса совсем нет? Неужели в целом Нью-Йорке не можешь найти себе милашку? Взять ту же Анджелу.– Кого-кого?– Ту официанточку в «Бродяжьем клубе».– Я думал, она лесбиянка.– Этот вопрос нуждается в дополнительном изучении. В понедельник обязательно разузнаю, с кем она предпочитает, – только так, чтобы не выдать себя, если она не лесба.– И как же ты собираешься спросить?– Очень просто: «Анджела, как насчет того, чтобы нам с тобой пожениться?» Что-нибудь в этом роде.– Не слишком ли тонкий подход?– Ничего, могу и подредактировать. * * * Если Дениз предвкушала встречу со мной, то неожиданное появление Каролин повергло ее в смятение. Это было по ее лицу видно.– А-а, лучший друг наших четвероногих друзей! Извините, забыла ваше имя.Мы с Каролин ответили одновременно:– Каролин, – сказал я.– Можете звать меня мисс Кайзер.Им предстояло пробыть вместе еще несколько часов, и я был рад, что не буду свидетелем их препирательств.– Я вас сразу и не узнала, – сказала Дениз. – Мне казалось, вы не были такой низкорослой. С первого взгляда я вас за ребенка приняла.– Меня молодит моя целомудренная внешность, – парировала Каролин и, остановившись, уперев руки в боки, перед одной из самых броских абстракций Дениз, наклонила голову набок. – Живопись все-таки потрясающая штука! Особенно когда не нужно никакого сходства. Малюй себе как Бог на душу положит, и порядок.– Пойду сварю кофе, – сказала Дениз. – Но, может быть, мисс Кайзер хочет поесть?– Нет, спасибо. Последнее время у меня что-то пропадает аппетит. Говорят, у женщин это часто бывает в почтенном возрасте.Я мог бы прекрасно позабавиться, наблюдая, как они пикируются, если бы эти женщины не были самыми близкими мне людьми. Но сейчас они прекрасно обходились без меня, им не нужен был судья, ни одна не вела в счете. Им доставляло удовольствие просто посылать мяч и отбивать его. Джаред на целый день ушел из дома. С его стороны это было разумно.Ровно в два часа зазвонил телефон. Я взял трубку и через секунду услышал знакомый голос. Я кивнул Каролин и передал ей трубку.– Джентльмен, которому вы звоните, еще не пришел, – сказала она. – Перезвоните, пожалуйста, ровно через пятнадцать минут.Она положила трубку, посмотрела на меня. Я взял дипломат и встал.– Я пошел. Ты запомнила, что надо сказать, когда он перезвонит?– Ага. Он должен пойти в кафе «Сквирс» на углу Мэдисон-авеню и Семьдесят девятой. Занять там самый дальний от двери столик и ждать тебя. Ты либо придешь, либо позвонишь в кафе и попросишь позвать мистера Мэдисона, то есть назовешь фамилию по названию авеню.– А если он спросит о монете?..– Скажу, что она у тебя.– Хорошо.– Вы меня во что-то впутываете, – вмешалась Дениз. – Ты так и не бросил свое прежнее ремесло, Берни? Верно говорят, горбатого могила исправит. Тигр тоже до смерти полосатый. И преступник не желает отказываться от полосатого халата.– В тюрьмах больше не носят полосатых халатов.– Не носят? Вот жалость! Они придают фигуре удивительную стройность. Однако ты знаешь, что там носят и чего не носят. Еще бы, тюрьма тебе как дом родной... Значит, крадем потихоньку? Может, еще и убиваем, а? – Дениз перешла на Каролин. – А вы, милочка, кем при нем? Уж не оруженосцем ли?– Каролин тебе все объяснит, – бросил я на ходу.Каролин я не завидовал. * * * Черт, сколько денег приходится гробить, подумал я, останавливая третье в тот день такси на углу Восемнадцатой улицы и Девятой авеню. Время было рассчитано точно. В два пятнадцать я вылез из машины напротив тяжелых чугунных ворот, на которых значился № 442 1/2. В этот самый момент он должен быть на телефоне. Очевидно, так оно и было, потому что десять минут спустя дверца в воротах открылась, и оттуда вышел Герберт Франклин Колкэннон. Я стоял в тени подъезда, где меня не было видно, но он даже не посмотрел в мою сторону, а, повернув налево, зашагал к Десятой авеню, чтобы поймать такси, или, может быть, у него была там припаркована машина.