Правда, кричать и бежать, как советуют в инструкции, не пришлось, но стоявший за углом наш «шевроле» был очень кстати.
В метро, автобусах многих городов Америки можно увидеть изображение свастики. Нацисты снова поднимают голову. Они ободрены новым взрывом антикоммунистической пропаганды в США. Потому-то и чувствуют себя все вольготней и действуют наглее.
Вместе с тем Соединенные Штаты захлестнула волна антисемитизма. Такого взрыва страна не знала по крайней мере двадцать лет, отмечает газета «Нью-Йорк пост». В 1979 году было зарегистрировано свыше 130 антисемитских выступлений: нападения на евреев, убийства, разные акты вандализма, осквернение еврейских кладбищ.
Во всей кампании антисемитизма лидирует Нью-Йорк. Полиция города даже выделила специальный телефонный номер для сообщения о крупных антисемитских и других действиях с «расовой мотивировкой».
Так называемые «мелкие» инциденты статистика просто не учитывает, а полиция не обращает внимания. Ненависть к евреям, констатирует газета «Ньюсдеи», живет и процветает в США, и в Вашингтоне прекрасно знают об этом. А ведь только в одном Нью-Йорке проживает свыше 2 миллионов евреев. По данным министерства юстиции США, только за первые шесть месяцев 1979 года количество случаев «вандализма с расовой мотивировкой» увеличилось в пять раз в сравнении с таким же периодом предыдущего года. Хулиганские действия включают рисование свастики и антиеврейских лозунгов на домах и стенах общественных зданий, подбрасывание зажигательных бомб, выбивание стекол в окнах и переворачивание надгробных камней и другие формы осквернения кладбищ.
Как известно, официальные власти США, не щадя живота своего, разглагольствуют о мнимых «нарушениях» прав человека за рубежом и не замечают того, что происходит в их собственной стране.
Но есть и другая Америка. Как предостережение новой угрозе, которую несет коричневая чума, стал спектакль, поставленный через тридцать пять лет после войны в одном из внебродвейских театров Нью-Йорка —«Театре Четыре». Спектакль идет по пьесе «Дневник Анны Франк», написанной Франсис Гудрич и Альбертом Хаккетом, в маленьком, но неизменно переполненном зале, потрясая зрителей.
Дневник своей младшей дочери Анны Отто Франк нашел уже после войны, когда он, чудом не погибший в Освенциме, вернулся в Голландию. В толстой ученической тетрадке по-детски непосредственно Анна описала трагедию двух еврейских семей, вынужденных два года скрываться от фашистов на чердаке склада в Амстердаме. В 1947 году дневник был опубликован в Голландии, вскоре судьба тринадцатилетней девочки потрясла читатели других стран, в том числе Советского Союза. Анны давно не было в живых: она погибла в нацистском концлагере Берген-Бельзен.
Но современному рецензенту из «Нью-Йорк тайме» Анна кажется «испорченным ребенком». А критик из «Виллидж войс» вообще считает «смехотворной» финальную реплику дочери: «Вопреки всему я твердо верю, что человек добр». Поразительная по цинизму реакция! Этим, с позволения сказать, «рецензентам» отвечает со страниц «Дейли уорлд» известный театральный критик Роберт Лауэри. «Вера в людскую доброту и щедрость,— пишет он,— главная мысль дневника Анны Франк. Сам дневник — это торжество жизни, нормальной жизни, прожитой в чудовищно ненормальных
условиях и пожертвованной с твердой убежденностью в благородстве человека». Перефразируя известные слова Авиценны, можно сказать, что эта тринадцатилетняя девочка «постигла значение человека», оказавшись на несколько голов выше некоторых продажных писак.
И вот сегодня по улицам Америки вышагивают молодчики, не таясь, выпятив нацепленные на грудь свастики. Вскармливаемые определенными кругами США, американские наци дожидаются своего дня, когда вместе с единомышленниками из ку-клукс-клана и «общества Джона Берча» смогут перейти к открытым действиям против новых семей Франк.
Кое-кто не против предать забвению вторую мировую войну, забыть ее уроки, не вспоминать о коричневой чуме, грозившей уничтожить человеческую цивилизацию. Но даже бывшие вояки вермахта, как, например, Рудольф Зульцман, признают, что за ложь в пропаганде и за искажение истины народы заплатили слишком дорогой ценой, чтобы снова браться за них в будущем.
Немало развелось и таких «теоретиков», которые тщатся затушевать истинные причины возникновения нацизма, второй мировой войны. А третьи просто считают (как, например, написала в своем письме в газету «Голос Родины» жительница Франции Н. Крепс): войну нужно забыть, перестать о ней писать. Нет, господа, мы никогда не забудем неисчислимые жертвы, понесенные советским народом во второй мировой войне во имя спасения цивилизации от фашистских мракобесов. Отечественная война для нас не просто история, а зримая, осязаемая частица бытия.
