— Звучит неплохо, а в действительности ты, наверное, самый обыкновенный хвастун. Слов вы знаете много.
— Кто это вы?
— Да вы — парни. Однако, речь не об этом. Ты извини, что я нюни распустила, зрелище, конечно, не из самых приятных, я пришла к тебе вовсе не за сочувствием.
— Ты в какой класс перешла? В восьмой?
— Да... Мой дед отличался от всех людей тем, что у него была своя мечта.
— Это верно, — согласился Демид, — хорошая или плохая, нравится или не нравится эта мечта, но она у него была.
— Вот видишь. А у тебя есть мечта?
— Знаешь, — серьезно сказал Демид, — у меня не только нет мечты, но я даже не знаю, с чего начну свой завтрашний день. Все шиворот-навыворот пошло.
— И даже больше, нежели ты думаешь, — сказала Лариса. — Правда, может, все это и к лучшему...
— С какого это времени ты стала вдруг мной интересоваться?
— Уже давно. Хочу понять, почему дед из тысяч и миллионов стандартных парней выбрал именно тебя.
— И в самом деле интересно. Почему?
— Я около него до последней минуты была. Отец мой, — она на мгновение смутилась, замялась, явно не желая говорить правду и все-таки понимая, что не сказать просто невозможно, — отец прихворнул немного, сидел дома, одним словом, в больнице была я. И дед взял с меня слово, что я передам тебе его книги. Он так и сказал: «Дело всей моей жизни»..,
— Зачем мне они?
— Это твое дело. А мое — передать их тебе, иначе дед по ночам будет сниться... Я его любила.
Демид внимательно посмотрел на Ларису: возможно, он слишком легко, слишком просто относился к девушке.
— А мне он не будет сниться?
— Нет, для этого надо очень любить человека. И на твоем бы месте я не смеялась. Ты можешь сделать с этими книгами все, что захочешь, я никогда о них не спрошу. Можешь выбросить, сжечь. Но прежде подумай, что книгам этим человек отдал всю жизнь. Держи.
Она развернула газету, и Демид увидел три фолианта, переплетенные в кожу.
— Я их не возьму, — решительно сказал Демид,
— Тут тебе еще есть письмо. Прочти.
— Не хочу.
— Ну так я тебе прочту.
Девушка раскрыла тяжелую книгу, взяла лист бумаги, исписанный ровными строками. Рука, которая писала их, была крепкой и сильной. И ощущение этой сейчас уже не существующей, но явной силы заставило Демида быть внимательным.
— Он написал это в день смерти. Слушай. «В руки твои отдаю дело моей жизни. Доведи его до конца, проверь, правильной ли была моя мысль. Умоляю тебя, проверь! Счастья тебе и удачи. Аполлон Вовгура»,
— Как молитва, — сказал Демид.
— Вот именно, как молитва. Мечта!
— Мечта! — неожиданно со злостью выкрикнул Демид. — Хороша мечта — сесть в тюрьму? Это твоя мечта? Космос, понимаю, мечта! Победить рак — вот это мечта! Сделать так, чтобы на земле голодных не было, — мечта! А тут что? Технически, может, и представляет интерес...
— А все-таки мечта, — упрямо, глядя в одну точку, как загипнотизированная, повторила девушка. — А у тебя и такой нет.
— Вот что правда, то правда, — постепенно успокаиваясь, произнес Демид.
— Это разговор на будущее, потому что в ближайшее время тебе будет не до мечтаний. Наши дома сносят, нас переселят, а здесь развернется новая стройка.
— Как это — сносят? — остолбенел Демид.
— Очень просто — бульдозером. И правильно делают. Я бы эти клоповники давно поносила.
— Подожди, а нас куда?
— Не бойся. Советская власть на улицу не выбросит.
— Да нет, я не этого боюсь... Как мне дальше жить?
Так, как жил. Может, не в центре, а на окраине.
