Недаром были приняты все меры, чтобы он смог убежать из Бухары и добраться сюда. А теперь этот их доверенный человек хочет удрать в Самарканд, предать все их дело! Удивительно! Если Низамиддин таков, каковы же они все, их цели и стремления? Все это ложь! Не зря он, Закирбай, ненавидит этих джадидов и их друзей, никакой в них нет стойкости, все их слова — ложь, вранье. Каждый из них только о себе думает, для себя старается...
— Что скажете?— прервал Низамиддин размышления Закирбая.
— Не знаю... Я поражен...— отвечал Закирбай, запинаясь.
— Не удивляйтесь, а лучше возьмите вот эти пять золотых как аванс! — сказал Низамиддин.—Как только перейдем границу и доберемся до безопасного места, получите еще — в два раза больше.
Закирбай сначала отказался было, но блеск золотых монет ослепил его, он протянул руку, быстро взял деньги и незаметно сунул в карман.
— Не знаю, что мне делать...— сказал Закирбай уже гораздо мягче.— И не проводить вас к Махсуму нельзя, и отклонить вашу просьбу не хочется...
Может, и впрямь действовать по вашему плану? А что, если мне пойти прямо отсюда в дом к мяснику Орифу и сказать ему, чтобы он незаметно ушел из кишлака, а вечером вернулся и сказал Мухаммеду Еру все, что вы предлагаете?
— А на этого Орифа можно положиться?
— Он свой человек, проверенный, к тому же ловкий.
— Тогда так и порешим! Человека от Махсума пошлем наверх, а сами — в сторону Самарканда. Вот и все!
— Хорошо, пусть будет, как вы сказали. Если не можете иначе, то что поделаешь!
Закирбай отправил гостя домой, а сам действительно пошел к мяснику Орифу, который был его другом. Их никто не называл ворами и грабителями, басмачами — напротив, они считались почтенными жителями кишлака и пользовались в народе авторитетом. Но на деле это были отъявленные разбойники с большой дороги, подлинные басмачи. Эти их тайные таланты знали лишь немногие, но от страха держали язык за зубами. Закирбай, хоть не был ни аксакалом, ни кишлачным старшиной, командовал здесь всеми. Ни одна свадьба, никакой обряд не могли совершиться без его согласия. Люди спрашивали у него разрешения даже на выезд в любой город — в Самарканд, Карши, Бухару. Если он не разрешал или не советовал, то поездка никогда не кончалась благополучно, если он говорил: Нет, не езжай, а кто-то все-таки уезжал, то обычно в пути с ним что-нибудь случалось и даже бывало, что он не возвращался живым назад. Мясник Ориф давал деньги в долг за проценты — был ростовщиком. Его бараньи отары увеличивались с каждым днем — за счет краденого, и его мясные лавки в Китабе, Шахрисябзе, Гузаре и Байсуне ломились от говяжьих и бараньих туш... Ему было все равно — убить барана или человека.
У них обоих были здоровые, сообразительные сыновья, под началом у которых всегда находились ловкие и умные воришки. И вся эта шайка, вооруженная ножами, револьверами и винтовками, представляла собой тайный разбойничий отряд.
...Итак, в мехманхане Орифа сидели рядышком Закирбай и Ориф. Пониже их сидели и слушали беседу два старших сына Закирбая, сын мясника и Мухаммед Ер, посланец Махсума.
— У него, наверное, много золота и драгоценностей. Такой солидный куш бог впервые нам посылает.
— Верно, верно,— говорил мясник Ориф.— Эти люди, уходя из дома, забирают с собой все что можно.
— Значит, так и порешили? Ночью я сам отведу гостя в условленное место,— сказал Закирбай.— Мулла Ориф и вы, ребята, пойдете за нами.
— Хорошо!— сказал мясник.
— Очень хорошо!— отозвались ребята.
