Только при Советской власти молодежь может осуществить свое право на обучение, на свободный труд, на счастливую жизнь. По эту жизнь надо строить, надо помогать партии, надо защищать свою власть. Здесь докладчик подошел к главному — надо организоваться, надо создать комсомольскую ячейку...
— Правильно! Правильно! — раздалось несколько голосов в разных концах зала.
Карабут не помнил себя от счастья. Он замолчал, поискал глазами тех, кто выкрикнул это замечательное слово «Правильно!», и с новым пылом продолжал говорить. Закончил он доклад словами Ленина, сказанными на Третьем съезде КСМ:
— Учиться, учиться И учиться!
Записалось целых шестнадцать ребят! Первое собрание назначили на следующее воскресенье, и он, волнуясь, думал, какой вопрос поставить, о чем говорить, что
бы заинтересовать членов новой ячейки. Эх, была бы у него «Азбука коммунизма»! Можно бы просто читать вслух главу за главой, а потом обсуждать прочитанное. Но где в Мамаевке достать эту книгу? ..
Ивась уже который раз пересматривал свою библиотечку, перебрал десяток брошюр, оставленных братом, когда тот по дороге на фронт зимой 1919 года заезжал домой, но ничего острозлободневного не нашел. Он подержал в руках книжечку в красной обложке с непонятным ему названием «О диалектике» и положил на место. Потом взял вторично и стал равнодушно просматривать. Но равнодушие исчезло по прочтении первых же страниц. Он и раньше знал, что, если воду нагреть до ста градусов, она закипит, но то, что здесь действует закон диалектики о переходе количества в качество,— этого он не знал, как не знал и самого закона.
Это же страшно интересно! В самом деле; нагрей воду на один градус — она останется водой, на два — тоже, на три, четыре, десять, девяносто девять градусов—: вода, и вдруг — прибавить всего один градус — и вода стала паром! Количество переходит в качество! И так во всем!
Он читал книжку и через каждые несколько страниц останавливался, зачарованно глядел перед собой, продумывая чудесные открытия, которые таила в себе маленькая брошюрка в красной обложке. Революция — не счастливая случайность, а железный закон общественного развития; победа пролетариата не случайна, это закон развития; грядущий коммунизм неизбежен, он тоже закон развития!
Он читал и вспоминал десятки случаев, когда не мог одолеть своих оппонентов в политических спорах только потому, что не знал диалектики. А дочитав, долго сидел с широко раскрытыми глазами и удивлялся, как он мог жить, спорить, отстаивать свои взгляды, не зная основных законов бытия? Теперь он знает все. Он во всеоружии. Раньше — верил, теперь — знает.
На первом собрании ячейки он расскажет ребятам об этом открытии. И в ожидании следующего воскресенья он подбирал в памяти примеры, чтобы сделать лекцию железно убедительной.
Но во вторник к Карабутам прибежал сотский и сказал, что Ивася вызывают в волисполком.
— Немедленно!
Карабут всполошился:
— Что случилось?
— Вашего одного убили ночью. Комсомола.
— Убили? Кого? — в ужасе спросил Ивась.
— Комсомола, говорю. Грицка Нарижного. Единственный сын был у отца. Убили, проклятые... Кот! Котова банда.
Ивасю запомнился этот аккуратно одетый паренек, с умными, немного наивными глазами, который после собрания спросил как раз про «Азбуку коммунизма»...
Ивась бежал в село, лихорадочно обдумывая, что теперь делать. «Единственный сын»,— вдруг вспомнил он слова сотского и представил свою встречу с отцом Грина. Он, Карабут, сагитировал мальчишку вступить в комсомол, и Нарижный, верно, считает Ивася повинным в смерти сына...
Проклятый Кот! До каких же пор он будет мешать жить людям?!
И как отнесутся к этому испытанию комсомольцы? Не попрячутся ли в кусты? Ведь убийство совершено с определенной целью — запугать молодежь. Это ясно! Проклятый Кот!
В исполкоме собралось все руководство волости. Ивась поклонился. Ему молча ответили. Председатель исполкома указал на стул. Карабут сел.
Наконец председатель нарушил молчание:
— Что же будем делать?
— Прочешем еще раз хутора, — сказал Латка.
— Банда в лесу,— бросил председатель исполкома.
— В лес не пойдем. В лесу за каждым кустом может ждать засада, — угрюмо сказал Латка. — Только своих погубим...
— Надо сегодня же прочесать хутора! — сказал военком.
— Сегодня ни одного бандита на хуторах не будет,— возразил Латка.— Что они, дураки? После налета в домах попрячутся?
Его никто не поддержал, и он продолжал после
паузы:
— Если таково ваше мнение, прочешем... Ладно. К тому же у меня есть на хуторах небольшое дельце. Ладно. Прочешем сегодня.
— Надо вооружить комсомольцев,— предложил Ивась, а у самого заскребло на сердце: «Вооружить? А что, если они попрячутся, испугаются?»
— Я давно хотел дать тебе винтовку,— сказал Латка.— Да все как-то не было случая.— Он показал рукой в угол, где стояла винтовка: — Это тебе, бери!