— А Трофим Иванович?
— Уж он-то себе комнату, а то и целую квартиру отхватит, можешь быть уверен.
— Не имеешь права так говорить о нем.
Имею. Ты из-за него неделю в больнице провалялся, в армию не попал.
Лариса резко поднялась со стула, окинула Демида внимательным взглядом:
— И что дед нашел в тебе? Ведь ничего интересного в тебе нет. Не мог мне доверить свои книги!
Лицо ее от гнева порозовело, стало на редкость красивым, в нем словно бы проступили другие черты — взрослой девушки, той, какой станет Лариса через три- четыре года, и Демид невольно воскликнул:
— Какая же ты хорошенькая, когда злишься!
— Подумаешь, открытие сделал, — раздражение не оставляло Ларису. — Буду и красивой и счастливой. А на таких, как ты, даже и не взгляну.
— И правильно сделаешь, — согласился Демид. — Тебе под стать знаменитый спортсмен, или артист, или эстрадный конферансье, я неподходящая кандидатура. Ты действительно будешь красавицей, это я тебе могу наперед сказать. И знаешь, я только сейчас понял — есть у меня все-таки мечта.
— У тебя? — криво усмехнулась Лариса.
— Представь себе. Я хочу быть счастливым, хочу встретить такую девушку, которую полюблю больше жизни, и она меня полюбит... Может, она не будет красавицей...
— Это облегчает задачу, — насмешливо бросила Лариса.
— Может, и облегчает, не знаю. Я всю жизнь страшно хочу кого-то любить. Вот ты о Трофиме Ивановиче горькие, хотя и справедливые, слова сказала. В нем, может быть, много отрицательных черт, но есть одна, на мой взгляд, самая главная: он верный. В решительную минуту моей жизни он меня не бросил.
— Пойдет с тобой в разведку, проявит чуткость...
— Перестань! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
Лариса хотела возразить, бросить в лицо Демиду что-то обидное, но овладела собой и улыбнулась,
— Молодец, — сказал Демид.
— Почему?
— Потому что смогла улыбнуться. Пожалуй, ты намного лучше, чем кажешься.
-г- А я тебе кажусь плохой?
Нет, просто ты очень современная. Из двадцать первого столетия.
— Зато ты из мезозойской эры.
— В мезозойской эре людей еще не было, — улыбнулся Демид.
— Что тебя развеселило? Моя необразованность?
— Нет, конечно. Мы с тобой ссоримся как муж с женой..
— Муж с женой? Ну, знаешь, придет же такое в голову!
— Не беспокойся. Я пошутил, конечно. И, наверное, неудачно. Прости. Об этом я просто не думал.
— Отчего же? Недостойна тебя?
Странное чувство наполнило сердце Ларисы, она не могла понять, что происходит с ней, отчего вдруг так обидно стало от слов Демида. Обидно и горько. И захотелось заглянуть в его синие глаза, понять наконец, какой у них оттенок.
— Несерьезный у нас разговор, — сказал Демид и ладонью похлопал по своей постели. — Садись сюда.
— С какой это радости я буду с тобой рассиживать...
—. Глупенькая ты девчонка, — сказал Демид, — и чего ершишься? Давай вместе дедовы книги посмотрим.
Лариса мельком взглянула на него, присела на край кровати.
— Господи, как ты только спишь здесь: не матрац, а доски.
— Ничего, привык.
Он раскрыл книгу.
— Ну, это прямо-таки научная работа. Смотри, тут и рисунки есть. «Денежный шкаф М. Фабиана в Берлине». Красиво сделано. А вот и ключ к нему нарисован. И все размеры проставлены.
— И ты мог бы такой ключ сделать?
— Конечно. Это не сложно.
— Смотри, вот сейф фирмы Гоббса и компании в Лондоне. И ключ к нему. А дед вроде бы в Лондоне не был?
— Во Франции был, — ответил Демид. — После того как первую кассу взял. Так он рассказывал.