За это время в мелких боях погибло немало его людей. Разгромленный в Бухаре, Асад Махсум бежал в сторону Гиждувана, а оттуда к границам Самаркандской области. В пути он обманывал всех, кто еще не знал о его поражении, говорил, что отправляется на маневры, на военные ученья. Несколько небольших отрядов Красной Армии пытались остановить его. Но Асад не стал вступать с ними в бой, сделал вид, что отступает, и, перехитрив красных воинов, скрылся в безопасном месте — не на ровном поле, а в горной дикой местности. Асад приказал своим воинам сделать привал и отдыхать, а сам с Окиловым и Исмат-джаном стал совещаться.
Посовещавшись, они решили, что Окилов отправится в Самарканд, сдастся там туркестанским советским властям, войдет в их доверие и добьется принятия отряда Асада Махсума на их сторону. Но с тем чтобы отряд не разоружили, а отправили на охрану границы. А там Асад соберет новые силы и снова пойдет на Бухару.
После ухода Окилова на военный лагерь Асада Махсума ночью неожиданно напал отряд красноармейцев Асад не принял боя, отступил и бежал в сторону Байсуна. Но красные преследовали его. Тогда он вступил в бой, захватил несколько пулеметов, ящики с патронами и много винтовок. Еще несколько раз удалось ему разгромить небольшие отряды красных. Воодушевленный этими победами, он решил не переходить бухарскую границу, воевать в горах Байсуна.
В Байсуне в его отряд вошло несколько местных басмаческих отрядов. Асад связался со своими бухарскими «руководителями», они велели ему скрываться и выжидать, совершая небольшие набеги в окрестностях, пока не прибудет Энвер-паша и, объединив всех своих сторонников, не начнет крупное наступление...
С той поры и до последнего времени действовал: разделил отряд на несколько небольших подвижных групп руин, которые совершали набеги на окрестные кишлаки. С помощью таких людей, как Закирбай, он нашел Санг Калу — эту каменную крепость, которую сделал своим центром. Он перевез туда жену и ее мать, запасы оружия, провизии и часто сам подымался туда и по неделям отдыхал...
Ранен был Исмат-джан, долго болел и умер от ран Асад Махсум подыскал себе среди своих воинов новых помощников. Но они не могли заменить ему Окилова, Исмат-джана и Найма Перца Их пришлось назначить потому, что не было других Но Асад Махсум не вполне доверял им. Он никому не доверял, не верил даже самому себе, жил в постоянном страхе, подозревая всех, но, стиснув зубы, пытался продолжать борьбу...
В этот вечер, когда совсем стемнело, Махсум с несколькими близкими людьми направился в северную часть Санг Калы, куда поступали передачи из пещеры внизу. Он хотел сам встретить прибывшего друга.
Воспользовавшись этим, Ойша вышла из каменного дома на вершине крепости, словно для того чтобы погулять на свежем воздухе.
Никого вокруг не было. Немного побродив, она свернула в густой арчовый лес, заросший кустарником и тянувшийся до самого края пропасти. Ветер свистел в ветвях деревьев, но Ойша смело пошла по тропинке и вошла в лес, тихо напевая какую-то песенку, потом остановилась, прислушалась. Все было тихо. Она пошла дальше и снова запела. На этот раз она услышала, как под чьими-то ногами трещал сухой валежник.
— Гаюрбек?— прошептала она.— Это вы?
— Я!— отвечал человек так же тихо.— Нехорошо, что вы опять назвали мое имя... И у деревьев есть уши! Я говорил вам: называйте меня «друг». Спросите: «Это вы, друг?», и я отвечу: «Да, это я».
— Верно, верно!— сказала Ойша.— Простите меня, глупую, я забыла. Вы знаете, как я волнуюсь всякий раз, когда жду вас... сердце мое бьется так сильно... Ну, вы видели Карима?
