Как помочь девушке? Что он может сделать? Ничего. Вот и выходит, что,, когда человеку горько живется, он один. Да, нелегкая штука жизнь.
Работы было много, в трех квартирах, и Лариса, не дождавшись его, ушла. На тахте лежал один из томов Вовгуры. Рядом расписка директора кинотеатра с рисунками ключа, и тут же стояли три вопросительных знака. Демид сунул ее в эту книгу просто так, не зная почему, даже улыбнулся тогда, подшучивая над собой: «Продолжаю работу Баритона».
Под рисунком была какая-то приписка. Приглядевшись повнимательнее, прочел: «А это от чего ключ?» — спрашивала Лариса.
Демид в сердцах отбросил записку, проговорил вслух:
— Нет, девочка, ошибаешься. Не пойду я его дорогой, не пойду.
А Ларису жалко, так жалко, что сердце сжимается от боли. Ведь она пока в девятом классе, ребенок еще... Если будет нужно, он защитит ее, чего бы это ни стоило, защитит. Нет, милая Лариса, ты в беде не будешь одинока!
Он не знал, что в это мгновение случилось, пожалуй, важнейшее событие в его жизни; появилось желание взрослого человека, мужчины, защитить слабого, уберечь от беды девушку. Демид взглянул на старый будильник, доставшийся ему в подарок от Альберта Лоботряса. Тот сказал, что выкинет его, если Демид не возьмет. Этот допотопный будильник в сравнении с системой, точной до секунды, видите ли, оскорблял глаза его любимой Роксаны. Показывал он сейчас без четверти двенадцать. Час и сорок пять минут у него еще есть на работу. Будильник зазвонит в шесть тридцать. Пять часов на сон вполне достаточно. Руками он сегодня наработался, теперь пусть потрудится голова.
Удивительная наука — математика, только не та, которая «дважды два —четыре», хотя и без нее не обойдешься, а высшая. Правда, до нее ему еще идти и идти, через такие научные дебри продираться, страшно становится, когда подумаешь, зато числа для него перестают быть мертвыми, они будто бы оживают, превращаясь в обобщенные понятия, слагаются в поразительно стройную систему. Давно люди придумали изречение: «математически точно». Если строго говорить, то математика не такая уж и точная наука, ведь точно определить, чему
равняется третья часть обыкновенной единицы, почти невозможно. 0,3333... Эти тройки можно писать до бесконечности, необходимая величина будет приближаться к своему точному определению, но никогда к ней не подойдет. И, возможно, в том, что математика не может быть абсолютно точной, есть своя привлекательность, своя притягательная сила. Демид давно заметил: все законченное, сделанное, известное для него утрачивает первоначальный интерес. Так было, к примеру, с его первой собранной системой, так будет и с будущими. А почему? Потому, что идет он пока пройденным путем. Настоящий интерес появится тогда, когда он найдет свой собственный путь, еще никем не пройденный. Ну что ж, его стоит поискать.
Пример с тройками примитивный, но в высшей математике есть области, где далеко не все ясно, вот в этих-то областях и лежат важнейшие открытия будущей науки. Демид как-то на консультации сказал об этом Лубенцову. Они тогда сидели вдвоем в аудитории, кроме него, на консультацию из заочников никто не пришел (заочников вообще мало на мехмате). Профессор выслушал Демида и быстро взглянул на него, взгляд выражал живой интерес. Он долго молчал, размышляя над чем-то, потом сказал:
— Не хотели бы вы перейти на очное отделение? Пока вы молоды, очень молоды и сил у вас много, вы не должны упускать эти годы зря. Наука этого не простит вам потом. У вас математический склад ума, вы мыслите в математике образами, а это — редкостный дар. Мне самому математика иногда представляется не системой формул, а системой образов...
Странный все-таки этот профессор и рассуждает как-то не по-научному. А может, она и должна быть такой, современная наука, современная математика,— сложной, гибкой? Разве мало примеров тому, как понятия, представлявшиеся вначале неколебимо точными, со временем пересматривались, уточнялись. Вот дознались люди до строения атома; казалось, все, наконец-то докопались до самого дна, до простейших частиц — протона и электрона. Но не тут-то было: протон взял да и поделился, и не просто пополам, а конца края нет этому дроблению. А теперь открыли кварки. Что это за штука такая, пока трудно сказать, но доказали, что присутствие их многое объясняет в строении атомного ядра. Вскоре выяснилось, что и кварки, в свою очередь, можно разделить, и так до бесконечности, как бесконечна и разнообразна сама природа...
— Ну так как же с переходом на основной курс?
— До нового года не могу.
— Почему?
— Деньги зарабатываю.
— Деньги? Странно... Зачем они вам, вы же пока один?