— Было холодное зимнее утро. Мать хлопотала у печи, пекла хлеб. Вдруг — резкий удар в дверь, такой, что даже засов отлетел. В хату ворвались несколько вооруженных людей. Сразу кинулись к матери и приказали ей одеваться. Мать одевалась и смотрела печальными глазами на нас, детей. Мне в то время было восемь лет, и до сих пор я не знаю, где мама.
— Когда в село вошли советские танкисты, Илья Танасо-вич Самагала пригласил их остановиться у него дома. Позже бандеровцы выследили его и убили.
— Мы не должны забывать прошлого ради памяти погибших, ради счастья сегодняшнего. Пусть будут навсегда прокляты народом националисты, фашистские прихвостни. Их кровавые преступления напоминают нам о том, что необходимо быть бдительными, решительно пресекать любые проявления национализма.
Эти свидетельства, полные боли и горечи, не проходящей с годами, эти выстраданные наказы мы записали в селах Тернопольской области. Село Соснов Теребовлянского района... Говорит на сходе колхозник Богдан Иосифович Черный — это у него бандеровцы отняли мать. Поднимается Петр Максимович Рудык — его в пять лет оставили без отца, Семен Григорьевич Боднарук — у него, подростка, на глазах застрелили маму... Села Кривче, Горошева, Буглов, Шиш-ковцы — повсюду в памяти людей живы преступления фашистских пособников, пытавшихся террором утвердить свою «самостийную» власть.
После освобождения западных областей Украины от фашистской оккупации преступники предстали перед судом. Однако в то время не все удалось установить. Откроем датированный пятым июля 1944 года документ —«Акт расследования злодеяний, совершенных немецко-фашистскими захватчиками на территории г. Вишневец и Вишневецкого района». Составила акт Чрезвычайная Государственная Комиссия по расследованию фашистских злодеяний.
В августе 1942 года в г. Вишневец, говорится в документе, происходило массовое уничтожение еврейского населения: «В первый день погрома было расстреляно в овраге за городом свыше 2 500 человек, в последующие дни продолжались систематические расстрелы и избиения и в конце концов к ноябрю месяцу 1942 года гетто перестало существовать, так как заключенные в нем были полностью уничтожены».
Из гетто людей выводили и вывозили машинами за город к оврагам, где заранее были приготовлены ямы. Недалеко от ям всем жертвам приказывали раздеться догола. Сопротивляющихся избивали, отбирали ценные вещи. Предатели рассортировывали их, связывали в узлы одежду и на подводах увозили ее для реализации.
Раздевшихся людей гнали в ямы по 5—6 человек, заставляли ложиться и расстреливали. Следующая партия ложилась на трупы расстрелянных. Так заполнялась одна яма за другой. Женщины, раздетые, шли в яму с детьми на руках. Женщина ложилась, прикрывая телом ребенка. Жертву расстреливали, ребенка же закапывали живым».
Так было расстреляно около шести тысяч человек — евреи, украинцы, поляки. Советские активисты, коммунисты и комсомольцы.
В том же 1944 году были произведены частичные раскопки. Из одной общей могилы извлекли 367 трупов: женщин, мужчин, детей.
Комиссия поименно назвала виновных в злодеяниях:
1. Вигальк, комендант.
2. Курнот, зам. коменданта.
3. Штайгер, комендант (гетто).
4. Фон Дабек — комиссар.
5. Битнер — жандарм.
6. Яке — комиссар.
7. Май — жандарм.
8. Баль — жандарм.
ИЗМЕННИКИ РОДИНЫ
1. Островский Яков Георгиевич из Вишневца.
2. Волошин Алексей Дмитриевич из Вишневца.
Вскоре после освобождения Тернопольской области группа вишневецких полицаев была арестована. Островского допрашивал А. Н. Сабуров, прославленный партизанский командир,— в это время он возглавлял управление НКВД Дрогобычской области, которое временно находилось в поселке Вишневец.
Из протокола допроса, 1944 г.
« — Чем вы решили искупить свою вину?
— Хочу быть честным гражданином Советского Союза. Хочу пойти в армию и оправдать себя. Еще хочу сказать, что вы меня не знаете. Но я хочу вам сказать, что я все время был честным человеком. При немецкой власти меня сломили, но сегодня я решил снова стать порядочным человеком, потому что меня мучает совесть.
— Когда здесь происходили расстрелы?
— Начались расстрелы в 1941 году в июле месяце, как только вошли немцы. Расстреливали людей во рву. Потом расстреливали уже в 1942 году в июле — августе и сентябре месяцах.
— Вы лично участвовали в расстреле?
— В первом расстреле я не участвовал. А потом под угрозой расстрела вынужден был стрелять.
— Скажите, много людей вы расстреляли?
