У нас даже шутят: если в давние времена в Сибирь отправляли, то сейчас, как наказание,— билет туда, откуда ты приехал.
Так вот. «Не надо,— говорю,— никаких писем. Оставьте меня с ними».
И поговорили по душам. Я включила магнитофон:
— Пусть записывает. О своей жизни расскажу. О том, как я счастье понимаю.
А потом предложила: останьтесь сами, хотите чай, хотите кофе, приготовьте и расскажите каждая о себе, запишите на пленку. Пусть с этого и начнется история вашей трудовой биографии.
Наверное, помогло. Мои подшефные девчонки сейчас в совете общежития, а одна даже групкомсоргом стала.
Да, вот я об органном концерте написала, что в Москве слушала. Здорово. Очаровательно. И зал известному органисту долго аплодировал. Столица.
А вот теперь еще об одном концерте расскажу. Приезжает в наш поселок молодежный фольклорный ансамбль. Аппаратура у ребят тяжелая, ребята обливаются потом, а их руководитель, спасаясь от комаров, натянул на себя футляр от контрабаса: шутники посчитали — 120 кг комаров на одном квадратном километре.
Концерт проходил в тесном зале столовой на промбазе Народу — битком. А люди все идут и идут. Возле меня при-
мостился на скамеечке Павлик (парню лет шестнадцать, его все в поселке Павлом Валериевичем называют). Он приехал в гости к отцу, здешнему инженеру. Парень категоричен, максималист, как и многие молодые.
— Ну и песни! «Купалинка», «Выйду я на реченьку». Один человек их может спеть, а я насчитал семнадцать артистов.
— Да ты в глаза зрителей посмотри. Видишь ты у кого-нибудь пустоту?
Начался концерт. Ведущая объявляет: «Купалинка» исполняется в честь комсорга отделстроя Иры; «Зозуленьку» мы посвящаем комсомольско-молодежной бригаде, которая за сутки смонтировала больше трехсот кубометров конструкций— это четырнадцать железнодорожных вагонов; а потом называли еще имена. И так весь концерт. И все на «бис».
Присмирел Павлик.
Через несколько дней встречаю паренька возле промбазы, гаечный ключ держит. Оказывается, поступил в бригаду жестянщиков, там делают совки, лопаты, оборудуют вентиляцию в столовой, той самой, где был концерт. Улыбается паренек: «Может, и для меня когда-нибудь песню споют. Вот и стараюсь.— А потом добавил:—окончу школу и буду поступать в летное училище, хочу на Севере вертолетчиком работать».
И я его поняла. Поступит и приедет сюда. Понимаете, человеку нужен праздник души. И счастлив тот, кто ощутит его.
А я не жалею, что приехала сюда. Хотите, еще прочитаю стихи, которые мне нравятся? Андрей Дементьев написал, в «Юности» напечатали.
Не жалейте своей доброты и участья,
Если даже за все вам — усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился,
Кто-то в начальство...
Не жалейте, что вам не досталось их бед...
Никогда, никогда ни о чем не жалейте. Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви. Пусть другой гениально играет на флейте. Но еще гениальнее слушали вы.
Слушали Лену и старались ничего не забыть. Впрочем, может быть, и упустили что-то. Но для читателя выбрали главное. Правда, из письма Лены к Виктору, ее бывшему мужу, кое-что опустили. Было там много подробностей сугубо личных.
3. ВОЛЧЬЯ ВЫСОТА
Как пишется новейшая история
Тесная комнатка. Маленький столик. На стене график дежурств дружинников. Командир их отряда Валерий, с пышной шевелюрой, чуть тронутой сединой, с усами и бородой, делает в журнале последнюю запись: дежурство прошло спокойно, происшествий в городе не было.
Много рассказывали об этом бригадире монтажников, человеке в высшей степени справедливом, не одному помогшем найти свою дорогу в жизни. Бессменный вожак дружинников. А еще: первый в Ноябрьском экскурсовод. Естественно, на общественных началах.
Так мы и условились с Валерием Федоровичем: завтра воскресенье, он уже договорился в управлении —«газик» нам выделяют, часиков в шесть утра и отправимся.
— Вы в первой пятиэтажке остановились?— спрашивает Валерий.— Значит, нам по пути. Хочу перед сном заглянуть к своим ребятам, они там на монтаже дома, соревнуются с соседней бригадой.
И начал рассказывать не о своей бригаде, а о соседней: как они учились у нее гнать стены, когда чуть ли не ежедневно снег валил. Только успели очистить этажи, снова метель. И опять берись за лопату, а не за монтаж. Стыки заделывать на таком холоде — дело непростое. Вот тогда в соседней бригаде и родилось новшество: соорудили самодельную «пушку» для прогрева стыков. Повозились немало, но дело пошло. Попробовали во всех бригадах. Получилось неплохо.
