— Представьте, дорогой друг,— обратился он ко мне явно обрадовавшись моему появлению,— этот человек утверждает, что необходим капитальный ремонт... Вы наверное...—он повернулся к механику,— выпили больше чем следует. Известно ли вам, что такое автомобиль который называется «мерседес», к тому же «мерседес> последнего выпуска?!
— Извините, но полетел подшипник...— начал было механик.
— Что? — вскричал Штраус.— Какой, к чертовой матери, подшипник?! — Ничего не скажешь, сочные выражения нашего языка он употреблял к месту.
— Не стоит спорить, дорогой Штраус,— постарался успокоить его я.— Если вы везучий, подшипник окажется в порядке... Пойдемте отсюда, мне надо сообщить вам нечто важное.
— О боже мой, это ужасно — иметь дело с ленивыми недоучками! — жаловался толстый немец, вытирая платком вспотевшую физиономию.
Мы вышли из гаража.
— Итак, что же вы хотите мне сообщить?
— Ромео...— начал я.
— Что этот шут еще натворил? — не дал мне Штраус договорить.
— Он, к сожалению, ничего. А вот с ним натворили...
— Что именно? —Штраус устремил взгляд на окно второго этажа.
— Его задушили...
— В самом деле? — насмешливо переспросил немец и, вероятно поняв смысл сказанного мною, вскричал: — Что вы такое говорите? Вы сошли с ума!
Признаться откровенно, я ничего не понимал. Пытаясь разобраться в возникшей у меня в голове путанице, я для начала проанализировал предшествовавшие убийству события дня.
Первое — драка между Ромео и человеком в синем комбинезоне, назвавшимся Степаном Прпичем. Следствию придется установить, какие их связывали отношения и что послужило причиной драки. Похоже, они всерьез сводили счеты, если Ромео с таким остервенением набросился на Прпича. Руководствуясь чистой логикой, легко прийти к выводу, что драка предшествовала убийству и убийца — Степан Прпич. Он работает на бензоколонке, ему прекрасно видно все, что происходит перед мотелем, достаточно мгновения — он у рефрижератора и... Но именно из-за этого логикой продиктованного вывода, который сделал и сам Прпич, я полагал, что он меньше всего подходит на роль преступника.
Второе — Нино надавал пощечин Юлиане. За что? Имеют ли пощечины отношение к убийству? Я не знал ответа на этот вопрос так же, как не знал, где находился Нино в тот момент, когда было совершено убийство. Он смотрел матч по телевизору в ресторане и мог незаметно покинуть помещение, поскольку внимание многочисленных посетителей было поглощено футболом. Я и сейчас не ведал, где Нино. Мне лишь известно, что Юлиана отдыхает в номере Штраусов. А разве она не могла выйти, убить Ромео и вернуться в комнату?
Третье — имеет ли отношение к убийству тот факт, что Ромео ухаживал за Розмари в Шиде и по дороге из Шида
до Невской, когда они вместе ехали в кабине? Я должен был спросить себя об этом, поскольку первой обнаружила убитого шофера Розмари! Невольно встает вопрос, не Розмари ли убийца? А Штраус? Все ли время находился он в автосервисе, ругаясь с механиком?
Итак:
Человек в синем комбинезоне.
Нино.
Розмари.
Хоть смейся, хоть плачь! И почему бы не добавить еще и:
Штраус.
Юлиана.
Я посмотрел на часы. Было 17 часов 10 минут. Уже десять минут, как начался второй тайм.
С минуты на минуту приедет следователь из Новской.
А через час, по моим расчетам, прибудут криминали-
сты из Загреба во главе со следователем Звонко Новаком.
Что им удастся установить? В частности, если допустить,
что убийство совершено — как предположил Джордже —
кем-то из проезжих, находившихся в мотеле с 16.00 до
16.45.
Приехал!
Убил!
Уехал!
Следует признать, меня беспокоила пассивность Джордже.Он не стал допрашивать Прпича. Правда, согласен, что Джордже не имел права его допрашивать. В данном случае он был обычным путешественником, как Чедна, как я, ведь он не находился при исполнении служебных обязанностей.
И все же он разрешил мне сообщить об убийстве Штраусу.Однако его совершенно не интересовал Нино.Словно следователь в нем умер!
Ну нет! Я прекрасно знал Джордже: просто он затаился и ждет своего часа.По правде говоря, мы собирались провести уикенд на Бледе, отдохнуть пару дней, а не заниматься расследованием преступлений. Но то, что мы некоторым образом оказались причастны к этому делу, что убит наш фронтовой друг, вынуждает нас активно вмешаться в расследование. Тем более, повторяю, что бывший партизанский повар был любимцем Джордже и храбрым солдатом.
Пытаясь объяснить бездеятельность Джордже, я пришел к выводу, что он ждет специалистов из Новской и Загреба, которые займутся делом официально, а он будет вести свое, неофициальное расследование. Пожалуй, можно считать, что Джордже уже к нему приступил. Значит, моя задача, опередив его, собственными силами докопаться до истины! При этом я отчетливо сознавал: если убийство совершил кто-то из проезжих, задержавшихся у мотеля лишь для того, чтобы затянуть на чьей-то шее шарф, убийцу не найти никогда!
