18
Ты вернулся в номер раньше меня и теперь сидел на кровати, читая утреннюю газету. Ты сделал вид, будто меня не замечаешь.
Я сказала:
— Ричард, кое-что случилось!
— Не иначе, снова объявился Найалл, — сказал ты, подняв взгляд на долю секунды, и снова углубился в газету.
— Именно. Как ты догадался?
— У тебя на лице написано. То ты говорила, что он в Мальверне, теперь — что он здесь. Какого черта он тут делает? Преследует нас?
— Сейчас он здесь, и это главное. Остальное не важно.
— Лично я считаю иначе. С меня довольно. Я сыт по горло. Завтра мы возвращаемся в Лондон, и давай поставим на этом точку. Если не хочешь расставаться со своим приятелем, можешь остаться здесь.
— Я люблю тебя, Ричард.
— Позволь в этом усомниться.
Я растерялась. Все и так было слишком сложно, слишком замешано на эмоциях, и взаимное непонимание могло нанести новые раны. Я только пыталась упростить положение, пыталась снова донести до тебя свою главную правду: ты — единственный, с кем мне хочется быть. Но когда ты бросил мне в лицо свое «усомниться», я разозлилась не меньше твоего. Наш спор продолжался, потеряв в конце концов всякий смысл, — только тогда мы остановились.
Мы были голодны и отправились в ресторан. Ужин прошел едва ли не в полном молчании. Я не услышала от тебя ничего, кроме сарказма или нападок. Когда мы вернулись в отель, ты все еще кипел. Ты возбужденно мерил шагами комнату и явно желал продолжения разговора.
— Сью, — сказал ты, — что за чертовщина с тобой творится? Половину времени, что мы вместе, ты думаешь о другом. А потом несешь этот вздор про невидимость!
Вздрогнув, я возразила:
— Для меня это не вздор.
— Именно вздор.
— Я невидима от природы, Ричард. И ты тоже.
— Вздор. Ни ты, ни я. Все это — бред сивой кобылы.
— Это — самое важное в моей жизни.
— Отлично! Тогда сделай это прямо сейчас. Стань невидимой.
— Зачем?
— Потому что я тебе не верю.
Ты уставился на меня с холодной неприязнью.
— Я уже однажды так делала.
— Ты уже однажды так говорила.
— Я сейчас расстроена. Это трудно.
— Тогда зачем, скажи на милость, ты начала весь этот бредовый разговор?
— Это не бред, — возразила я.
Я сконцентрировалась и попыталась сгустить облако. Через несколько секунд мне показалось, что я погружаюсь в невидимость.
— Я это сделала, — сказала я.
Но ты продолжал пристально смотреть прямо на меня.
— Тогда почему я все еще тебя вижу?
— Не знаю. Значит, ты меня видишь?
— Ясно, как божий день.
— Ну, это потому… Потому что ты знаешь, как смотреть. Потому что ты знаешь, где я нахожусь. И еще потому, что ты такой же, как и я. Невидимые могут видеть друг друга.
Ты недоверчиво покачал головой.
Я еще больше сконцентрировала облако и отошла в сторону. Комната была маленькая, но я отошла как можно дальше от кровати и прижалась к полированной дверце платяного шкафа. Ты снова смотрел прямо на меня.
— Я по-прежнему прекрасно тебя вижу, — сказал ты.
— Ричард, это потому, что ты знаешь, как смотреть! Неужели непонятно?
— Ты так же невидима, как и я.
— Я боюсь погружаться глубже. У тебя такой рассерженный вид.
— Не понимаю, что происходит, — сказал ты. — Это шутка? Хочешь выставить меня дураком?
Глядя на тебя из глубины облака, видя, как ты раздражен и зол, я решилась попытаться еще раз. Я стала вспоминать уроки миссис Куайль. Я знала, как сгущать облако, но никогда не делала этого прежде, боясь уходить слишком глубоко в мир теней. Наоборот, в течение многих лет я училась рассеивать облако, меня охватывал ужас при мысли, что однажды я погружусь в гламур так глубоко, что застряну там навсегда, подобно Найаллу. Но сейчас я решилась, у меня просто не было другого способа тебя убедить.
На мгновение ты нахмурился и посмотрел в сторону, словно искал меня глазами. Я задержала дыхание, чувствуя, что ты потерял меня из виду. Но ты снова посмотрел на меня в упор.
— Ты так же невидима, как и я, — повторил ты, глядя мне прямо в глаза.
Облако рассеялось, и я тяжело опустилась на кровать. Меня душили рыдания. Наступила пауза. А потом ты сидел рядом, обнимая меня за плечи. Ты крепко прижимал меня к себе, и мы оба молчали. Я почувствовала, как напряжение уходит, и заплакала у тебя на груди.
Вскоре мы отправились в постель, но в ту ночь любовью не занимались, просто лежали рядом в темноте. Я испытывала смертельную усталость, но уснуть не могла. Я знала, что ты тоже не спишь, и думала, много ли могу рассказать тебе о Найалле. Если ты не поверил мне даже тогда, когда я пыталась исчезнуть на твоих глазах и вновь появиться в реальном мире, то как отнесешься к рассказу о человеке, невидимом для всех и всегда?