Ивась вскочил, взял винтовку и, покраснев от радости, сел. Потом снова встал и поблагодарил Латку.
— О-хо-хо! ..— вздохнул тот.— Когда же мы будем благодарить тех, кто скажет: «Ребята, сдавайте оружие на склады! Кончилась война!»
Председатель волисполкома встал первый. За ним все пошли к выходу.
На крыльце Ивась увидел комсомольцев. Встревоженные, они стояли кучкой в ожидании своего вожака.
«Пришли — значит, не испугались»,— успокоился Ивась.
— Революция требует жертв! — вместо приветствия сказал военком.
Ребята в знак согласия кивнули головами.
— Вот и они хотят в ячейку,— обратился к Карабу ту один из комсомольцев.
От группы отделились двое.
— Мы соседи Грица. .. Мы слышали, как его убивали. .. Запишите нас в комсомол и дайте нам оружие... Кот сказал, мы слышали: «Надо же как-нибудь отметить основание комсомола в Мамаевке. Чтоб помнили! Теперь запомнят!»
Усадьба Нарижных выходила огородом на Орель, бандиты в несколько минут сделали свое черное дело и скрылись в лесу на том берегу. Пока ребята бегали известить Латку о налете, банды и след простыл.
— Мы отомстим за товарища! — торжественно сказал Карабут, сжимая винтовку.— Мы отомстим!
Вскоре отряд вышел из села. Пройдя полосу крестьянских наделов — изрезанную на клочки приорельскую пойму,— бойцы вышли к хуторам, которые прятались в перелесках среди заросших камышом прудов.
Солнце нещадно пекло, и Ивась, весь мокрый от пота, крепко сжимая оружие, бежал к первому хутору, почерневшие кровли которого выглядывали из-за рощицы.
Щелкая затвором, Карабут вместе с молодым комбедовцем Поликарпом, связным Латки, вбежал во двор. Побледневшая от страха хозяйка хутора замерла возле хаты.
— Где бандиты?! — крикнул Поликарп, беря кулачиху «на бога».— У вас бандит скрывается!
Женщина дико смотрела на бойца.
— Где бандит? — еще громче заорал Поликарп.
В окнах показались испуганные девичьи лица. Сыновей у этого кулака не было — одни дочки, хозяин в банде не состоял, но тем больше было у бандитов оснований скрываться именно на этом хуторе, и Карабут поддержал Поликарпа.
— Где бандиты?! — завопил и он.
Хозяйка только отрицательно качала головой, не в состоянии вымолвить ни слова. Наконец она пришла в себя:
— Никого не было... Никто не прятался. *,
Подошли остальные бойцы. Осмотрели хату, чуланы,
амбар, овин, прошли через рощицу и снова, рассыпавшись цепью, двинулись к следующему хутору.
Как и предполагал Латка, никаких следов пребывания банды на хуторах не оказалось. Оставалось осмотреть только хутор самого Петра Кота, расположенный на краю мамаевских земель, граничащих с Полтавщиной. Ивась никогда там не бывал, и ему было интересно повидать кулацкое логово. Он вспомнил сход, тяжелые челюсти, сытую морду Кота и его произнесенное с подъемом: «Это нива желтая, зреющая! ..»
Когда пешая часть отряда подошла к хутору, Латка на тачанке с двумя десятками конников был уже там. Посреди двора дебелая жена Кота божилась, что не видела мужа уже несколько месяцев, что просила его бросить банду, что она из-за него несчастная, что сын, верно, погиб, потому что вот уже год, как поехал из дому и ничего о нем не слыхать... Говорила она ровно, без волнения, а глаза внимательно оглядывали бойцов одного за другим, она словно хотела запомнить, кто к ней приходил, и Карабут видел, что Латка ей не верит.
Поликарп глянул на Ивана Гавриловича и подскочил к Котихе. Замахнувшись прикладом, он заорал:
— Где муж?! Говори, а то так дам, что не встанешь!
— Не надо! — остановил его Латка.— Экой ты невоспитанный!
Ивась осмотрел двор, большую приземистую, крытую рогозом хату, рубленые амбары, хлев, конюшню. За хатой начинался пруд -с заросшими камышом берегами, верно, глубокий — не пересох, как те озерки, что попадались на пути, «Таких карпов, как у Кота, нигде
нету!» — вспомнились Ивасю слова деда Мусия, который, любя ловить рыбу, хорошо знал, где она водится, но редко мог похвалиться уловом.
— Ну что ж, нет так нет...— проговорил Латка.—- Прощайте.
Он посмотрел на вспотевшего Ивася и предложил сесть с ним в тачанку.
— Да и ты, Поликарп, садись. А ты, парень,— обратился он к ездовому,— пройдешься пешочком...
Латка подозвал командира отряда товарища Шпака и приказал возвращаться в Мамаевку.
— А мы с товарищем Карабутом и Поликарпом поедем на тот край, заглянем вон на те два хутора,— он показал рукой туда, где за дубравами, вдали, укрылся хутор двоюродного брата Кота, тестем которого был сосед Карабутов Шинкаренко.— Дай нам двоих из твоей кавалерии, а то как бы не встретить кого...
