Она стала чувственной, хитрой и умной; она стала собственностью Недавно она украла финик. И хотя я, конечно, ее наказал, в глубине души мне было приятно. Она становилась рабыней. Сегодня я видел, как она подняла чадру в присутствии мужчин. Я видел ее любопытство по поводу танцев. Она заявила, что плеть при обучении танцам не потребуется. Она считала себя внутренне свободной, рабыней лишь по имени и ошейнику, но в этом она ошибалась. Пусть потешится, решил я, пока настоящий хозяин не выбьет из нее последний остаток гордости.Прелестная Алейна, сама того не подозревая, делала большие успехи.Она становилась рабыней. Глава 5. ЧТО ПРОИЗОШЛО ВО ДВОРЦЕ ПАШИ СУЛЕЙМАНА — Что ты за нее хочешь? — спросил Сулейман, восседавший на сложенных на ковре подушках.Он носил каффию и агал с шитьем рода аретаев.Перед нами на полированном малиновом полу в расслабленной позе стояла девушка с прекрасным телом. Она смотрела в сторону, так что казалось, будто ей скучно. По правде говоря, с ее стороны это выглядело дерзостью.Обнаженные бедра едва прикрывала накидка из желтого торианского шелка. Ноги оставались босыми, зато на лодыжках, особенно на левой, висело множество колокольчиков. Желтая накидка еще больше подчеркивала соблазнительные изгибы ее тела. На шее был защелкнут золотой ошейник, ниже висело несколько цепей и ожерелий. Кисти рук украшали браслеты, а на самих руках красовались великолепные ' пластины. На левой руке их насчитывалось гораздо больше. Рабыня встряхнула роскошной белокурой гривой.— Приготовься доставить удовольствие свободному мужчине, — сказал я.Она была голубоглаза и светлокожа. Рабыня согнула колени, перенесла вес тела на пятки, высоко вскинула руки и соединила кисти.Я подал знак музыкантам. Раздался чистый звон цимбал, и Алейна начала свой танец.— Вам нравится рабыня? — спросил я Сулеймана.Он следил за ней, прикрыв узкие глаза тяжелыми веками.Лицо его не выражало никаких эмоций.— Любопытна, — заметил он равнодушно.Я снял с пояса кошелек, в котором хранил жемчуга. Разрезав нить, я выложил перед Сулейманом на низкий столик две драгоценные жемчужины. Он поочередно оглядел их, беря со стола большим и указательным пальцами. Несколько раз Сулейман смотрел сквозь них на свет. Я уже выяснил примерную рыночную стоимость этих камней и знал, сколько смогу получить за них финиковых кирпичей.Справа от Сулеймана сидел в скучающей позе еще один человек. Он тоже носил каффию с агалом и кафтан из шелка. Это был торговец солью из Касры.— Жаль, — произнес Ибн-Саран, — что не удалась наша общая поездка в Касру, а оттуда в Тор.— Меня срочно вызвали по важному делу, — сказал я.— Для меня это была большая потеря. — Ибн-Саран поднес к губам дымящийся кубок с черным вином.Сулейман щелчком пальца оттолкнул несколько жемчужин.Я сложил их в кошелек. Его интересовали бриллианты и опалы.И то и другое — большая редкость на рынке драгоценностей Тахари.Он поднял глаза на Алейну. Казалось, тело ее застыло. Между тем она танцевала. Со стороны можно было подумать, что она делает это против своей воли. Создавалось впечатление, что девушка старается не двигаться, но тело ее не слушается и подрагивает в такт сладостной музыке, выдавая в ней истинную рабыню. Глаза ее закрылись, зубки впились в нижнюю губу; она высоко вскинула руки и стиснула кулачки. Вопреки ее желаниям, тело девушки двигалось и продолжало соблазнять сидящих вокруг мужчин. Сулейман и Ибн-Саран лениво следили за проделками танцовщицы.Кстати, мне пришлось целый месяц проторчать в оазисе Девяти Колодцев, прежде чем удалось добиться аудиенции у Сулеймана.Не отрывая глаз от Алейны, Ибн-Саран поднял палец, и к нему с кувшином черного вина тут же метнулась босоногая рабыня в прозрачных шальварах и узкой накидке из красного шелка, оставляющей обнаженными живот и грудь. Она опустилась на колени и наполнила его кубок. Под прозрачной чадрой я разглядел металлический ошейник.Она даже не взглянула в мою сторону. Вместе с кувшином черного вина рабыня вернулась на свое место.Ибн-Саран поднял другой палец. К нему кинулась рыжеволосая белокожая рабыня, также одетая в чадру, шальвары и накидку. В руках она держала поднос с разными сортами сахара и ложками. Опустившись на колени, она поставила поднос на стол. Крошечной ложечкой, не превышающей в диаметре одной десятой хорта, она отмерила четыре порции белого сахара и шесть желтого, после чего разными ложечками размешала белый и желтый сахар.„По-том она прижала кубок к щеке, проверяя температуру. Поймав взгляд Ибн-Сарана, рабыня поцеловала кубок, протянула его купцу и, склонив голову, удалилась.Я даже не обернулся, чтобы посмотреть на первую девушку, налившую вина из серебряного кувшина.Интересно, кому она принадлежит, Ибн-Сарану или Сулейману. Скорее всего Сулейману, поскольку мы находились у него в гостях.Сулейман неохотно отодвинул еще два камня. Я положил их в кошелек.