— Он, как и ты, любил похвастаться.
— Точно подмечено, — согласился Демид, и Ларису снова передернуло от его несерьезного, шутливого тона. — Посмотри, сколько тут интересного. Вот сейф И. М. Моесмана в Нью-Йорке, стоит он в национальном банке. И ключ изображен, и чертежик к нему. А вот бронированная камера Рейнского Банкферейна, и тоже нарисованы ключи. А это уже не заграница, поближе к нам будет — сейф Чудовского завода, выпуска 1956 года. Замечаешь, как изменились со временем ключи одного и того же Чудовского завода. Огромную «научную» работу проделал твой дед!
— Слушай, — вдруг сказала Лариса, — если тебя не очень-то интересуют эти книги, отдай их мне, будет мне память о деде.
— Нет, Ларисочка, не отдам, — покачал русой головой Демид, — книжки мне завещаны. Ты их покажешь кому-нибудь, и вот тогда они вам обоим могут много горя и зла причинить.
Лариса сверкнула на него злыми ярко-золотыми глазами и встала.
— Расхотелось мне картиночками любоваться.
— Мне тоже. Я же вижу, какая мыслишка в твоем черепке шевелится. Только с того дива не будет пива. Не пущу я тебя за решетку.
— Ты не обо мне, а о себе заботишься. Просто ты трус! Тебе в руки привалило счастье, а ты испугался. Такое раз в жизни бывает. Что — боишься обжечься?
— Возможно, и боюсь. Одно могу тебе сказать: записи твоего деда прекрасны, но от них до создания ключа так же далеко, как от Луны до Земли.
— Но ведь человек уже преодолел это расстояние.
— Разве я сказал, что это невозможно? А пока тебе пора домой, спасибо, что зашла. Ваш дом тоже будут сносить?
— Будут.
— Вот и разойдемся мы с тобой, как в море корабли. Жаль. Ведь нас с тобой сроднил старый Баритон.
Лариса улыбнулась с легким оттенком превосходства, так, будто она была старшей.
— Я где-то читала, — сказала она, — что ничто так не роднит людей, как совершенное совместно преступление.
— К нам это, по-моему, не относится.
— Во всяком случае, мы подумали про такую возможность.
— Послушай, — сказал Демид, — я хочу спросить тебя: почему ты так изменилась? То была этакая девица супермодерн, а сейчас даже говоришь по-иному.
— Разве не ясно? Умер дед. Смерть деда — мое второе по-настоящему большое горе в жизни.
— Второе?
— Да, второе. О первом говорить не хочу. Может, когда-нибудь и узнаешь, а не узнаешь, тоже беды большой не будет. Ничего в этом нет удивительного. Удивительно другое — вот сижу в твоей одиночке с зарешеченными окнами, а идти домой не хочется. Почему так?
— Не знаю. Во всяком случае, я рад...
— Ты к тому же еще и воспитанный, как на поверку выходит. Эх, жалко, не хватило у меня ума понять, какое богатство я отдала в твои руки.
— Иди, — мягко сказал Демид, — я понимаю, что не оправдал ваших надежд, но это не моя вина, а ошибка твоего деда. Злиться не надо. Когда-нибудь ты будешь на редкость хорошенькой девушкой...
— А сейчас?
— Сейчас ты гадкий утенок, но скоро станешь прекрасным лебедем.
— Ну что ж, и на том спасибо. Будь здоров, трусишка.
— Счастливо.
Она мгновение постояла, словно собираясь что-то сказать, но, не найдя нужного слова, повернулась, демонстративно ногой толкнула дверь и вышла. Прихрамывая, Демид направился вслед за ней — гостью полагалось проводить.