Тачанка затарахтела по сухому, неезженому, заросшему выгоревшей травой тракту. За дробно цокали четыре пары кованых копыт.
— У меня тут есть один секрет,— подмигнул ребятам Иван Гаврилович.— Да и подкрепиться пора бы. Голодны?
— Не без того...— улыбнулся Ивась и добавил: — Сын этого Кота, Паля, расстреливал Ивана Крыцю.
— Этот уже убит,— сказал Латка.— Еще прошлый год. А второго знаешь?
— Это же внуки нашего соседа — «Пиля и Паля — сукины сыны».
— Как, как? — засмеялся Латка.
Ивась рассказал ему о первой встрече с «котятами».
Хутор этого Кота почти ничем не отличался от хутора Петра: такая же большая хата под рогозом, рубленый амбар — постройки крепкие, солидные. Заросший камышом пруд начинался чуть ли не от порога. Тачанка остановилась посреди двора, из хаты вышел хозяин. Из- за плеча его выглядывала жена,— вскоре после того, как зарезали Лукию, он женился вторично.
— Дайте коням сенца,—- попросил Латка, направляясь с Карабутом и Поликарпом в хату.— А вы,— обратился он к конникам,— побудьте здесь, поглядывайте.
В комнате приезжие сели за стол.
— Чем угощаете? — с подчеркнутой вежливостью проговорил Латка.
—• Ничего у нас нет...— угрюмо отозвалась хозяйка.
Вошел Кот. Тревожно переглядываясь с женой, он попытался завести разговор на нейтральную тему:
— Жара... Все выгорело... Как будем жить?
— Живые — будут жить,— хмуро глянув на него, сказал Латка.— А парень Нарижного, которого сегодня ночью убил твой брат Петро,— не будет...
— Я за брата не, отвечаю. Да он и не родной мне...
— А твои сыновья? Может, и за них не отвечаешь?
— Не слушались отца, сукины сыны... Да их и нет уже. Одного убили, а про другого и не слыхать...
— Не слыхать? — с недоброй усмешкой переспросил Латка.— Про Пилипа, про Пилю — не слыхать?
—' Не слыхать,— выдержал его взгляд Кот.
— Пойдем посмотрим, не прячется ли кто у вас.
Все вышли во двор.
— Так никого из банды тут нет? — еще раз переспросил Латка хозяина, глядя ему прямо в глаза.
— Никого,— с тревогой в голосе заверил тот.
— А если найдем? Тогда что? — следя за выражением глаз кулака, допытывался Латка.
Кот молчал.
— Тогда что? Чего ж ты молчишь?
Из хаты выбежала Котиха. Она переглянулась с мужем и уверенно сказала:
— Никого у нас нет. Отвечаем!
— Не верю кулакам,— развел руками Латка, оборачиваясь к Карабуту и Поликарпу. — Хоть убей, не верю. ..
Те с любопытством смотрели на предкомбеда, чувствуя, что он ведет этот разговор неспроста.
—- Значит, никого нет? — Иван Гаврилович снова повернулся к хозяевам. — А если найду — головами отвечаете! Головами! Договорились?
— Договорились,— повторила Котиха.
— Может, оружие где спрятано? — продолжал спрашивать Латка.
— Нет никакого оружия! — заверил Кот.
— Нету никакого оружия! — в тон мужу сказала жена.
— Ну, нет так нет...— вздохнул Латка.— А пока начнем,— и, вынув наган, пошел к повети.
Парни, взяв оружие на изготовку, шли по обе стороны; встревоженные хозяева поплелись за ними.
В загоне Латка остановился. Прислушиваясь, постоял минуту и уже поднял ногу, чтобы шагнуть дальше, когда из-под навеса донесся едва слышный стон.
Предкомбеда обернулся к хозяевам, спрашивая взглядом: «Слышите?»
Котиха упала на колени и завопила:
— Помилуйте! Он больной!
— Помилуйте...— выдавил из себя и Кот.
— Снимите его с насеста,— приказал Латка.— Поликарп, помоги. Да погляди., нет ли там еще кого.
Кот принес лестницу и через минуту спустил с чердака Пилю, которого внизу подхватили и положили на солому Котиха и Поликарп. Ивась увидел знакомое, красное от жара, слюнявое лицо с грязным, как всегда, носом.
— Что будем делать? — ни к кому не обращаясь, сказал Латка.
— Пустить в расход? — спросил Поликарп, щелкнув затвором.
— Помилуйте! Он теперь у меня один...— взмолился Кот.
— И у Нарижного был один,— бросил Поликарп.
— Где его оружие? Давайте сюда! — приказал
Латка.
Кот бросился в угол сарая и, вилами покопав навоз, а потом землю, вытащил аккуратно завернутые в промасленную тряпку винтовку, кинжал и несколько обойм патронов.
— Все? — спросил Латка.
Кот мгновенно подумал, потом повернулся к другому углу и откопал наган и пистолет «стер».
— Все?
— Все,— ответил Кот.
— Какой тебе больше нравится? — спросил Иван Гаврилович у Карабута.— Бери, какой по вкусу.
У того радостно блеснули глаза:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24