А что же бригада самого Валерия Федоровича? Да ничего особенного, говорит, трудимся, как все. Начали по-новому делать крепления для установки панелей: деревянные подпорки соединяли крестовиной-хомутом. Изобретение не всемирного значения, но что поделаешь, когда не было нормального крепления — струбцин. Подвели снабженцы. И такое бывает. Может быть, это интересно? Первыми злобин-ский метод применили, перешли на полный хозрасчет. Впрочем, опыт у них уже был, еще там, на Украине, где в одной же бригаде работали с ним ребята. А когда начали отбирать кадры сюда, на Север, Валерий Федорович первым подал заявление. Сразу и не отпускало начальство. Но удалось уговорить...
Почему потянуло в эти места?
Отвечает в шутку:
— Знаете, как говорят на Востоке: в двадцать лет мужчина тянется к прекрасному полу, в тридцать — вкус вина понимает, в сорок — к путешествиям, а в пятьдесят — к мудрости.
И продолжает развивать свою мысль: мол, как раз для путешествия и созрел. Хотя слышна в его голосе грустинка: рано начал путешествовать, когда ребенком потерял во время войны родителей. Детдома, ремесленное училище, армия, шахты Донбасса и, наконец, Днепропетровск, строительный комбинат. И каждый отпуск — поездки по стране. Если честно: все надеялся, что найдет родителей, братишку,
сестру.
Вот и недавно вернулся из Ленинграда: путевкой туда премировали...
Выходим из душноватой комнатки. На улице сразу обдало ветерком, налетел рой мошкары. Валерий Федорович улыбается: вот преимущество бородачей —- летом от мошкары лицо спасают, зимой — от мороза, ну и модно, конечно.
Рассказывают, что управляющий трестом — ярый противник бороды, аргументы у него всякие: не за границей живем, где хиппаков полно, бани к вашим услугам. Правда, скидку делает тем, кто еще на Большой земле бороду отрастил, и документ требует: семейную фотографию. Как-то и Валерий Федорович пообещал показать свою семейную фотографию: жена, двое детишек и бородатый папа.
Проходим по небольшому деревянному полусогнутому мостику, отделанному, надо сказать, с изяществом.
— Трясина здесь,— поясняет Валерий Федорович,— чуть брызнет дождик — и воды по колено. Вот мы и соорудили мостик. Конечно, это не ленинградский мостик, но перила что надо: не по красоте, так по прочности.
И снова заходит разговор о городе на Неве: это город! Где только не побывал Валерий Федорович: по рекам и каналам Ленинграда поездил, Исаакиевский собор, Петродворец увидел... Поехал на Волково кладбище, Литераторским мосткам поклонился.
— Вот какая несправедливость,— ведет он свой рассказ дальше о поездке,— увидел я на Волковом кладбище целые гранитные утесы с фамилиями околоточных надзирателей, их жен, всяких унтеров отставных. А поехал на Пескаревку — тысячи безымянных, тех самых, что в песне поется: непростых советских людей. И только год на могилах. Положил я букет у цифры 1942. Говорят, в этом году и моих родителей не стало.
Дальше идем молча. Впереди на небольшом косогоре костер высветил фигуры ребят в робах.
— А вот и наша бригада. Третья смена,— греются по очереди, весь вечер ситничек моросил.
Валерий Федорович первым подходит к сухощавому, низенького роста парню.
— И ты к нам на огонек зашел. Ну, что из дому слышно, земляк? Как дети?
— Да вот радовался вчера: в столовой суп с маркой попался, лавровым листом, значит,— отвечает парень.— Письмо должно быть скоро, а его все нет. Домой идти не хочется.
— А ты кончай, Василь, свои семейные страдания. Перевози семью. Тогда и на душе будет спокойнее.— Бригадир подсел к костру:— Ну, что нового, ребята?
— Приходил сегодня в дежурку парень, тебя разыскивал,— сказал звеньевой.— Принюхивается, говорит. Приехал сюда с Ровенщины на «разведку».
— Хорошо. Люди нужны нам.
— Хорошо-то хорошо,— почесал затылок звеньевой,— да что-то не понравился этот хитрый ровенский мужичок со своим принюхиванием.
— Ты мое отношение к новичкам знаешь,— рассудительно обронил Валерий Федорович,— строительная бригада на Севере — это не школа космонавтов, куда отбирают самых-самых. Пусть приходит, а дальше уже наша с тобой забота.
Бригадир взглянул на часы.
— Кончай перекур. Да и нам пора.— Он посмотрел на звеньевого:— А ты приструни Сергея, пусть дурака не валяет, вижу по почерку — это он на кране мелом накалякал: «Не стой над душой», «Не бери тяжелого в руки, а дурного в голову».