Танцуя, Алейна обернулась. Я улыбнулся. Под желтым шелком виднелся еще не заживший синяк. Она получила его на четвертый день после того, как к нам присоединилась высланная из оазиса Четырех Колодцев охрана. Это случилось на водопое. Алейна несла на голове огромный кувшин со взбитым молоком верра. Я видел, как все произошло, и считаю, что она сама напросилась. Алейна проходила мимо сидящего в тени красивого широкоплечего кочевника и вдруг принялась соблазнительно раскачивать бедрами. Кочевник вскочил на ноги и жесткими, как клеши, пальцами ущипнул ее за ягодицу. Визг рабыни был слышен за четверть пасанга. Она перепугала кайилов и верров, бурдюк полетел на землю; к счастью для нее, швы не разошлись. Она развернулась к обидчику, но кочевник, горой возвышаясь над невольницей, произнес:— У тебя красивая походка, рабыня.Она попятилась, споткнулась и, наконец, уперлась спиной в покосившийся ствол флахдаха.— Ты хорошенькая рабыня, — продолжал он. — Я был бы не против с тобой побаловаться. — Она отвернулась, а он положил руку на ее грудь. Алейна подалась назад, царапаясь голой спиной о ствол дерева и отчаянно мотая головой. Таким образом ей удалось вскарабкаться почти на фут по стволу покосившегося дерева, прежде чем он впился поцелуем в ее губы, прямо через чадру, на которой осталась кровавая отметина. Затем он схватил ее за волосы и несколькими узлами завязал их на дереве, после чего повернулся и ушел. Она стояла возле дерева на коленях и рыдала, отчаянно пытаясь развязать невидимые узлы. Прошло более десяти ен, прежде чем, к удивлению всего лагеря, ей удалось освободиться. Самое досадное, что ее увидела Айя, рабыня Фарука, которая учила ее различным вещам. Айе не понравилось, что Алейна прохлаждается у дерева, а бурдюк со взбитым молоком верра валяется в пыли. Прежде чем Алейне удалось окончательно развязаться, Айя успела несколько раз огреть ее своим излюбленным предметом обучения — уздечкой для кайила с узлами.— Лентяйка! — вопила она. — Все никак не наиграешься! Несчастная Алейна поставила бурдюк на голову и побежала исполнять порученную работу. Вечером, после того как Айя посчитала, что на сегодня хватит, и отпустила Алейну, рабыня прибежала ко мне жаловаться.— Ну разве он после этого не ужасная скотина? — закончила она своей рассказ.— Да, — кивнул я, — он — ужасная скотина.— Почему ты не вмешался?Я пожал плечами:— По-моему, ты и сама прекрасно справилась.— Вот как? — произнесла она и через несколько минут добавила: — Разве ты не должен защищать свою собственность?— Должен, если она представляет какую-нибудь ценность.— О! — вырвалось у Алейны, и она опустила глаза.— Сними с меня тапочки, — приказал я. Она послушно согнулась.Поздно вечером, свернувшись клубком у меня в ногах, она вдруг заговорила:— Господин?— Да?— Он ужасная скотина, ведь так?— Так.Наступила долгая пауза. Затем я услышал:— Как ты думаешь, я еще увижу его?— Кочевники бедные люди. Я полагал, ты хочешь достаться богатому.— Я не собираюсь ему доставаться! Я его ненавижу!— О! — произнес я.Спустя некоторое время она сказала:— Господин?— Да?— Как ты думаешь, господин, увижу ли я его еще раз?— Не знаю.В темноте я услышал, как звякнула намотанная на ее лодыжку цепочка. Невольница замерла, стоя на коленях. Голова ее прижалась к циновке.— Господин, — прошептала она.— Да? — отозвался я.— Может быть, я начну учиться танцевать?— Кто это «я»?— Алейна, твоя рабыня, господин, умоляет тебя научить ее танцевать.— Может быть, ее и научат.Некоторое время мы молчали.— Алейна?— Да, господин?— Считаешь ли ты в глубине души себя рабыней?— Может ли девушка ответить честно?— Конечно.— Я никогда не стану истинной рабыней, — ответила она. — Я женщина с Земли.— О, — сказал я и улыбнулся.Снаружи доносился шорох ветра, фырканье кайилов и перекличка стражников.— Почему Алейна решила учиться танцевать? — спросил я.Девушка задумалась, потом вздохнула:— Алейна думает, что это доставит ей удовольствие и займет ее время. К тому же это пойдет на пользу здоровью. Это поможет ей сохранить фигуру.— Алейна, — сказал я, — хочет танцевать, причем танцевать истинно женские танцы, потому что в глубине сердца она хранит секрет.— В чем же секрет Алейны? — спросила она.— В том, что в глубине души она хочет стать рабыней.— Ерунда! — воскликнула девушка.— Есть и еще одна тайна, — сказал я. — О которой не знает сама Алейна.— Что еще за тайна?— То, что, желая в глубине души стать рабыней, Алейна не заметила, как уже стала ею.— Нет! — крикнула девушка. — Нет! Нет!— Она из тех девушек, для которых клеймо и ошейник лишь внешние подтверждения внутреннего состояния— Нет!— Для таких девушек клеймо — разглашение давно не существующей тайны.— Нет! — крикнула она.— Клеймо и ошейник, Алейна, — это то, что тебе надо.— Нет! — Она зарыдала, и я услышал, как пальцы ее пытаются сорвать ошейник.— Радуйся, что он у тебя на теле! Многие девушки о нем только мечтают!Она долго плакала в темноте и отчаянно тянула себя за ошейник.