— Как сказать... У человека может быть мать или сестра, отчим, наконец...
— Простите,— спохватился Лубенцов.— Тут, конечно, вам виднее, и я не хочу вмешиваться в ваши личные дела. Но все же... Если надумаете, скажите, я вам охотно помогу.
— Спасибо.
И совсем неожиданно они протянули и крепко пожали друг другу руки.
Когда Демид вышел из университета, он снова, как и прежде, увидел Софью Павловну. Она стояла у красной колонны, освещенной косым лучом прожектора, и, по всей видимости, кого-то ждала.
— Здравствуй, Демид,— приветливо улыбнулась она.— Закончилась консультация?
— Закончилась,— удивившись ее осведомленности, но не обнаружив своего удивления, сказал Демид.— Как поживаете, Софья Павловна, у вас все хорошо? Помочь ни в чем не нужно?
— Спасибо, Демид, все славно.
— Я рад.
Глава шестнадцатая
Теперь он лежал на тахте с учебником, но почему-то не читал, а думал о Лубенцове, о Софье Павловне, о Ларисе, о том, как формулы могут превращаться в образы, и вообще, возможно ли это?
Этого не поймешь, пока не освоишь ту элементарную премудрость, которую до тебя уже постигли миллионы и миллионы студентов. И хоть тебе хочется спать, так что слипаются веки, ты будешь читать и делать выписки до половины второго, когда, наконец, можно позволить себе уснуть, и ты уснешь, как убитый, а в шесть тридцать зазвонит будильник, и ты, не позволив себе полежать и минуты, вскочишь с постели и — прямо под холодный душ (потому что иначе тебе просто не проснуться), и снова начнется день, и красивая работа в цехе, и необходимые заработки по адресам Гафии Дмитриевны, и еще случайный приработок, когда кто-нибудь попросит отремонтировать приемник, подрегулировать телевизор, и все это для того, чтобы первого ноября состоялась свадьба шляхетного Колобка... И он все выдержит, все сделает, потому что твердо решил всегда держать свое слово.
Первого марта Гафия Дмитриевна снова отдала ему заработанные деньги и сказала:
— По моим подсчетам, у тебя на книжке уже значительно больше тысячи.
— Нет, не значительно, — вздохнул Демид, — а вообще-то, вы почти попали в точку.
— Дом твой стоит?
— А куда он денется?
Лиля выглянула из своей комнаты, окинула его хмурым взглядом.
— Ты что такая сердитая? Случилось что?
— Настроение скверное. Жить красиво хочется, а ты мало работаешь.
— Вот чего не могу тебе обеспечить, того не могу. А работать больше просто не в состоянии, времени в обрез,— засмеялся Демид, он вошел вслед за Лилей в комнату, осторожно присел на краешек кресла, чувствуя, как она следит за каждым его движением: не дай бог испачкает своей спецовкой золотистую обивку, или поцарапает полировку. Протянул руку, чтобы коснуться девушки, прижать ее к себе, и неожиданно почувствовал, что совсем не хочет этого. Что за напасть?
— Ты можешь внимательно выслушать меня? — Лиля лукаво улыбнулась, прищурила глаза.— Продается шубка... ничего особенного, дубленка, но канадская. Сделай мне подарок.
— После первого ноября.
— Ну, конечно, тебе и в голову не приходило сделать мне подарок... Что ж, подождем до ноября.
— Лиля, ты же знаешь...
— Знаю, все знаю...
— Вот и хорошо,— снова потянулся к ней и снова почувствовал неискренность в этом движении. Что-то изменилось в нем...
— Видишь,— сказала Лиля,— ты переменился, ты даже любишь меня не так, как прежде. Но мне все равно. Иди!
— Лиля, что с тобой?
— А ты не знаешь? Я ревную. К этой твоей рыжей красотке ревную, что к тебе по вечерам прибегает.
— Какой красотке?
— Ларисе. Скажешь, неправда?
— Она была у меня один раз. И потом, она же ребенок, опомнись!
— Хорош ребенок! Одним словом, знай: если хочешь видеться со мной — чтобы и духа ее не было.
— Ты это напрасно. Мы же друзья детства... По-твоему, я ее должен выгнать?
— Я повторять не люблю. Узнаю, что она была у тебя,— между нами все кончено.
— Как хочешь. Ты же прекрасно знаешь о нашей давней дружбе.
Демид поднялся, внимательно посмотрел на девушку. В его синих глазах под строго сдвинутыми бровями иногда появлялось вот такое характерное выражение — недоумение и осуждение одновременно.
— Ты что же думаешь, я могу встречаться с тобой и одновременно с кем-то еще?..
— Извини.