— Нет,— ответил Гаюрбек.— Карим еще не прибыл. Я встретился с его командиром, Фатхуллиным. Ваше письмо он послал Кариму. Говорят, что Карим тщательно готовится к походу, чтобы разгромить Асада...
— Когда же он выступит? Когда доберется сюда?— нетерпеливо спрашивала Ойша.
— Этого он не сказал. Во всяком случае, в ближайшее время. Еще он сказал, что Карим думает о вас, надеется на вашу помощь...
— Конечно, мы поможем...
— Фатхуллин сказал, что они признательны вам и мне за то, что мы показали дорогу в Санг Калу и сообщили, что Махсум находится здесь. Теперь, сказал он, надо постоянно следить за Махсумом и, если узнаем, что он собирается спуститься, во что бы то ни стало сообщить об этом. До приезда Карима красные войска постараются не дать Махсуму спуститься...
— А почему они сами не подымаются сюда?
— Вы же знаете, что четверо лучших стрелков Махсума защищают тропу так, что и муха не пролетит,— сказал Гаюрбек.— А за ними еще три засады с верными людьми. Если бы, кроме этой, была другая дорога, мы бы им сообщили.
— Пусть стреляют из пушек или вызовут аэроплан.
— Снаряды не долетят сюда — пушки тоже должны стрелять с высоты. А об аэроплане ничего не знаю. Приедет Карим, может быть, тогда и аэроплан...
Ойша глубоко вздохнула и спросила:
— А еще что он сказал?
— Сказал: берегите себя. Если вдруг узнает Махсум, то и вам будет плохо, и нашему делу.
Так он сказал. Теперь, дорогая сестренка, старайтесь поддерживать с Асадом хорошие отношения, не злите его. Мы должны быть живы до прихода Карима.
— А как ваш дядя?— спросила Ойша.
— Мой дядя Яхья-палван — молодец,— отвечал Гаюрбек.— Он склоняет на свою сторону недовольных воинов... Нас уже десять человек. Но мы осторожны.
— Да, да, будьте осторожны, без вас я как птица без крыльев.
— Не беспокойтесь, все будет хорошо. Ну, я ухожу. Встретимся снова здесь же в это же время через три дня. Я принесу вам новости.
— Если я не смогу прийти, значит, приходите на следующий день.
— Конечно,— ответил Гаюрбек и мгновенно исчез в темноте.
Этот Гаюрбек был одним из тех, кто недавно присоединился к отряду Махсума и, прибыв сюда, скоро понял истинное положение дел. Некоторое время он был сторожем при доме и в отсутствие Махсума познакомился с Ойшой и ее матерью, сговорился с ними. Дядя Гаюрбека Яхья-палван был поваром в лагере Махсума. Они собрали вокруг себя несколько человек таких же недовольных, как они сами, искали удобного момента уйти и сдаться в плен красным или, если наберется побольше сторонников, поднять бунт против Махсума. Однажды Гаюрбек, спустившись вниз, ушел в лагерь красных и сдался в плен. Но командир Фатхуллин, познакомившись с ним и узнав его хорошенько, посоветовал ему вернуться в отряд и организовать связь с красными.
Так и получилось.
Ойша удивляла Гаюрбека бесстрашием. Она узнавала все что могла о планах и замыслах Махсума, передавала Гаюрбеку, а он сообщал Фатхуллину. Ойша радовалась, что помогает красным и тем как бы искупает свою вину перед Каримом. Она делала это без сомнений и страха, мечтая о счастливом дне, когда избавится от тирана...
Прошел уже час, как Махсум ушел на край горы. В лагере было тихо, ждали его возвращения.
В небольшом домике, выложенном из неотесанных горных камней, очень старом (кто знает, может, выстроил его какой-то беглый военачальник или разведчик эмира), сидели при свете свечи Ойша и ее мать, пили чай и тихо разговаривали. В доме была только одна дверь, старая, из толстого ствола чинары, и два отверстия вместо окон. Стены почернели от дыма и копоти, потолок — без поперечных балок и перекрытий, как купол в медресе или в бане,— был крепок. В доме пахло сыростью.
