Тявкнула пушка. Передние струги развернулись и шли к атаману. Казаки одевались: на каспийской вечерней воде зацвели самые неожиданные яркие краски. Заблестело у поясов драгоценное оружие — сабли, пистоли. У Степана на боку очутился золотой пернач, гнутый красавец пистоль.— Веселей гляди! — слышался бодрый голос Степана. — Хворых назад!Огромный плоский диск солнца коснулся линии горизонта и стал медленно погружаться в воду. А в небе, в той стороне, пошел разгораться нежаркий соломенный пожар.Лодочка с послами все скользила и скользила по воде. Торопилась. Солнце было как раз между лодочкой и стругами Стеньки. И оно медленно катилось вниз. А лодочка все торопилась.И вот солнце закатилось совсем; на воде остался широкий кровяной след. Лодочка заскользила по этому следу. Пересекла, подступила к атаманову стругу. Несколько рук протянулось с баграми — придержали лодочку. Послов подняли на высокий борт.Тихо на море. Только чайки кружат и кричат ущемленными кошками.Ровное, гладкое море. Скоро ночь. Покой.— «…Чтоб шли вы с моря на Дон, — читал Никита Скрипицын Разину и его есаулам. — И чтоб вы, домой идучи, нигде никаких людей с собой не подговаривали. А которые люди и без вашего подговору учнут к вам приставать, и вы б их не принимали и за то опалы на себя не наводили…»Степан покосился на есаулов. Есаулы внимательно слушали.— «И чтоб вы за вины свои служили, и вины свои заслуживали…»— Читай ладом! — обозлился Степан. — Задолбил одно: «служили да заслуживали»!— Здесь так писано! — воскликнул Никита и показал Степану.Тот оттолкнул грамоту.— Чти!— «А что взяли понизовых людей и животы многие, и то все б у вас взять и отдать в Астрахани…» * * * Князь Семен Львов, пока послы его раздражали Разина, продумывал простой и надежный план. Что разинцы остановились для переговоров, сулило выгоду. Теперь, как видно, не упустить бы момент.Князь Семен беседовал с сотниками.— Дума у меня такая, ребятушки, — тянул, по обыкновению, хитрый Львов. — Стеньке деваться некуда: шаху насолил, в Терках стрельцы, в Астрахани стрельцы… А на бой идти ему неохота. Ему домой надо — разгрузиться. Во-от… А как зайдут в Волгу — тут мы их запрем, отрежем от моря. Он сразу сговорчивый станет. В Волгу его зазвать, в Волгу… Отымем барахлишко, тогда уж и приведем в Астрахань. А? * * * Милостивая царская грамота прочитана.Казаки думают. Послы ждут.Степан ходил по стружку взад-вперед. У него созрел свой план, не такой простой, как у князя Львова, и чуть, может, более рискованный. Дело в том, что он не поверил ни грамоте, ни словам Львова (он решил, что грамота фальшивая), но в действиях астраханцев он уловил некую неуверенность и поставил на нее. На нее и на свою смекалку и расторопность.— Иван! — позвал он Черноярца.— Ну, — откликнулся тот.— Так сделаем: мы в десять стругов останемся тут, ты в двенадцать, с ясырем, бусами, пойдешь в Волгу. А мы остров с той стороны обойдем, станем. Если они какой подвох затеяли — мы у их со спины окажемся. Взял? Ишь, они обмануть нас задумали…— Ты хитрый, Стень… Степан Тимофеич, — заговорил Никита Скрипицын, — а и там не гольные дураки: там-то знают, вы не в двенадцать стругов шли, а в двадцать два. Сметют.— Знамо, сметют. Иван, зайдете в Волгу, метай кого-нибудь в лодку — и к князю Львову. Скажете: вышел у нас здесь раздор: одни на милость пошли, другие со Стенькой в Терки отвалили. Послы с нами побудут. Окажется, подвох — с их начнем: своими руками обоих задавлю. Подбирай людей, Иван. Поменьше бери — только гребцов. Ларька, Федор, Фрол, — со мной. Расскажите казакам, чтоб все знали. Чтоб наизготовке были. Берегите послов. Айда!