Он чувствовал, что она стала ему чужой, и расстояние между ними стремительно увеличивалось.
— Я пришла сообщить, что Найалл расстался со мной окончательно и по-хорошему.
— Вчера ты говорила совсем иное. Но все равно, проблема теперь вовсе не в Найалле.
— Тогда в чем?
— В том, что случилось вчера. В том, что ты наговорила мне за время нашего знакомства. Я наелся по горло и больше не желаю.
— Ричард, я ведь за этим и пришла. Не осталось ничего, что могло бы нам помешать. С этим покончено. Найалл исчез навсегда, я потеряла свой гламур. Чего еще ты хочешь?
С беспомощным видом она смотрела на него, не пытаясь подойти ближе. Внезапно Грею вспомнилось, какое это удовольствие — любить ее, и ему захотелось начать все сначала. Жалобные стоны стартера снаружи прекратились. Грей подошел к окну, где стояла Сью, и выглянул из окна. Звук запускаемого двигателя у дома неизменно вышибал его из равновесия, наводя на мысль, что пытаются угнать его машину. Однако он не увидел никого, а его машина стояла там, где он ее оставил.
Сью взяла его за руку.
— Что ты пытаешься увидеть?
— Машину, которую так долго заводили. Где она?
— Ты не слушал меня?
— Разумеется, слушал.
Она отпустила его руку, отошла и села в кресло, положив папку на колени. Грей, еще раз оглядев улицу в обоих направлениях, вернулся в свое кресло. Двое вчерашних любовников, ставших уже почти чужими, смотрели друг на друга, сидя в разных концах комнаты.
— То, что мы совершили прошлым вечером, — сказала Сью, — было ошибкой. Мы оба знаем это. Больше такое никогда не повторится. Да это и не может повториться. Я должна тебе объяснить. Пожалуйста, выслушай меня.
Грей даже не пытался скрыть свое раздражение.
— Пока я думала, что Найалл где-то рядом, — продолжала она, — я еще чувствовала себя способной к невидимости. Но вчера все пошло неправильно. Ничего путного не получилось. Я думала, что пытаюсь дать тебе доказательство, но на самом деле это было доказательство освобождения от Найалла, для меня самой. Теперь я уверена в этом.
Она взяла папку и протянула Грею.
— Что это? — спросил он.
— Найалл оставил мне эту папку, когда заходил в последний раз. — Она глубоко вздохнула, глядя на Грея: — Он зашел ко мне и принес газету со списком людей, получивших ранения при взрыве. Это было через два или три дня после происшествия, задолго до того, как тебя перевели в Девон. Ты тогда еще лежал в отделении интенсивной терапии больницы на Чаринг-Кросс. Вместе с газетой он дал мне и эту папку. Я не знала, что там, и до сих пор не слишком интересовалась. Даже не заглянула туда. Я знала, что там находится что-то касающееся Найалла, но к тому времени он уже стал для меня совершенно чужим. У меня было такое чувство, будто он частично виновен в случившемся. То, что происходило между нами незадолго до взрыва, казалось, должно было закончиться именно так — трагедией. Но нынче утром, когда я размышляла о вчерашнем вечере, о нашей ссоре и пыталась понять, что опять не так, мне пришло в голову, что за всем этим как-то стоит Найалл. Выходило, будто определенная часть моей жизни — все связанное с невидимостью — без него лишена смысла. Тогда-то я и вспомнила про эту папку, стала рыться в вещах и отыскала ее. Ты обязан взглянуть.
— Сью, меня не интересует Найалл.
— Пожалуйста, взгляни хотя бы краем глаза.
Грей взял у нее папку и, не скрывая раздражения, извлек содержимое. Внутри была пачка исписанных от руки листов с неровным верхним краем, вырванных из стандартного блокнота формата А4, какой можно найти в любом канцелярском магазине. На первой странице была короткая записка, написанная той же рукой, что и все остальное. В ней говорилось:
«Сьюзен. — Прочти и попробуй понять. Прощай. — Н. »
Все буквы были выведены искусно: почерк ровный, но неразборчивый из-за обилия причудливых закорючек и завитков. В конце предложений и над буквой «i» вместо точек стояли микроскопические кружки. Текст был написан разными чернилами и ручками, но среди цветов преобладал ярко-синий. Грей ничего не смыслил в графологии, но все в этом почерке говорило о самомнении и стремлении казаться преуспевающим.
— Что это? Это написал Найалл?
— Да. И ты должен это прочесть.
— Прямо сейчас, пока ты здесь?
— Лучше всего будет так. По крайней мере, просмотри, чтобы понять, о чем речь.
Грей отложил записку и прочитал первые несколько строк в начале следующей страницы.
«Дом строился с видом на море. После превращения в санаторий для выздоравливающих его расширили, добавив два новых крыла. Эти пристройки не нарушили первоначального стиля здания; что касается парка, то ландшафт его был изменен и приспособлен к нуждам пациентов. Теперь во время прогулок им не приходилось преодолевать крутые подъемы и спуски: пологие дорожки, усыпанные… »
— Не понимаю, — сказал Грей. — О чем это?