— Сейчас в Бухаре, наверное, тепло, проговорила Ойша.
— Да, сейчас там лето,— сказала Раджаб-биби,— в Бухаре жара, фрукты поспели, собирают урожай...
— Наверное, дыни созрели, урюк, персики...
— Поспел и виноград.
— Как хорошо! Была бы спокойная ночь, лежала бы на дворе, глядела на небо, усыпанное звездами... А потом вы бы принесли дыню «ходжамуроди», захотели ее разрезать, но едва поднесли нож, как дыня с треском разломилась бы на части от одного прикосновения... Мы бы смеялись, шутили и при свете звезд ели бы ту сладкую, как мед, дыню... А потом... потом вы бы мне рассказали старую сказку... А потом...
Раджаб-биби только приговаривала «да, да», стараясь не спугнуть настроение дочери. Хорошо, что было темно и Ойша не видела материнских слез.
— А потом...— сказала задумчиво Ойша,— я бы заснула, и никто мне не мешал бы... и во сне я увидела бы Карим-джана...
— Почему только во сне?— возразила мать.— Карим-джан жив и здоров, готовится к бою и надеется увидеться с тобой.
Ведь не обманывает же Гаюрбек.
— Нет, Гаюрбек не обманывает...
— Не печалься, доченька, Карим жив. Жив и твой герой дядя!
В это время дверь отворилась и в комнату вошел Асад Махсум. Видно было при свете свечи, что на устах его змеится торжествующая улыбка.
— Герой дядя?— повторил с издевкой Махсум, поглаживая заросший подбородок.— Это тот самый повар Хайдаркул, что ли? Благодарение богу, еще один грязный большевик покинул наш мир!
— Да отсохнет ваш лживый язык!— крикнула Ойша.
— Разве я лгу ради того, чтобы приобрести себе штаны?— насмешливо сказал Махсум, не повышая голоса.— Четыре дня назад пришло это приятное известие, не говорил до сих пор, чтобы не огорчать тебя... Ведь этот твой дядя стоил, говорят, двух отцов.
— Мало вам мучений, какие небо послало на наши головы, так вы, Махсум, еще терзаете нас, говоря такое о моем брате,— вступилась Раджаб-биби.
— Не верите — дело ваше, живите вашей надеждой!— спокойно возразил Махсум.— Вот войдем в Бухару, сами узнаете, когда Хайдаркул умер, в какой больнице и пуля какого смельчака его прикончила!
— Не довольно ли обманов, Махсум?— сказала Ойша.— Ты знаешь, что я сама хочу умереть, потому и не боюсь ни твоего гнева, ни твоих угроз и брани. Поступай как хочешь, но не играй так зло с нами!
Махсум слегка покраснел и, поглаживая бороду, нагло посмотрел на Ойшу, потом достал из внутреннего кармана френча сложенный лист бумаги.
— Я не собираюсь заискивать перед вами, собаки,— сказал он грубо.— И врать не хочу, чтобы казаться хорошим. Ты мне больше не нужна, Ойша. Я давно мог бы сбросить тебя с горы, но мужское достоинство мне этого не позволяет, мне неудобно перед моими людьми. Поэтому мне не имеет никакого смысла лгать. Это письмо я получил четыре дня назад. Оно секретное, я никому не должен его показывать. Но за вас я спокоен, кроме меня, вы можете увидеть в лицо только старушку смерть, поэтому я вам прочту, что тут написано. Слушайте и знайте, какие дела творятся на свете!
Он сел поближе к свече и стал читать:
— «Брат по борьбе, наш герой, борец за веру, господин Асад Махсум! Доводим до вашего сведения, что мы живы и здоровы, желаем и просим у бога и для вас здоровья и многих лет жизни, дорогой и уважаемый друг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37