Разинская флотилия пришла в движение.Там и здесь вспыхивали факелы; казаки менялись местами. Двенадцать стругов отряжалось с Черноярцем, остальные должны были быть со Степаном — в засаде.Никита Скрипицын затосковал. Посольство могло выйти ему боком. Потёмый князь Семен додумается: сообразит казакам ловушку. Тогда атаман исполнит слово — задавит, в этом можно не сомневаться. Не думал только Скрипицын, что атаман сам хочет выставить его, Скрипицына, в качестве грамоты, но не фальшивой, как думал атаман про ту, что ему вычли, а истинной; если дать Скрипицыну удрать, то он и сообщит Львову, что казаки не верят и наладили свою ловушку. Это и надо было Степану: он упорно не хотел боя. Когда станет понятно, что казаки не дали себя обмануть, астраханцы должны будут открыть карты. Может, грамота и не фальшивая, черт ее разберет так-то.— Пропали, Кузьма, — негромко сказал Скрипицын своему товарищу.— Чую, — откликнулся тот.— Что делать? Ну-ка, да там возьмут да кинутся на эти двенадцать стружков? Подумают, все прошли, и кинутся. Пресвятая богородица, отведи напасть. Пропадем…— Перехитрил, черт дошлый!— Обманешь их! — с малых лет на воровстве. Черта вокруг пальца обведут. — Скрипицын невольно прислушивался к сборам казаков, прикидывая в уме, сколько они еще прособираются и сколько пройдет времени, пока казаки подойдут к Волге, а князь Львов отрежет их с моря, — успеет рассветать или нет? Что Львов пойдет на вероломство и вымогательство, в том Скрипицын не сомневался — пойдет. Если бы к тому времени хоть рассвело, хитрость казачья обнаружилась бы, и Львов опомнился бы…— Чего Львов задумал-то? — спросил его Кузьма.— Откуда мне знать? Ты знаешь?— Я знаю… Вы там всё шепчетесь-то, всё выгадываете… Кинется он на этих, как думаешь?Скрипицын помолчал и сказал зло и отчаянно:— А то ты не знаешь!Двенадцать стругов под командой Черноярца с множеством факелов двинулись в сторону Волги. Десять с Разиным осталось.— Огни в воду! — донесся голос Разина. — В гребь! И тихо надо! Смочите колышки, весла… — Голос атамана приближался во тьме. Коренастая его фигура вдруг оказалась уже на струге, где были послы, на корме. — В гребь! Но — тихо, — повторил он. — Повернулся к рулевому. — Будешь держать за ими пока, — показал в сторону удаляющихся огоньков. — Остров замаячит, свалишь в левую руку. Стырь, иди ко мне, накажу вам одно дело важное, — позвал он.Стырь прошел на корму.— Как совсем стемнеет, — заговорил Степан на ухо старику, — я велю перевести послов на другой струг. Приставными пошлю вас с дедом. В ихной лодке. Надо, чтоб они утекли от нас. Дайте им…— Как? — не понял Стырь. Он тоже говорил шепотом.— Дайте им сбежать.— А мы как? — все не мог понять Стырь.— Не знаю. Можа, с собой возьмут.— Хм… А можа, стукнут бабайкой да в воду?— Не знаю. Иди скажи деду. Оборони бог, чтоб послы чего-нибудь зачуяли… Себя пожалеете, я вас не пожалею. Сделайте, чтоб убежали.Стырь подумал. Встал. Он понял.— Убегут. А на на худой конец — дай чмокну тебя. Я хошь не шахова девка, а люблю тебя… — Поцеловались. Стырь еще сказал: — Батьке твоему поклон передам.— Раньше время-то не умирай.— А кто ведает? Они вон быки какие.— Иди к деду, расскажи ему все, — поторопил Степан.— Не поминай лихом, Тимофеич.Степан некоторое время смотрел в темноту. Потом сказал гребцам:— Не торопитесь. Поспеем. Гребите тише.