Я подождал, пока он свернет за угол, и легкой рысцой пересек улицу. На ногах у меня были «пумы», пусть чрезмерно широкие. Стоял яркий солнечный день, по улице сновали прохожие, но это меня нисколько не беспокоило. Я знал, который из моих ключей-отмычек подходит к замку на дверце, так как запомнил это с того вечера вторника, и держал ключ наготове. Отпереть замок и запереть его за собой было делом нескольких секунд.Резиновых перчаток на этот раз я не взял: отпечатки пальцев меня тоже не беспокоили. Если дело сорвется, то мне будет не до отпечатков. Если выгорит, то всем другим тоже будет не до них.Войдя в арку, я открыл дипломат и достал пистолет. Неприятные штуковины, эти пистолеты. Тот, который был у меня в руке, как и положено, переливался синеватым блеском, но я не чувствовал холодящей тяжести металла. Пистолет был из какой-то пластмассы, с таким и в самолет пройдешь. Я сжал рукоятку поудобнее, проверил заряд и пошел вперед.Я держал пистолет наготове на тот случай, если во внутреннем дворе прогуливается Астрид. Эту сучку приучили кидаться на людей, а меня кидаться на собак не приучили. Выйдя из-под арки, я огляделся.Никакой Астрид не было видно. Вообще ни одной живой души. Я сунул пистолет за пояс под пиджак и быстро пошел по плиточной дорожке, не глядя ни на тюльпаны с нарциссами, ни на фонтан с полукруглой скамьей.При таком-то дворике что еще человеку надо? Зачем ему гоняться за какой-то паршивой монетой? Правда, это райское местечко, может быть, принадлежит не ему, а владельцу одного из двух выходящих на улицу домов, но посидеть-то здесь ему вряд ли запрещают. Поднявшись по ступенькам крыльца, я позвонил. Да, Колкэннон ушел, но откуда мне знать, один ли он был. Я приложил ухо к двери и услышал собачий лай, который я услышал бы, и никуда не прикладывая ухо. Потом послышался какой-то грохот, как будто с лестницы скатился комод или огромная овчарка. Лай повторился – громче и пронзительней, Меня и Астрид разделяла дверная перегородка толщиной два дюйма.Не теряя ни секунды, я начал отпирать замки.Замки легко поддались в первый раз, а сейчас и подавно. Мои пальцы помнили их устройство. Первый, второй, третий – и вся дверь отперта, может быть, даже быстрее, чем я об этом рассказываю. Если паче чаяния кто-нибудь и выглянул из окна дома напротив, он не заметил бы ничего подозрительного.Повернув ручку, я приоткрыл дверь на полдюйма. Собака заливалась лаем, буквально захлебывалась от бешенства – так по крайней мере мне казалось.Я вытащил пистолет из-за пояса, проверил заряд.Была ли у меня возможность не делать этого? Не лучше ли запереть дверь и убраться подобру-поздорову? Может быть, мы нашли бы с Колкэнноном общий язык – там, в кафе на углу Мэдисон и Семьдесят девятой? Может быть, мы...Не дрейфь, Роденбарр!Я поднял правую руку с пистолетом, левой взялся за ручку двери и одним толчком раскрыл ее настежь. Огромный черный, оскаливший клыки зверь инстинктивно отпрянул, но тут же изготовился к прыжку.Я прицелился и нажал на курок. Глава 18 Шприц попал точно в то место, куда я целил – над левой передней лапой. У овчарок плотная густая шерсть, да и шприц мог в полете отклониться в сторону. Сначала я подумал, что так оно и случилось, ибо собака, как говорится, и ухом не повела.Но тут же транквилизатор подействовал, застигнув Астрид в момент толчка. Она отчаянно замолотила в воздухе передними лапами, глаза ее остекленели, пасть беспомощно закрылась. Потом она опустилась на пол, покачнулась, словно маленькая девочка на высоких каблуках, и, жалобно заскулив, повалилась набок.Как слушают пульс у собак? Я попытался это сделать, нащупывая запястье на лапе, хотя у собак это называется, наверное, как-то иначе, но тут же бросил, поняв, что это бессмысленно. Да и какая разница? Если Астрид жива, то через некоторое время проснется. Если же мертва, то ей уже ничем не помочь. Мне же в любом случае надо приступать к тому, что задумал.Вдобавок времени у меня было не так уж и много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24