Ибн-Саран потягивал густое черное вино и смотрел на танцующую перед ним рабыню в желтой шелковой накидке.Я видел, что ее прелести произвели на него впечатление.Она изогнулась, вытянула ногу и, следуя музыке, медленно гладила ее руками.Алейна была действительно хороша, поскольку в душе ее пылал огонь рабыни.Время от времени она бросала на нас лукавый взгляд, словно желая сказать — вот я исполняю для вас танец рабыни, а между тем в глубине души я совершенно свободна. Вы меня так и не приручили. И никогда не приручите. Меня приручить нельзя. Ни один мужчина не сумеет меня приручить.Придет время, и она поймет, что уже давно стала настоящей рабыней. В таких делах спешить не следует. В Тахари мужчины очень терпеливы.Перед Сулейманом лежало пять камней, три бриллианта с красными и белыми проблесками и два опала, один обычный, молочного оттенка, другой — редкий пламенный опал, голубой с зеленым. На Земле опалы не очень ценятся,зато на Горе они большая редкость. Я привез уникальные экземпляры, отполированные яйцеобразные камни. Конечно, их стоимость не дотягивала до стоимости бриллиантов.— Что ты хочешь за эти камни? — спросил Сулейман.— Сто весов финиковых кирпичей.— Это слишком много.Я и сам знал, что запросил лишнее. Трюк заключался в том, чтобы изначально назвать высокую цену, а потом прийти к разумному компромиссу. При этом нельзя запрашивать слишком много, чтобы не оскорбить умного и уважаемого человека. Завысить цену — значит дать понять, что считаешь собеседника за дурака. В случае с Сулейманом это могло привести к весьма нежелательным для меня последствиям, как, например, немедленное обезглавливание, а то и что-нибудь похуже, в зависимости от его настроения.— Двадцать весов финиковых кирпичей, — сказал он.— Это слишком мало.Сулейман разглядывал камни. Он и сам понимал, что это не цена.Сулейман умел разбираться в товарах. Он обладал вкусом. К тому же он был очень умным человеком.Он уготовил мне ловушку.
То, что это ловушка, я осознал ночью. Шла шестая ночь после присоединения к каравану Фарука людей из племени аретаев. Помощник предводителя, второй после него человек в отряде, подъехал к моему шатру. Именно он требовал прикончить меня как каварского шпиона. Звали этого человека Хамид.Он подозрительно огляделся, затем ввалился в шатер и уселся на мои циновки. Я не собирался его убивать.— Ты привез камни для продажи Сулейману, высокому паше из рода Аретаев, — сказал он.— Да, — ответил я.— Отдай их мне. — Хамид явно волновался. — Я передам их Сулейману. Он все равно тебя не примет. А я отдам тебе их цену в финиковых кирпичах.— Не очень удачный план, — сказал я.Глаза его сузились, а злое лицо потемнело.— Выйди, — сказал он Алейне. Я еще не успел ее стреножить.Девушка вопросительно посмотрела на меня.— Выйди, — кивнул я.— Не хочу говорить при рабыне, — пояснил он.— Понимаю. — Если он собрался меня убить, умнее делать это без свидетелей, путь даже и рабов.— Вокруг много каваров, — улыбнулся он. — Очень много.По правде говоря, я и сам заметил, что последние несколько дней на горизонте то и дело появляются группы всадников.Когда наша охрана выезжала им навстречу, они исчезали.— Поблизости целый отряд каваров, — сказал Хамид, — числом от трехсот до четырехсот человек.— Разбойники?— Кавары. И люди из подчиненного им племени та'кара. — Он пристально посмотрел на меня. — Скоро может начаться война. Караванов не будет. Купцы не осмелятся идти через пустыню. Кавары не хотят, чтобы купцы добирались до Сулеймана. Они хотят, чтобы вся торговля шла через оазис Серебряных Камней. — Это был оазис племени чаров, одного из подчиненных каварам племен. Название происходит со стародавних времен, когда умирающие от жажды путешественники вышли рано утром к воде. На окружающие источник камни выпала роса. В лучах утреннего солнца она сверкала как серебро. Роса, кстати, весьма частое явление в Тахари. За ночь на камнях концентрируется много влаги. Понятно, что первые же лучи солнца мгновенно ее выжигают. Иногда кочевники чистят камни и выставляют их на ночь, а утром слизывают воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47