Мы оба знали, что дальше так продолжаться не может, и я понимала, что теряю тебя, несмотря на все усилия. Итак, Найалл будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
Из темноты ты сказал:
— Сегодня, возвращаясь к машине, я видел тебя на Хай-стрит. Ты там что делала?
— А ты что подумал? На что это было похоже?
— Ты вела себя как ненормальная. Металась туда-сюда, разговаривала сама с собой.
— Я тебя не заметила.
— Это связано с Найаллом?
— Конечно.
— И где он сейчас?
— Бог его знает. Я больше ни в чем не уверена.
— До сих пор не понимаю, как он умудряется преследовать нас, — сказал ты.
— Если он чего-то хочет, то всегда добивается своего.
— Похоже, он имеет над тобой власть. Господь свидетель, как я хотел бы понять, что тебя с ним связывает.
Я лежала молча, не зная, что ответить. Только мои чувства имели значение, только моя правда имела смысл, но ты не желал верить.
— Сью?
— Думаю, ты уже догадался и сам, — сказала я. — Найалл тоже гламурен. Он невидим.
19
Весь следующий день мы провели в дороге, возвращаясь в Лондон.
Ты отгородился от меня стеной обиды и непонимания, и я совершенно не представляла, как поправить положение, что еще сделать или сказать. Ты был уязвлен и разозлен, не желал слушать моих оправданий, не отвечал на мою нежность. Я по-прежнему желала только тебя, но я тебя теряла.
Найалл, невидимый, ехал вместе с нами на заднем сиденье.
Мы прибыли в Лондон вечером, в час пик, и потом долго и утомительно тащились через весь город до Хорнси. Ты довез меня до самого дома и остановил машину возле подъезда. Вид у тебя был усталый.
— Не хочешь зайти? — спросила я.
— Да, пожалуй, но только на минутку.
Мы выгрузили мои вещи из багажника. Я внимательно оглядывалась по сторонам, стараясь проследить за Найаллом, но если он и выбрался из машины следом за нами, то сделал это незаметно. Мы вошли в дом, и я быстро захлопнула наружную дверь, просто на всякий случай. Бессмысленная предосторожность: у него давным-давно был собственный ключ. Я захватила почту — небольшую кучку писем и проспектов, ожидавших меня на столике в холле, — затем открыла дверь в комнату. Как только мы оба вошли, я быстро прикрыла дверь и заперла на задвижку. Это был единственный надежный способ не впустить Найалла, если, конечно, он еще не внутри. Ты заметил мою поспешность, но ничего не сказал. Я открыла фрамугу и снова наполовину задернула занавески. Ты присел в ногах моей кровати.
— Сью, — сказал ты, — хорошо бы внести ясность. Мы будем встречаться дальше?
— А ты этого хочешь?
— Да, но только без Найалла, висящего на хвосте.
— С ним покончено. Обещаю.
— Это я уже слышал. Как я могу быть уверен, что он не возьмется опять за старое?
— Он обещал мне, что если я расскажу тебе правду, если ты поймешь, что он теряет вместе со мной, то он отступится.
Ты на мгновение задумался, потом сказал:
— Хорошо. И в чем же его великая жертва?
— Я все время пытаюсь тебе объяснить. И Найалл, и я — мы оба невидимые. Только это и удерживало меня…
— Ради бога, только не надо опять за свое! — Ты встал и отошел от меня. — Я скажу тебе, что я обо всем этом думаю. Единственный невидимый, о котором мне последнее время приходится слышать слишком часто, — это твой чертов бывший дружок, который за тобой везде таскается. Я с ним не знаком, никогда не видел его и смею подозревать, что его попросту не существует! Знаешь ли, я начинаю думать…
— Не надо, Ричард!
— Ты должна сама выкинуть его из своей жизни.
— Да, я понимаю.
— Ладно. Мы оба устали, сейчас я хочу вернуться к себе и немного поспать. Не следовало нам уезжать так надолго. Быть может, утром мы будем чувствовать себя иначе. Пообедаем завтра вместе?
— Если ты хочешь.
— Иначе не предложил бы. Я позвоню тебе утром.
Короткий поцелуй, и мы расстались. Я смотрела на отъезжающую машину с суеверным предчувствием, что никогда больше тебя не увижу. Казалось, мы пришли к естественному финалу, к окончательному разрыву, который я не в силах была предотвратить. Я оказалась беспомощной перед лицом твоих сомнений. Найалл погубил все.
Я вернулась к себе и снова закрыла дверь на задвижку.
— Найалл? — позвала я. — Ты здесь?
Последовало долгое молчание.
— Если ты здесь, давай поговорим. Пожалуйста! Если ты здесь, скажи что-нибудь!