— Счастливо, — повторил он, закрывая за ней дверь. Вернувшись в комнату, прилег на кровать, взял книгу, перелистал страницу за страницей. Всюду мелким убористым почерком шло описание сейфов и ключей к ним. Какая махина работы была проделана этим человеком! И зачем? Сколько впустую ушло энергии, времени, сил... Ученым мог бы стать, не отклонись в сторону его талант, а стал преступником. Что там ни говори, а все-таки крал, и не просто крал, как какой-нибудь карманник, по мелочи, себе на пропитание, а матерым вором был, «медвежатником». Жизнь иногда загадывает такие загадки, сразу не отгадаешь... А ты? Что ты думаешь о своей жизни, Демид? Например, о переселении. Или это только слухи? Иначе знал бы Колобок. Нужно сходить к Ольге Степановне, расспросить.
Около двери старой учительницы он остановился, услышав голоса, доносившиеся из комнаты. Постучал, и, получив разрешение, вошел.
— Проходи, Демид, как раз тебя и не хватало.
— Он в таком деле голоса не имеет, — заявил Колобок, сидевший на диване.
— Почему же не имеет? — спросил Павлов. Он и Валерия Григорьевна сидели за столом, перед ними исходили ароматным паром чашки с чаем. — Демиду тоже дадут жилплощадь.
— Жилплощадь дадут мне, — сказал Колобок, — я ответственный квартиросъемщик и потребую для нас две комнаты не в Борщаговке, а в центре.
— Семен Александрович, — тихо, смущаясь, будто и в самом деле не имел права голоса, проговорил Демид,— Борщаговка, это там, где находится завод счетно-вычислительных машин?
— Да, ответил Павлов.
— Вот вам там и жить, — заметил, усмехнувшись, Колобок.
— Конечно, — сказала Валерия Григорьевна, — на одну дорогу Семен тратит в день два с половиной часа. А так все будет рядом. И я себе работу найду поблизости: ясли и детские садики есть всюду.
— А вы, Ольга Степановна, что скажете? — спросил Колобок.
— Вы знаете, — ответила учительница, — переезд меня пугает, и Фабричную улицу мне жалко, можно сказать, вся моя жизнь здесь прошла. Наша улица в старом Киеве особенная, как. теперь говорят, словно со знаком качества: всегда у нас почему-то самые красивые девушки были. Нет, нет, вы не думайте, не обо мне речь,— неожиданно заволновалась она, — я здесь поселилась позже, уже вдовой. А где жить, мне все равно. В Киеве есть, конечно, неблагоустроенные районы, но плохих нет. Дадут же мне где-то комнату.
— А в кино кто вас провожать будет? — серьезно спросил Демид.
— Ты, — не улыбнулась Ольга Степановна. — Каждую неделю, тут у нас с тобой ничего не изменится. Где бы я ни жила. Правда?
— Правда, — горячо согласился Демид.
— В райсовете обо всех подумали, — сказал Павлов. — Нам с Лерой на улице Тулуза, неподалеку от завода, дают двухкомнатную квартиру. Ольге Степановне однокомнатную на бульваре Ромена Роллана. Демиду, если он захочет...
Трофим Иванович не дал договорить.
— Как это, если он захочет?..
— У вас с Демидом есть выбор: или вы вместе с ним переезжаете в Борщаговку, в двухкомнатную квартиру такой же площадью, как и ваши две комнаты, и живете вместе, или Демиду дадут маленькую однокомнатную квартиру на том же бульваре Ромена Роллана — это тоже рядом с заводом, а вам отдельно равноценную комнату в центре.
— На окраину я не поеду, — сказал Колобок.
— А я поеду, — как о чем-то давно решенном, сказал Демид, — и пойду работать на ВУМ.
Глава седьмая
Приятно звонким январским вечером, когда на улицах градусов пятнадцать мороза и снег скрипит под ногами весело и сухо, войти в теплый простор спортивного зала, почувствовать упругую прочность поролоновых матов на полу, увидеть, как, словно утратив силу земного притяжения, взлетают над снарядами сильные тела спортсменов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45