За столом, где царило всеобщее молчание, я не переставал ломать голову— где же Нино.
Официант принес кофе. Я заказал коньяк. Чедна бросила на меня строгий взгляд. Наклонившись, официант прошептал мне на ухо:
— Я подходил к рефрижератору... Шофер словно бы спит...
— А милиционеры там? —спросил я столь же тихо.
— Да. Ведут себя так, будто ничего не произошло... Никому и в голову не придет...— Он не договорил, поскольку Штраус потребовал виски и при этом подмигнул мне. Храбрится?
Джордже попросил принести лимонад! Что поделаешь, в этом было наше различие: мне надо было подкрепиться коньяком, чтобы голова начала работать, а моему другу достаточно было лимонада.
Официант принес напитки, вместе с ним появился Нино.
— Где вы пропадаете? — воскликнул я.
— Где? — Юноша простодушно взглянул на меня.— Здесь, в ресторане. Смотрю футбол.
— Все время?
— А что еще делать? Венгры потрясающе играют! ам не выиграть у них и через сто лет.
Джордже улыбнулся:
— Один мой приятель, спортивный журналист, предло-ил идеальный способ: чтобы не проигрывать...
— Наверняка что-нибудь очень умное,— не сдержал-я я.
— ...вообще с ними не играть!—закончил Джордже мысль.
— И впрямь гениально! — процедил я сквозь зубы и обратился к Нино: — Пушкаш действительно великий мастер!
— Ну, он над нами просто издевается! Точен, как снайпер! — согласился юноша.— Ему еще долго не будет равных.
И он восторженно принялся анализировать игру венгерского футболиста, а я подумал, что у этого несуразного студента есть алиби. Только вот почему он надавал Юлиане пощечин?
Чедна с изумлением прислушивалась к нашему разговору о Пушкаше. Сообразив, наверное, что, беседуя на эту тему, я одновременно пытаюсь сосредоточиться на деле, она щелкнула пальцами и воскликнула: «Ага!» Я отвел ее в сторону, шепнул: «Скажи Нино про Ромео» — и вышел из гостиной.
У бензоколонки я увидел Прпича. Он наполнял бак рефрижератора — совсем как у Ромео, только с болгарским номерным знаком.
— Фрукты везет. В Цюрих,— сообщил мне человек в синем комбинезоне.
— Ваше имя Степан Прпич? — спросил я.
— Так меня крестили,— ответил тот.— Отец мой — крестьянин из Грубишно-Поля, что неподалеку от Новс-кой, мать тоже крестьянка... Желаете знать что-нибудь еще?
— Я не следователь,— сказал я примирительно,— я журналист, а прежде всего человек, уважающий факты.
— Да все факты против меня!
— Это вы уже говорили. Вам придется рассказать, из-за чего вы подрались с Ромео...
— А сие из сферы интимной,— сказал Прпич, и по тому, как он это произнес, я почувствовал, что имею дело с человеком, получившим образование лучшее, нежели то, которое необходимо для работы на бензоколонке. Должно быть, Прпич прочел мои мысли, потому что, улыбнувшись, сказал:—Я повидал жизнь... Простите, получу деньги с болгарина, и продолжим наш разговор...
Пока он рассчитывался с болгарским шофером, я наблюдал за проезжавшими автомобилями. Машин было немного. Видимо, все застряли там, где их застало начало футбольного матча, минут через тридцать, когда игра кончится, шоссе будет забито.
— Привет, братишка! Счастливого пути! — распрощался Прпич с болгарином.
— Значит, вы повидали жизнь? — возобновил я прерванный разговор.
— Да, довелось. Три года сидел... За растрату. По заслугам получил... Когда вернулся, на прежнюю работу меня не взяли. Поехал к отцу в Грубишно-Поле... к отцу, матери и двум детям. А жена упорхнула...
— Неужели?
— Она работала здесь на бензоколонке, чтобы детей кормить и мне в тюрьму посылки слать. Однажды появился Ромео, предложил ей место рядом с собой в кабине... А я занял ее место на бензоколонке. Каждый раз, как Ромео останавливался здесь, я просил его пернуть мне жену, не ради себя, ради детей. Он смеялся и отвечал, что ему нравится ее стряпня. Две недели назад, когда он отправился в Турцию, я съездил в Неаполь и забрал жену... Детям нужна мать, разве не так? Думайте обо мне что хотите, я повторю: детям нужна мать, мне — опора в семье... А Ромео думал иначе. Он считал, что сможет кулаками добиться своего...
— И вы решили отделаться от него.
— Нет! Говорю вам, что не трогал его, если не считать драки. Я не убийца, хотя тому, кто его убил, благодарен.
Я вернулся в гостиную. Чедна, Розмари и Штраус сидели за одним столиком, Джордже и Нино—за другим. На экране продолжался поединок между футболистами. Бранко Станкович пытался остановить левого нападающего венгров Цибора.