— Нет, немного — человек 25—30. Потом я болел и три месяца из-за сыпного тифа не вставал с постели».
Сыпным тифом он заболел, присвоив одежду расстрелянных: брюки, два костюма, пиджак...
« — Повторите, пожалуйста, сколько времени вы прятались от немцев, когда они вошли сюда в 1941 году?
— Недели три я прятался...
— Вы говорите — три недели? Это точно?
— Да, точно.
— А я имею сведения, что как только немецкая разведка появилась недалеко от Вишневца, вы вышли ей навстречу и там разговаривали с немцами. Так это или не так?
— С первого дня я действительно пошел навстречу немецкой разведке...
— А вчера вы говорили, что вы целый месяц скрывались от немцев... Вот и получается, что вы даете нечестные сведения... Вы водили вашу полицию на расстрел населения? Потом после расстрела шли обратно с песнями? Был такой факт?
— Да, был такой факт.
— Значит, после расстрела было так весело, что даже разные песни пели?
— Должно быть, было весело, потому что была нагайка.
— Сколько лично вы сами расстреляли?
— Человек 30... Когда немцы утомились расстреливать, мне дали винтовку и сказали расстреливать. Тогда допустили к расстрелу меня и еще одного человека из Вишневца по фамилии Соцкий Хома.
— В августе месяце 1942 года до приезда гестапо вы расстреливали евреев?
— Я был больной и никого не расстреливал.
— Теперь послушайте показания: «В августе месяце 1942 года до приезда гестапо Островский расстреливал евреев». Что вы можете теперь сказать?
— Теперь я вспомнил, был такой случай...»
Прошло всего два месяца, и Островский вновь «забыл», сколько людей он расстрелял:
«Я убил лично сам 5 человек евреев,— говорил на суде,— в обвинительном заключении написано, что я убил 40 человек, это неверно».
А спустя еще несколько дней начал отрицать все подряд:
«Показания отрицаю, евреев я никуда не конвоировал, никогда их не убивал, и таких случаев, чтобы я конвоировал, а затем шли и пели песни, не было. Показания отрицаю.
Участия в расстрелах я не принимал, евреев не расстреливал и там совсем не был, где происходили расстрелы».
Доказать его личное участие в расстрелах в то время следствие и суд не смогли. Учитывая это, военная коллегия Верховного суда СССР 31 января 1945 г. отменила приговор военного трибунала и направила дело на новое рассмотрение со стадии судебного следствия.
23 июня 1945 года Островский был приговорен к 20 годам лишения свободы. Тогда же были осуждены другие полицейские из Вишневца — Соцкий и Шаповал. Отбыв наказание, Островский и Шаповал вернулись в Вишневец, а Соцкий поселился в Абакане, где его никто не знал. Женился на вдове погибшего солдата. Получил солидную пенсию— 120 рублей. Был даже награжден медалью «Ветеран труда». В Вишневце его родственники распустили слух, что он повесился, не выдержав измены жены.
Значит, кому-то было выгодно, чтобы о его существовании забыли?
Да. Точно так же, как нам всем было необходимо знать о нем, о них всю правду. Но поиск истины был не прост.
19 июля 1982 года старый приговор был отменен «с возвращением дела на дополнительное расследование по вновь открывшимся обстоятельствам».
На крутом откосе над дорогой Тернополь — Вишневец стоит скромный обелиск с красной звездой. Здесь перезахоронены останки жертв массовых расстрелов.
Долгие годы их могилы были безвестны. Где-то за оврагом, говорили в городке, где-то в поле...
А то поле уже десятки раз перепахали. И над оврагом выросла густая посадка. Пробираешься сквозь нее, отклоняя сучья, и вдруг видишь неровную, изрытую просеку. Пни, груды вывороченной земли, ямы...
Свидетели советовали искать здесь, но в этом месте поиск результата не дал... Тогда заложили скважины в разных местах. Чекистам помогали колхозники, рабочие. И только последние из 300 скважин вскрыли захоронения.
Потом в областном управлении КГБ нам показали кадры, снятые на этом поле. Их нельзя смотреть без содрагания: горы черепов, кости...
После освобождения предатели заметали следы. Одни признавались лишь в малой части преступлений. Другие утверждали, что, кроме службы в полиции, куда их якобы загнали силой, за ними грехов нет. Нашлись и такие, кто, отбыв наказание, продолжали чернить все советское, грозить.
Тот же Островский, несостоявшийся наследник колбасной фирмы, подвыпив, рассуждал: «Эх, если бы американцы сбросили нам оружие, все коммунисты висели бы теперь на веревках!»
Правда, тут же он сам себя и осаживал: «Раньше для порядка достаточно было убить нескольких активистов, а теперь и половиной населения не обойдешься, настолько все заражены коммунизмом».
Когда Платон Викторович Жила слышал такие реплики, он никогда не молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54