Его отсутствие нервировало меня не меньше, чем невидимое присутствие. Я бегала по комнате, шарила руками по сторонам, резко поворачивала, внезапно выставляла руки вперед, надеясь схватить его. Кажется, он и вправду не успел войти, хотя полной уверенности у меня не было. Я поставила чайник на плиту, дождалась, пока вода закипит, и заварила чай. Поставив чашку на столик возле кресла, я отыскала свечу, которую всегда держала в доме на случай, если отключат электричество, прилепила ее к старому блюдцу и зажгла. Водрузив свечу на столик рядом с чашкой, я села в кресло. Я сидела, не шелохнувшись, держа чашку обеими руками, и наблюдала за пламенем.
Прошло минут пять, воздух в комнате был по-прежнему недвижен. Я чувствовала на ногах тепло от солнечных лучей, косо падавших из окна. Пламя свечи не колебалось. Теперь я была более или менее уверена, что Найалла здесь нет. Я задула и убрала на место свечу, потом открыла чемодан, разобрала и развесила одежду, ту, что нуждалась в стирке, сложила кучей на полу. В доме не было продуктов, но, поскольку мы сделали остановку на ленч, я не была голодна. Я переоделась, натянула джинсы и свежую рубашку, потом вспомнила про почту и, скрестив ноги, уселась на кровать просмотреть письма. Среди кучки конвертов лежала видовая открытка.
20
Открытка была без подписи, но я сразу узнала почерк Найалла. «Жаль, что тебя здесь нет». Внизу стояла буква «X». На лицевой стороне открытки была репродукция старинного черно-белого фото: набережная Сен-Тропеза с пакгаузом на заднем плане. Я попыталась разобрать буквы на штемпеле, но печать оказалась сильно смазанной и совершенно неразборчивой. Однако почтовая марка была французской: на зеленом фоне голова какой-то богини и надпись: «Почта Франции, 1, 60 франка».
Без всякого сомнения, открытку послал Найалл: письма он никогда не подписывал, кроме того, я прекрасно знала его почерк. Даже буква «X» имела напыщенный вид.
Я вскрыла другие послания и бегло просмотрела, едва понимая, о чем речь. Закончив, я выкинула все письма и проспекты в корзину для бумаг. На кровати осталась одна-единственная открытка.
Синяк на бедре, там, куда Найалл пнул меня, по-прежнему болел. Спина до сих пор плохо гнулась после падения на землю. Я весьма живо помнила все детали изнасилования, помнила машину с работающим двигателем, кусок мыла, упавший на меня среди ночи. Прошлым вечером на узких улочках Литл-Хейвена я видела Найалла, как он то проявлялся в реальном мире, то снова проваливался в невидимость.
Как же это возможно, чтобы он одновременно находился во Франции?
Французская открытка, эта насмешливая фраза, эта показная анонимность — все свидетельствовало против меня и ставило под вопрос реальность моих собственных ощущений за последнюю неделю. Действительно ли все то, что произошло в последние дни, было на самом деле?
Одно из двух: либо Найалл тенью следовал за мной во время путешествия, либо отдыхал во Франции, куда грозился уехать с самого начала.
Неужели весь этот кошмар — плод воображения? Я помнила о решении, принятом перед поездкой: Найалл должен быть во Франции, и думать по-другому — значит погрузиться в безумный мир невидимых. И я твердо стояла бы на своем, но тут он объявился в Англии. Волей-неволей пришлось изменить решение. Теперь я считала, что Найалл во Францию не поехал. И думать иначе — точно такое же безумие.
В истории с Найаллом имелась некоторая неопределенность. Прохожие на улице решили, что я размахиваю руками как ненормальная и разговариваю сама с собой. Ты тоже никогда не видел его. Он мог изнасиловать меня, когда мы с тобой занимались любовью, и ты ничего не заметил. Он входил и выходил из нашего номера, но даже я не замечала, В как он открывает дверь. Он был и не был с нами в машине, когда молча сидел позади, невидимый для нас обоих. Даже тогда, на набережной, он больше походил на привидение, на образ из кошмарного сна: двигался в полном молчании, как будто меня не видел, то появлялся, то исчезал, дразнил меня.
Но были и другие детали, необъяснимые, но вместе с тем отчетливые. Когда мы вскарабкались на холм в Мальверне, он запыхался и тяжело дышал; я отчетливо помнила это отвратительное поскрипывание, когда его жесткие лобковые волосы терлись о мои ягодицы, пока он насиловал меня; были эти странные телефонные звонки, якобы из Франции, когда его голос звучал неправдоподобно четко; был хорошо знакомый запах его сигарет в нашем номере.
Однако открытка неоспоримо все опровергала. Ее отправили из Франции, и потом, как положено, она оказалась среди других писем, пришедших по почте.
Я пыталась придумать хоть какое-нибудь внятное объяснение для открытки, пусть самое дикое. Найалл купил ее в Англии и уговорил кого-то из друзей отправить из Франции. Но где он мог отыскать такую открытку в Англии? Строка, набранная вертикально мелким шрифтом по-французски и отделявшая поле для адреса от чистого места для сообщения, гласила: «DIRA — 31, rue des Augustines, 69100 VILLE-URBANNE».
Может, он увидел ее случайно в каком-нибудь магазине и ему пришло в голову специально послать ее мне, чтобы ввести в заблуждение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41