Долго плыли в полной тишине. Только чуть слышно вскипала вода под веслами, шипела. Струги с Черноярцем были уже далеко; плясали, путались во тьме и качались длинные огоньки их факелов.Слева замаячил остров, надвигался смутной длинной тенью.— Остров, батька, — подали голос с носа струга.— Вали влево. Как остров обогнем… Стырь! И ты, дед Любим! Проводите послов на последний струг, к Федору. А то они развесили тут ухи-то — много знать будут, — нарочно громко сказал Степан. — Уберите их отсудова!— Пошли, голуби! — скомандовал Стырь. — Вязать будем, Любим?— Шевелитесь! — прикрикнул Степан нетерпеливо.— В лодке свяжем, — решил дед Любим. — Шагайте.Гребцы притабанили струг; четверо с правого борта слезли в лодку. Молчали.Струг тотчас отвалил влево, к острову, и сразу пропал в темноте, точно его не было. И задних не слышно пока, тоже тихо крадутся.— Побудем здесь. Федор подойдет, мы ему шумнем, — сказал Стырь. — Давай-ка, браток, рученьки твои белые, я их ремешком схвачу. — Стырь склонился к Никите Скрипицыну.Никита слегка ошалел от нежданного поворота, протянул было руки… Но его товарищ сгреб уже деда Любима и ломал под собой, затыкая ему рот. В то же мгновение и Стырь оказался на дне лодки, и большая ладонь служилого плотно запечатала ему рот. Ремешки, которые взяты были для послов, туго стянули руки приставных. Послы схватились за весла и налегли на них; лодка очумело полетела в темноту.— Мм!.. — замычал Стырь и засучил ногами.Никита склонился, покрепче затолкал подол кафтана ему в рот… Захватил в узластую лапу седую бороденку старика, пару раз крепко посунул его голову — туда-сюда — по днищу лодки.— Будешь колотиться, дам веслом по башке и в воду, — сказал негромко и весело.Стырь притих. Дед Любим тоже лежал смирно: видно, товарищ Никиты перестарался, помял Любима от души. Или — прирожденный воин — Любим хитрил и, не в пример Стырю, не скреб понапрасну на свой хребет.— Пресвятая матерь божья, — шептал набравшийся смертного страха Никита Скрипицын, — спаси-пронеси, свечей в храме наставлю. Пособи только, господи. * * * Князь Семен до боли в глазах, до слезы всматривался с высокого стружьего носа в сумрак ночи. Огоньки факелов на стругах Черноярца плясали поодаль, качались…— Прошли, что ль? — ни черта не разберу…— Прошли. Больше нету.— Сколь нащитал-то?— По огонькам — вроде много… Они мельтешат как…— Ну, сколь? Чертова голова…— С двадцать, — неуверенно отвечал молодой стрелец. — А можа, боле. Они мельтешат как… Можа, боле, не поймешь.— Откуда их боле-то? Их сэстоль и есть. Во-от… Гасите-ка огни! Пошли. Зря не шумите. С богом! Пушкари — готовься. Как отрежем, так лодку к им: «Складай оружье — окруженные». Мы их седня прижмем… В Волге, там с ими поговорим покруче. Взвозятся, открываем пальбу… Но, я думаю, они умней — не взвозятся. Во-от. Топить-то их не надо бы… Не надо бы — у их добра много. Не топить! Так договоримся.Князь Семен был доволен. * * * — Добре! Стой! — распорядился Иван Черноярец. — Так и есть — окружают, собаки: огни в воду пометали. Сучья порода… Ну-ка, кто? — до батьки! Отрезают с моря, мол. К воеводе я сам отправлюсь. Ах, вертучая душа: медом не корми, дай обмануть. — Забыл первый есаул, совсем как-то забыл, что сами они первые раскинули стрельцам сеть. — Батьке скажи, чтоб не торопился палить: можеть, я их счас припужну там. Можеть, миром решим, когда узнают. Спину-то они нам подставили, а не мы им…— А затеется бой, — ты как же?— Ну, как? Как есть… Не затеется, я их припужну счас. Давай лодку! * * * В астраханской флотилии произошло какое-то движение, послышались голоса… Похоже, кто-то прибыл, что ли.