Он почувствовал боль в зубе мудрости, когда
грыз кость. Грибердсон, обследовав его рот, обнаружил, что зуб глубоко
прогнил, а вместе с ним и три соседних. Их надо было немедленно вырвать,
пока ядовитые выделения не заразили другие зубы.
Все это он объяснил Дубхабу.
Он особо упирал на то, что с момента исцеления жизнь его будет
принадлежать Грибердсону, и Дубхаб должен это помнить. Если зубы выпадут
естественным путем или будут удалены с помощью жестокой и безграмотной
хирургии Гламуга, Дубхаб может умереть.
Операция прошла успешно, и пациент остался жив, хотя были мгновения,
когда он предпочел бы скончаться. Присутствовало при этом все племя.
Больше всего людей удивило, что Дубхаб проспал операцию с первой до
последней минуты.
Нелиска сказала, что будет счастлива стать Грибердсону подругой. Тот
ответил, что Нелиска очень мила, но жениться он не собирается.
Тогда, уже без свидетелей, Дубхаб предложил, чтобы Грибердсон взял
Нелиску без брачной церемонии. Такой великий дух, как Грибердсон, не может
быть ограничен условностями, как простые смертные. А Нелиска будет рада
родить ребенка от великого духа.
Грибердсон вспылил и сказал, что если Дубхаб не отстанет от него со
своими аферами, он отведет его к старейшинам, и те за нарушение законов
племени могут наказать его изгнанием. Услышав это, Дубхаб посерел. Как и
любого первобытного дикаря, ничто не могло испугать его больше, чем отрыв
от племени.
После операции Гламуг попросил зубы Дубхаба и, получив то, что от них
осталось, сложил в небольшую кожаную сумку. Затем он стал размахивать
своим "ва-оп-сомна-емп", произнося заклинание против злой воли, а потом
быстро зарыл сумку на склоне горы под камнем. Никто теперь не мог
использовать зубы Дубхаба в колдовских целях.
Грибердсон подозревал, что несколько осколков зуба Гламуг приберег на
тот случай, если Дубхаб станет его врагом. Но подозрения могли оказаться и
напрасными, так как по обычаям племени, Дубхаб мог убить Гламуга и не
понести кары, если бы смог доказать, что шаман использовал его ногти,
зубы, волосы или слюну в колдовских целях, пытаясь причинить ему вред.
Дубхаб встал на ноги удивительно быстро - помогли антибиотики. Три дня
спустя племя сложило шатры и вновь отправилось к югу.
Грибердсон возглавлял колонну. Следом за ним шли трое его
сотрудников, далее - Гламуг, размахивающий ва-оп - сушеной тыквой с
камешками внутри, затем Таммаш - вождь и Ангрогрим - сильнейший воин. За
ними двигался певец Везвим, не уступавший в колдовстве Гламугу, так как
большинство его песен использовалось в магических целях. Следом шел
Дубхаб, утративший способность улыбаться, а поэтому очень печальный и
недовольный.
Рядом с ним шел Шивкет, гравер и художник, выполнявший большую часть
своей работы по заказам Гламуга. Почти все его изделия, как и песни
Везвима, находили применение в магии. Далее следовали, в строгом
соответствии со своим общественным положением, остальные мужчины, а лишь
за ними - женщины и дети, также согласно рангам.
С тыла и флангов колонна охранялась слабыми воинами и подростками,
которые еще не принимали участия даже в чисто символических поединках.
Племена сражались между собой редко. Инцидентов, подобных столкновению с
вотаграбами, за всю свою долгую жизнь не мог припомнить даже Квакаг,
старейший охотник племени. Иногда случалось, что один-два воташимга
встречали на пути чужих охотников, но далее обмена камнями и копьями дело
не заходило. Очень редко чужаки убивали мужчин или похищали женщин и
детей.
Через несколько дней Квакагу удалось все же вспомнить битву, которая
произошла в зиму Красного Снега. Вспомнив, он тут же упал замертво. Либо
старое сердце не выдержало воспоминаний, либо ему предстояло остановиться
именно в эту минуту - никто не знал, и Грибердсон вскрыл труп, надеясь
получить сведения о сердечных заболеваниях Мадленской эпохи.
Квакаг был сед и покрыт морщинами и при жизни страдал нервным тиком.
Вскрытие показало, что будучи шестидесятилетним он имел сердце, которому
смело можно было дать все восемьдесят. Когда-то он перенес лихорадку.
Кроме того, старик болел ревматизмом, оспой и во рту у него оставалось
двенадцать зубов. Из них шесть он потерял при встрече с пещерным медведем,
остальные сгнили, и Гламуг вырвал их, ничуть не тревожась о том, что
Квакаг при этом испытывал жуткую боль.