Чедна, Розмари и Штраус шептались. Джордже и Нино завороженно уставились на экран. Я знал: Чедна и Джордже, каждый по-своему, ведут расследование. В дверь постучали, вошел милиционер. Он небрежно отдал честь и попросил Джордже выйти в коридор.
Я бросил взгляд на часы: 17.25. Мой разговор со Степаном Прпичем продолжался пять минут. Появление милиционера означало, что прибыл следователь. Наверное, из Невской, потому что для загребской группы, пожалуй, было рановато.
Я угадал: Джордже вернулся со следователем из Невской.
— Весьма сожалею,— обратился тот к присутствующим,— но мне придется вас задержать...
— Простите? — Штраус словно не понял смысла сказанного.
— М-м-м, ваша дочь обнаружила шофера... Я должен ее допросить. Это, разумеется, формальность...
— Ну конечно, конечно! — не возражал Штраус и осведомился: — А с кем имею честь?
— Извините, я не представился. Влатко Сенечич из правления внутренних дел Новской... Мне действительно очень неприятно, что в такой прекрасный воскресным день... Я прошу всех перейти в кабинет директора мотеля. Там мы сможем спокойно побеседовать...
— Спокойно побеседовать мы можем и здесь,— заметил Штраус.
Он был прав. К тому времени, кроме нас — я имею в виду наше «семейство» подозреваемых,— в гостиной никого не осталось. А телевизор можно было выключить.
— Тем не менее,— настаивал следователь,— попрошу перейти в кабинет директора.
— Вы приглашаете всех? — спросил я.
— Да, я полагаю, это необходимо. Товарищ милици онер вас проводит.
Я увидел, как лоб Нино перерезали морщины; мне показалось, что он обеспокоен больше всех нас.
— Надо бы разбудить Юлиану, — сказала Чедна. вставая.
— Пусть отдыхает.— Джордже посмотрел на следователя и обратился к Нино, слегка обняв юношу за плечи: — Не правда ли, молодой человек? Юлиане нужен отдых.
— Да, я думаю, ей нужен отдых,— ответил Нино дрожащим голосом.
Мы прошли по коридору и повернули направо. Мили ционер, проводивший нас в кабинет, остался с нами. Итак, в комнате оказались: Штраус, Розмари, Нино, Чедна и я. Джордже задержался со следователем в гостиной. Я подошел к окну и засмотрелся на зеленое поле, простирающееся за мотелем насколько хватал глаз. Легкий ветерок раскачивал колосья. Вдалеке, там, где небо касалось земли, собирались темные облака. Гостиная находилась в задней части здания, шоссе проходило с фасада. Комната, в которой мы собрались, была расположена в том же коридоре, что и гостиная, только правее.
Я не понимал, зачем понадобилось нас сюда перево дить.В комнате воцарилась тишина. Вероятно, каждый был занят своими мыслями.
— Надеюсь, мы не арестованы?! — нарушил молчание Штраус и резким движением поднялся со стула.
Его слова были обращены к милиционеру, который стоял у дверей и в ответ лишь пожал плечами.
— Да будет вам! — произнес я как можно спокойнее и протянул Штраусу пачку «Дрины».
— Спасибо, я предпочитаю сигары.— Немец достал из внутреннего кармана пиджака «гавану».
— Вы могли бы предложить и дамам,— раздался голос Чедны.
— Извините. Прошу... А вы хотите, Розмари?
Девушка взяла сигарету и взглянула на меня с благодарностью. Судя по всему, Розмари окончательно пришла в себя, однако голубые глаза излучали холод: если ей что-нибудь и известно, она будет молчать.
— Закурите? — предложил я милиционеру.
— Благодарю, на службе не курю.
Он стоял у дверей. Черт возьми, и у меня возникло впечатление, будто мы арестованы. В дверь постучали.
— Войдите! — отозвался милиционер.
Дрерь открылась, и на пороге появился Степан Прпич:
— Мне велели прийти сюда...
— Пожалуйста, проходите,— пригласил его милиционер.
Теперь мы были почти в сборе. И кто-то из нас, вероятно, убийца! Из коридора донесся шум.
— В чем дело? Что случилось? — забеспокоился Штраус.
— Наверное, окончился матч,— предположил я.
— Попрошу без разговоров.— Слова были произнесены приказным тоном.
Штраус укоризненно посмотрел на меня и развел руками, словно говоря: «Выходит, я прав — мы арестованы!» Он затянулся сигарой, подошел к столу, стряхнул пепел в пепельницу и устремил взгляд на пшеничное поле.
Время шло. Мы молча курили, предоставленные своим думам. Комната заполнилась сигарным дымом. Штраус по-прежнему стоял у окна, повернувшись ко всем спиной. Он обернулся только раз, посмотрел на Прпича и, встретившись с ним глазами, вновь уставился в окно. Ближе всех к нему сидела в кресле Розмари с безмятежным лицом, устремив в пространство взгляд своих небесно-голубых глаз. Она напоминала куклу, которая, казалось, по чьей-то воле вот-вот оживет и затанцует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13