— Какова дьявола там?! — зашипел князь Семен. — Оглоеды… Опупели?Голоса приближались. Да, кто-то прибыл со стороны.— Тиха! — прикрикнули с воеводского струга.— Никита вернулся, — сказали с воды. — Ну-к, прими! Спусти конец… Да куда ты багром-то?! Дай конец!— Никита? — изумился князь. Он так увлекся своими хитросплетениями, так с головой влез в азарт продуманной игры, что забыл про своих послов. — Давай суда его. А чего они? Чего, Никита?— Беда, князь! — заговорил Никита, перевалившись через борт. — Слава те господи!.. успели. Фу!.. С того света.— Что? Говори! — почти закричал воевода.— Перехитрили нас, воевода. Ты их отрезал? С моря-то.— Отрезал.— А Стенька у нас за спиной! Слава те господи, успели. Я так и знал, что отрежешь. Налетели б счас на румяную…— Как так? — раздраженно спросил князь. — А кто прошел?— Сколь прошло-то?— Двадцать нащитали…— Двенадцать стругов! А десять, самых надежных, у нас за спиной. Разделились они — подвох зачуяли. Мы-то насилу головушки свои унесли. Двух казаков с собой прихватили. От этих не было никого? — Скрипицын кивнул в сторону разинцев с Черноярцем, которых воевода запирал в Волге.Воевода помолчал.— Рази ж они не все прошли?— Скоро пришлют посыльщиков. Послухай, что плести будут! Скажут, раздор вышел: Стенька в десять стружков к Теркам ушел, а эти вроде на милость идут. Ворье хитрое… Мы двоих прихватили — приставных к нам. Слава те господи! А уж про нас, князь, и не подумал? Стенька посулился самолично задавить нас…— Во-от, — понял наконец воевода. — С вами рази чего сделаешь! — Обидно ему сделалось — так все ладно обдумал, так все сошлось в голове, и надо теперь все переиначивать, все ломать и снова собираться с мыслью и духом. Так резко различаются русские люди: там, где Разин, например, легко и быстро нашелся и воодушевился, там Львов так же скоро уронил интерес к делу, им овладела досада. — А попробуем?! — вдруг вяло оживился он. — Их же меньше. Да мы теперь знаем про ихнюю хитрость. А?Сразу ответили в несколько голосов:— Что ты, Семен Иваныч!— Нет, князь! Господь с тобой!..— Они как кошки. Им только дай ночью бой затеять. Любезное дело… Они и месяц-то казачьим солнышком зовут.Опять с воды послышались шум и голоса. Опять, похоже, пришлые.— Кто?! — окликнули с воеводского струга.— Есаул Иван Черноярец! К воеводе.— Зови, — велел князь. — Запалите огонь.Никита с Кузьмой отошли в сторонку — из светлого круга. Иван поднялся на струг, поклонился воеводе.«Теперь Стенька не даст, сколько мог дать, запри я его в Волге, — подумал князь Семен. — Воистину, казаки обычьем — собаки».— Ну? — спросил князь строго. — С чем пожаловал?— Челом бьем, боярин, — заговорил Иван. — Вины наши приносим великому государю…— Вы все здесь? — нетерпеливо перебил князь.— Нет. Атаман наш в десять стружков ушел к Теркам.— Чего ж он ушел? Вины брать не хочет?— Убоялся гнева царского…— А вы не убоялись?— Воля твоя… Царь нас миловал. Нам грамотку вычли.— А не врешь ты? Ушел ли Стенька-то? — Теперь князь открыто злился; особенно обозлило вранье есаула, и то еще, что есаул при этом смотрит прямо и бесхитростно. — Ушел ваш атаман?! Или вы опять крутитесь, собаки?! Ушел атаман?— Вот — божусь! — Иван, не моргнув глазом, перекрестился.— Страмцы, — сказал князь брезгливо. — Никита!..В круг света вошел Никита Скрипицын, внезапный и веселый.— Здоров, есаул! Узнаешь?Иван пригляделся к послу, узнал:— А-а… — И поник головой, даже очень поник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49