Через два дня Грибердсон принимал роды у Мсенф, шестнадцатилетней
женщины, жены Шимкута. Не окажись его рядом, мать и ребенок погибли бы.
Грибердсону пришлось делать кесарево сечение.
Гламуг сказал, что в племени знают о кесаревом сечении и иногда
делали его, но мать при этом неизбежно умирала, а дитя выживало лишь в
самых редких случаях.
Грибердсон взял это на заметку, но его вопросы о том, когда впервые в
истории применяли кесарево сечение дикари оставили без ответа - более
далекое прошлое было для них закрыто.
- Получается, что вы оказали физическое воздействие на будущее, -
сказала Речел. - Может быть, из-за вас многие люди двадцать первого века
отныне не существуют. Не исключено, что вас тоже нет.
- Я ровным счетом ничего не изменил. Все, что я сделал в прошлом, уже
было сделано.
- Не будем изрекать парадоксы. У меня ухудшается самочувствие и
возникает дурнота в желудке каждый раз, когда я пытаюсь разгадать
метафизику и супермеханику времени.
- Время - это то, что человеку никогда не будет дано осмыслить, -
сказал Грибердсон. - Отчасти потому, что время существует вне человека, но
его в то же время обступают элементы времени, которые он не может видеть
ни в телескоп, ни в микроскоп, не может обнаружить с помощью приборов,
чувствительных к излучению.
Грибердсон и Речел спускались в ущелье по склону холма. Грибердсон
нес на плече три бухты веревки. Они шли к ловушке, поставленной два дня
назад. Снег покрыл землю почти на два фута, не обойдя своим вниманием
высокие зеленые сосны и ели.
Неожиданно они вышли на открытое пространство.
Когда-то с вершины скатилось несколько огромных валунов, повалив на
этом участке лес. В небе парил орел, его тень с распахнутыми крыльями
скользила по земле.
Грибердсон оказался с Речел наедине не по своей воле, она попросила
разрешения сопровождать его, и он не мог найти убедительной причины для
отказа. Все же эти несколько месяцев она обращалась к нему официально, как
к коллеге ученому. Но холод в отношениях между супругами стал ощутим
настолько, что Речел теперь была гораздо ближе к Грибердсону, нежели к
собственному мужу.
- От времени, насколько это возможно, нужно получать удовольствие, -
говорил Грибердсон. - Ничего иного не остается. Надо жить, как живут
звери, день за днем, а когда ваше время выключается, это означает, что с
вашей смертью уходит частица общего времени, и ничего с этим не поделаешь,
так что незачем понапрасну терзать себя.
- Но вы - исключение, - сказала Речел, прервав себя на полуслове.
Глаза ее широко раскрылись и губы дрогнули. Она прижала к горлу ладони,
стараясь помешать словам вырваться.
- Я? Почему? - спросил он.
- Я имела в виду, - сказала она, - что вы или кто-то другой могли бы
быть исключением. Если бы кому-нибудь удалось продлить свой жизненный цикл
на очень долгое время, а потом...
- И что потом? - спросил Грибердсон.
Он остановился и посмотрел на нее сверху вниз большими и чистыми
серыми глазами.
Речел дрожала, но не от холода, солнце отдавало миру в этот день
достаточно тепла, к тому же она была хорошо одета.
- Я только рассуждаю, - сказала она. - Может быть, за всю историю
человечества кто-то создал эликсир, позволяющий сохранять молодость. По
вашему, это возможно?
- Возможно, - ответил он и улыбнулся. Речел опять вздрогнула.
- В молодости мне приходилось слышать легенды дикарей Африки о
чародее, нашедшем эликсир юности. Предполагалось, что он давал иммунитет
ко всем болезням. Но человечество давно мечтает о таком эликсире, так что
скорее всего легенда о его существовании - не более чем плод этих
мечтаний.
- Хорошо, - сказала Речел. - Но предположим, что такая личность
все-таки существует. Не считаете ли вы, что этот человек очень одинок? Он
видит, как те, кого он любит, старятся, теряют красоту и умирают. Он будет
много раз влюбляться и растить детей, зная, что переживет каждого из них.
Речел замолчала, проведя языком по пересохшим губам, и подвинулась к
Грибердсону. Она была очень серьезна сейчас и, задавая вопрос, старалась
смотреть прямо в глаза.
- Это в том случае, - сказала она, - если ему неизвестен секрет
эликсира. Иначе он мог бы сохранить молодость своей жене и детям. Конечно,
ему пришлось бы открыть им тайну, и это было бы очень опасно. Ведь
согласитесь, что очень немногие способны хранить подобные секреты.
- И вы тоже к ним относитесь? - спросил он улыбаясь.
- Да, - ответила она.