— Читай дальше.
Грей, не глядя, перевернул еще несколько страниц и наугад прочел:
«Но она отбросила волосы назад легким движением головы и посмотрела ему прямо в глаза. Он всматривался в черты ее лица, пытаясь вспомнить или увидеть ее такой, какой знал прежде. Она выдерживала его взгляд всего несколько мгновений, затем снова опустила глаза.
— Не смотрите на меня так пристально, — сказала она».
Грей почувствовал себя сбитым с толку и неуверенно произнес:
— По-моему, это твой портрет.
— Да, там множество моих портретов. Читай дальше.
Он начал переворачивать страницы, выхватывая случайные фразы, и прочитывал их, постоянно спотыкаясь из-за необычного почерка и обилия причудливых завитушек. С этой рукописью было проще знакомиться поверхностно, чем вдумчиво читать, но потом внезапно он наткнулся на свое имя:
«Грею действительно стало очень уютно. Закрыв глаза, не переставая слушать Хардиса, он прекрасно воспринимал все происходящее. Его ощущения сделались даже острее. Без напряжения он улавливал движение и шум не только внутри помещения, но и за его пределами. Двое, негромко беседуя, прошли по коридору мимо дверей кабинета. Ворчал лифт. В самом кабинете, откуда-то со стороны мисс Гоуэрс, донесся щелчок: кажется, она приготовила шариковую ручку и начат что-то записывать в блокнот. Грей ясно различал слабый звук от движения ручки по бумаге и, внимательно прислушиваясь к этому легкому шелесту, показавшемуся ему таким деликатным, таким размеренным и даже осмысленным, внезапно осознал, что может различать написанное ею. Он почувствовал, как она написала его имя заглавными буквами, затем подчеркнула написанное. Рядом поставит дату. Интересно, почему она перечеркнула ножку у цифры "7"?.. »
Не говоря больше ни слова, Грей быстро пролистал оставшиеся страницы. Он знал, о чем шла речь. Для понимания не надо было вчитываться в текст, он и так помнил все наизусть. Это была хроника пережитого им, его собственные воспоминания.
Оставалось листать совсем немного. Рукопись заканчивалась словами:
«День медленно подошел к концу, наступил вечер. Ее опоздание становлюсь очевидным, и постепенно надежда сменилась мрачными предчувствиями. Уже совсем поздно, много позднее, чем он мог ожидать, она позвонила с таксофона. Поезд задержался, но она уже на станции в Тотнесе и собирается взять такси. Полчаса спустя она была с ним».
Увидев, что он прочитал последнюю страницу, Сью сказала:
— Ты понимаешь, что это означает, Ричард?
— Я понимаю, о чем здесь говорится. Что это такое?
— Так Найалл ведет себя, сталкиваясь с неизбежностью. Он знал, что я все равно оставлю его ради тебя. Он написал об этом повесть.
— Но с какой стати он отдал рукопись тебе? Это же все происходило в действительности! Как, черт возьми, он мог написать такое заранее?
— Это только повесть, — сказала Сью.
Двумя руками Грей медленно скручивал листы рукописи, пока они не превратились в короткую дубинку.
— Но откуда он мог знать? — воскликнул он. — Когда Найалл дал тебе это? Ты говоришь, вскоре после взрыва? Но это же невозможно! Все, о чем здесь написано, произошло гораздо позже!
— Я этого не понимаю, точно так же, как ты.
— Найалл не сочинял это! Он не мог выдумать все это из головы! Значит, он тоже был там. Все время торчал в клинике, пока я выздоравливал. Найалл не оставлял меня ни на минуту! Вот что все это значит. Неужели не понимаешь?
— Ричард, эта рукопись валялась у меня в комнате много недель.
Внезапно Грей заерзал на месте и стал дико озираться по сторонам.
— Найалл преследует меня? Он и сейчас здесь?
— Я уже говорила. Найалл может быть всюду, где пожелает. Если даже он здесь, это не имеет никакого значения.
— Сейчас он здесь, Сью! Я чувствую, что он в этой комнате!
Грей вскочил, покачнувшись из-за слабого еще бедра, сделал неловкий шаг в сторону и принялся молотить по воздуху своей бумажной дубинкой. Банка, стоявшая у его ног, опрокинулась, и светлое пенистое пиво с бульканьем полилось на ковер. Грей крутился на месте, одной рукой шаря вокруг себя и рассекая воздух зажатыми в другой руке страницами рукописи. Он неуклюже двинулся к двери, рывком открыл ее, выглянул наружу, затем резко захлопнул. Вслепую он чуть не задел меня, подняв вокруг вихри воздуха.
Я отступил назад, стараясь держаться на расстоянии, дабы не быть поколоченным дубинкой из моего собственного сочинения.
— Уймись, Грей! — крикнул я, но ты, конечно же, не услышал.
Зато Сьюзен сразу же подала голос:
— Ричард, ради Бога! Не изображай из себя идиота!