— Так это же ради шутки. Парень-то что надо оказался... У самого подъезда пятиэтажки спрашиваем у Валерия
Федоровича о том парне, земляке, что письмо ждет не дождется. Оказывается, знает он его давно, вместе в Донбассе в горнопромышленном училище были. И вот снова встретились здесь, в Ноябрьском. Семья парня живет где-то на Буковине, а сам он на время приехал, подзаработать. В первую получку триста рублей своей Варе отправил. Новый костюм себе здесь купил, прибежал к Валерию Федоровичу: посмотри, говорит, как заграничный, а на тобольской фабрике сработан, за сороковку взял, а выглядит на все сто карбованцев. Радуется. А тут письмо из дому от жены: чем же ты там пи-
таешься, муженек, если нам сразу три сотни отправил? Ну, а дальше: не обрадую тебя, Васенька, наша младшенькая, Любочка, заболела, мучаюсь я одна. Вот он и переживает, мечется: детей, жену любит.
— Скажу я вам,— говорит на прощанье Валерий Федорович,— плохо без семьи. Не знаю, как там в высших сферах думают, а мне не по душе вахтенный метод освоения здешних краев. Когда человека по воздуху за тысячи,километров туда-сюда перебрасывают. По-моему, надо сразу обживать места так, как у нашего озера Ханто. Прочно. На века. Чтоб жизнь была как у людей. Ну, а о нашем городе, как и условились,завтра...
В шесть утра в Ноябрьском заступает на вахту первая смена. Встретились, как и договаривались, у того самого мостика, с деревянными фигурными перилами. Пока ждали «газик», мимо нас пробежал трусцой своеобразный тандем — удивительно похожих по комплекции два спортсмена в тренировочной форме.
— Все, как на Большой земле, как в обжитом городе,— начал свой рассказ о городе Валерий Федорович,— разница только в том, что я знаю, кто это по утрам вес сгоняет. Главный инженер и заместитель управляющего. Хорошие специалисты и, как видите, любители спорта. Ага, Федор уже на месте.
Федор — это водитель автобазы, .один из первых десантников, вызвавшийся поездить с нами в этот воскресный день.
И только тут обращаешь внимание, что неподалеку от мостика буквально за несколько дней вырос целый городок. Когда мы приехали сюда — не было ни этой утрамбованной площадки, где стоял «газик», ни эстрады, ни скамеек, ни красочных щитов с диаграммами, лозунгами, транспарантами. Это — уголок наглядной агитации, оборудованный комсомольцами на общественных началах.
— Конечно, опыта у меня как экскурсовода мало,— улыбнулся Валерий Федорович.— Не то, что в Ленинграде я слушал. Вот где класс! Маршрут первый, маршрут второй, маршрут третий и т. д. А у нас пока один маршрут: начнем с этого вот уголка, проедем на Волчью высоту, на город оттуда глянем, а потом проедем по нашему проспекту, ну и вообще поговорим о Ноябрьском.
Так и договорились.
Записываем в блокноты все о Ноябрьском, как его видит строитель и новосел нового сибирского города — города, которого еще и на карте нет.
— Итак, вы, конечно, знаете, что около двадцати лет осваиваются подземные кладовые Западной Сибири. За это время здесь создана главная топливно-энергетическая база страны. И уже сейчас наше народное хозяйство получает отсюда каждую вторую тонну нефти и каждый третий кубометр природного газа.
Обратите внимание на этот стенд со словами, прозвучавшими с трибуны Двадцать шестого съезда партии: «Месторождения Западносибирского региона уникальны. Наиболее крупное из них — Уренгойское — отличается такими гигантскими запасами, что на протяжении многих лет может обеспечивать как внутренние потребности страны, так и экспорт, в том числе и в капиталистические страны. Добычу газа и нефти в Западной Сибири, их транспортировку в европейскую часть страны предстоит сделать важнейшими звеньями энергетической программы одиннадцатой, да и двенадцатой пятилеток».
Важная роль в развитии этого сурового края принадлежит строителям, создающим города и поселки вокруг промыслов, прокладывающим новые трассы. Взгляните на карту: целые города выросли вокруг промыслов — Сургут, Нефтеюганск, Надым, Нижневартовск, Новый Уренгой. Растет на месте вековой тайги, болот и озер и наш Ноябрьский.
А теперь немножко истории. Когда я возвращался из Ленинграда, сделал остановку в Тюмени, зашел в музей. И любопытную деталь обнаружил. Эмблема здешних мест описывалась так: «В золотом поле черно-бурая лисица — в знак изобильной ловли оных в сем округе».
Не знаю, придумали ли уже эмблему нашего города, но на ней обязательно будет и нефтяная вышка, и язык газового пламени, и подъемный кран с панелями. Надо ли оставлять лисицу в эмблеме — не знаю (важно, чтобы она да и все живое здесь сохранилось), а вот убежден: лес в эмблеме сохранить надо. И не только в эмблеме. Вырубить лес и на пустыре построить поселок — ума много не надо. В письме потомкам в двадцать первый век мы такой наказ дали: «Раскрывайте кладовые Севера, но и цените его нетронутую природу».
Вот мы сейчас приближаемся к Волчьей высоте — двадцатипятиметровой возвышенности, на ней будут не отдельные деревья, а вырастим настоящий парк с выходом на озеро Ханто...
Отсюда как на ладони виден наш будущий город, раскинувшийся на сухой песчаной гряде у озера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54