- Желаю вам найти обладателя эликсира, - сказал Грибердсон, - если,
конечно, он существует. А если это и так, то вряд ли обитает именно в этой
эпохе. Хотя, кто знает, может быть, существуют растения, которые в будущем
станут редкостью, способные стать основой для эликсира. Быть может, его
следует принять лишь однажды, и действие его будет вечно.
- Мне, наверное, не следует этого говорить, - сказала она, - но когда
вы ушли к вотаграбам, мы - Роберт, Драммонд и я - долго спорили о вас. Мы
пришли к выводу, что обстоятельства вашего назначения в экспедицию весьма
необычны. Кроме того, с прошлым вашим тоже не все ясно. Однажды вы
обронили странную фразу, которая может свидетельствовать лишь о том, что
вы прожили долгую, очень долгую жизнь, намного больше...
Грибердсон не переставал улыбаться.
Он сказал:
- Боюсь, что перемещение во времени подействовало на вас
неблагоприятно. Назовем это темпоральным шоком или темпоральным синдромом.
Не следует катапультировать человеческое существо во время, столь далекое
от его эпохи. Человек оказывается в обстановке, органически чуждой ему, и
как следствие - возникают неврозы, а может быть, даже психозы.
- В таком случае на вас шок должен был подействовать в той же
степени, что и на нас...
Она замерла. Грибердсон смотрел поверх ее плеча куда-то на холм и
явно был встревожен.
- Что случилось? - спросила она.
Обернувшись, Речел посмотрела на верхушку холма, но увидела лишь
снег, блестевший на солнце, сосны и ели, орла в небе и несколько серых
теней справа от вершины, но внимание Грибердсона привлекло нечто другое.
- Кажется, там что-то шевелится, - сказал он. - Среди деревьев.
Ни о чем не думая, она сделала шаг вперед и обвила его руками.
Желание, долго скрываемое в глубине души, теперь вырвалось, и он понял это
так же, как и она сама, но было уже поздно.
Речел не отпрянула, а поднялась на носках и поцеловала его. В этот
момент пуля просвистела в дюйме от ее головы, положив конец беседе. Затем
донесся звук выстрела.
Грибердсон повалил ее в снег и упал рядом. Речел подняла голову.
Теперь она стала похожа на снеговика, снежная пудра залепила лицо сплошной
маской, на которой были лишь большие голубые глаза.
- Это Драммонд, - сказала она. - Но как он решился? Это совсем на
него не похоже. Он же не убийца.
Но Грибердсон знал, что кто-кто, а ее муж способен на многое, но
только произнес:
- Не будем пока никого обвинять. Сначала нужно убедиться.
Вторая пуля легла совсем рядом, взметнув снежное облако. Грибердсон
откатился в сторону.
- Отличная стрельба. Или ему просто везет. Спрячься за валун.
Речел бросилась к указанному валуну, и пуля взметнула снег в
нескольких дюймах от ее ноги.
Стараясь не угодить под пулю, Грибердсон крикнул:
- Судя по разнице времени между звуком выстрела и падением пули, он
от нас в четырехстах ярдах.
- Но зачем Драммонду это понадобилось? - застонала Речел. - Мы же не
виноваты.
- Зачем? - спросил Грибердсон. Больше он ничем не сказал, но Речел
поняла.
Гораздо чаще люди совершают нелогичные поступки, чем логичные.
Грибердсон дождался, когда в валун ударила следующая пуля, осмотрел
пистолет, чтобы убедиться, что ствол не забит снегом, и приказал Речел
оставаться на месте.
Он прыгнул в снег, моментально перекатился и оказался за деревом.
Речел услышала два выстрела. Справиться с искушением и не выглянуть - было
выше ее сил.
Но людей она не увидела. Вершина холма казалась пустой. Где-то
неподалеку у его подножия прятался за деревьями Грибердсон.
Неожиданно она услышала голос Джона.
Она вновь осторожно выглянула и заметила возле вершины крошечную
человеческую фигурку.
Грибердсон махал рукой, приглашая ее подняться. Затем он поднес к
губам мегафон, и голос его, словно голос бога, загремел у нее в ушах.
На подъем ушло полчаса. Пологий склон горы весь был занесен глубоким
снегом. Наконец, задыхаясь, как астматик, она остановилась.
Смотреть в ту сторону, куда указывал Грибердсон, она не хотела, но
понимала, что рано или поздно придется. И ничуть не меньше ей не хотелось
показывать Джону свою слабость. Она очень дорожила его уважением, которого
никогда не чувствовала.
У снежной полосы, закрыв ладонями лицо и раскачиваясь, сидел
Драммонд. Откинутый капюшон позволял видеть кровавую ссадину у него на
затылке. Ружья рядом с ним не было.
Грибердсон показывал на следы, которые вели вниз, на другую сторону
гряды.
- Драммонд следил за нами, - сказал Грибердсон, - но он утверждает,
что стрелять не собирался, и я ему верю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23