Ни один из нас не обратил на нее внимания. И это правильно, потому что наша ссора, Грей, касается только нас двоих. Ты сейчас передо мной, ты стараешься держаться твердо, опираясь на здоровую ногу, твой кулак нацелен мне в лицо, твои глаза, полные отчаяния, кажется, уставились прямо на меня. Не надейся, я увернулся от твоего пронзительного взгляда, взгляда кинорепортера. Ты превосходный оператор, но без камеры никогда меня не разглядишь.
Однако дело зашло далеко. Пора положить этому конец.
Замри на месте, Грей! Больше ничего не будет происходить. Ты такой крутой. Ты размахиваешь руками, дергаешься: похоже, будто пленку дюйм за дюймом прокручивают в камере. Молчи и не шевелись!
Так-то лучше. Сьюзен, тебе тоже невредно успокоиться, замри!
Я просто беру паузу.
10
У меня дрожат руки. Видишь, до чего ты меня довел, Грей? Тебе так легко меня напугать. Мы оба — угроза друг для друга: ты со своим тупым бесчувствием к страданиям окружающих, я со своим умением дергать тебя за веревочки. Но я-то уже взял себя в руки, пусть даже на время, а ты рискуешь остаться вот так навсегда.
Ладно, довольно об этом. Теперь я скажу тебе такое, что ты меньше всего хотел бы услышать:
Я — твой незримый противник. Я всегда рядом. Ты никогда не сможешь меня увидеть, потому что не знаешь, как смотреть и куда. Я был с тобой всюду. Я следил за тобой в клинике, и когда Сьюзен пришла тебя навестить, я был там. Я знал все о твоих намерениях, я слышал все, что ты говорил. Я был на юге Франции и сочинил партию для тебя. Я следовал за вами в Уэльсе и придумал текст для Сьюзен. Теперь я с тобой в Лондоне, и это снова моя история. Ты никогда не освободишься от меня. Я все время смотрел за тобой и слушал тебя. Мне известно все, что ты делал и о чем думал. У тебя не осталось ни одной тайны, ничего собственного.
Я говорил, что разделаюсь с тобой, Грей, и я добился своего.
Я — то, чего ты всегда боялся. Я невидим для тебя, но не так, как понимает Сьюзен, и уж точно не так, как думаешь ты.
11
Взять хотя бы эту комнату, где мы сейчас втроем. Это твоя гостиная, в квартире, которая, как ты считаешь, твоя. Мы все трое здесь — вечные противники. Мы смотрим друг другу в лицо, но, как всегда, нам не дано ни видеть, ни замечать.
Я знаю эту комнату как свои пять пальцев, хотя в действительности ни разу здесь не был. Я могу ее видеть. Я могу перемещаться по ней, ступать по полу или парить в воздухе, могу оценить ее общий вид и рассмотреть в мельчайших подробностях. Белые стены, которые так ненавидит Сьюзен, выкрашенные дешевой эмульсионной краской, какой часто пользуются при устройстве меблированных комнат. На полу — ковер, уже слегка потертый. Обстановка намного лучше. Мебель досталась тебе по наследству от родителей и несколько лет хранилась на складе, пока ты не нашел себе это жилье. В углу — телевизор, на его экране — слой белесой пыли. Ниже — видеомагнитофон, настроенный на Второй канал Би-би-си, с торчащей из него наполовину записанной кассетой.
Электронные часы показывают 00:00:00 и мигают, ты ведь так и не удосужился поставить их правильно. Я вижу книжные полки на стене. Они провисли посередине, потому что ты или тот, кто их вешал, не измерил толком расстояние между кронштейнами. Я просматриваю корешки, чтобы получить представление о твоих вкусах, и нахожу их скучными, пожалуй, даже мещанскими: технические руководства по кинокамерам и осветительным приборам, книги по фотографии, путеводители и атласы; множество глянцевых журналов, с помощью которых ты убивал долгие вечера, пока не встретил Сьюзен; бестселлеры в бумажной обложке, те, что продаются в аэропортах. — Нам не о чем говорить — тебе и мне, — если мы вдруг встретимся. Ты практичен и лишен воображения, вечно требуешь доказательств. Тебе во все нужно ткнуться носом, чтобы окончательно убедиться.
На подоконнике остались пятна от цветочных горшков там, где стояли комнатные растения. Краска выгорела на солнце, белыми остались только эти пять круглых заплат с крупицами засохшей земли и удобрений. В комнате стоит слабый запах пыли, сырости, нестираных рубашек. Эта комната говорит о холостяцких заботах, зыбкости и непостоянстве. Ты часто в отлучках и, возвращаясь к себе, не чувствуешь домашнего уюта.
Я знаю эту комнату так же хорошо, как тебя. Я мысленно поселился в ней в тот самый день, когда впервые узнал о тебе. Она для меня реальна: именно так я зрительно представляю ее, воображаю себе с тех пор, как узнал о твоем существовании. Точно так же я знаю всю твою квартиру, мой интерес к тебе простирается до мельчайших деталей твоей жизни.
Сьюзен с широко раскрытыми глазами сидит в кресле у окна и наблюдает за тобой, пытаясь понять, чего тебе надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41