Лиля неожиданно подумала, но не решилась произнести вслух, что он ни разу не сказал ей «люблю». Подумала без горечи, без обиды, и тут же пришла успокоительная мысль о том, что Демид привязан к ней крепкой веревочкой, которую так просто не оборвешь. Оказывается, этот паренек деньги любит, дом собственный, видите ли, захотел иметь... Смотри ты, как вкалывает! Будто каторжный. И не подумаешь, глядя на него. И потом, что за нужда ей волноваться: замуж за него она ведь не собирается, но и ссориться тоже незачем.
— Странный у нас с тобой разговор,— сказала Лиля, хотела смягчить тон, но не смогла,— а Лариса твоя, дите твое, уже давно не ребенок. С Геннадием-гитаристом гуляет, с Данькой Званцовым водится, с адвокатом Тристаном Квитко крутит, с тобой...
Эффект от этих слов был неожиданным: Демид от души, весело рассмеялся:
— Ежели она со всеми крутит так, как со мной, то она и в самом деле опытная девчонка. Ох, и злая ты, Лилька! Ты же знаешь, что говоришь неправду, а плетешь? Зачем? Что, приятно Ларису грязью вымазать?
— Она этого заслужила!
— Сплетня останется сплетней, и честного человека
грязь не коснется. Или ты хотела меня уколоть? Пустой номер. О людях у меня свои представления.
Лиля видела, что так оно и есть: отравленная стрела пронеслась мимо и не задела его сердца. Захотелось тут же сорвать на нем свое зло, вспылить, накричать, но она сдержалась.
— Хорошо, поживем— увидим. И поговорим еще. Я как-нибудь загляну к тебе.
— Буду рад. Только сначала спроси у мамы, она знает, когда я работаю, а когда бываю дома.
— Мама, идите сюда,— позвала девушка, когда за Демидом закрылась дверь.— Посоветоваться надо. Что-то не нравится мне его настроение.
Гафия Дмитриевна вошла, неся невысокую табуретку, села на нее, словно бедная родственница у двери, взглянула на дочь серыми неласковыми глазами, губы по привычке поджала.
— О чем советоваться-то?
— О жизни, мама. Во-первых, надо бы волоки, на которых вы держите Демида, немного поослабить. А то, не ровен час, ваша покорная лошадка или надорвется, или взбунтуется. И полетят тогда все наши планы вверх тормашками. В электронно-вычислительной технике есть понятие — тайменг. Это точный расчет времени, когда каждый импульс в машине должен приходиться строго на свое место, в свое время. Так и в жизни: если мы что-то планируем, то надо все точно рассчитать и продумать.
— Что-то мудрено говоришь...
— Сейчас все поймете. Когда, по вашим расчетам, у Демида на книжке должна быть полная сумма?
— Если будет работать так, как работает, то где-то в конце декабря, к Новому году.
— Нужно, чтобы все деньги у него были в срок, когда он хочет. Первого ноября. Нужно, чтобы дом он купил.
— Пускай работает больше!
— Не может он больше работать, просто часов в сутках не хватит. Вы ему дайте немного вздохнуть и сделайте так, чтобы вся необходимая сумма была собрана к первому ноября, а там посмотрим, на чье имя будет куплен этот дом. Главное — соблюсти точно назначенное время. Вот это и есть тайменг.
— И что ты о нем заботишься? Замуж, что ли, за него собралась?..
— Скажете такое... Передо мной другой путь открывается... Но дом на всякий случай пусть будет. Как запасная позиция, куда и отступить не страшно.
— Какой же это путь?
— Это, мама, пока секрет. Многие блистательные карьеры были погублены только из-за того, что люди не умели держать язык за зубами.
— В этом ты права. Хорошо, устроим ему тайменг. Небольшой, конечно.
— Вот и прекрасно. Вы у меня умница.
Этот разговор имел свои последствия. Демид вскоре почувствовал, что стал зарабатывать больше.
— Руки мне должен целовать, такие выгодные наряды я тебе даю,— сказала как-то Гафия Дмитриевна.
—- Спасибо. Первого ноября обязательно поцелую.
Далеко не все знают, какие перегрузки выдерживает человек, поставивший перед собой цель. Финишный рывок спортсмена, как правило, бывает стремительнее бега на всей дистанции. Но интересно заметить, что человек, привыкший делать одну работу быстро, энергично, уже не может другую исполнять медленно и лениво. Характер сказывается во всем. Заданный ритм определяет всю его деятельность. Демид с равным напряжением работал на заводе, выполнял наряды Гафии Дмитриевны и успевал сдавать зачеты в университете. Выяснилось, что время находится в прямой зависимости от нагрузки. Человек, работающий в полную силу, живет вдвое дольше, чем тот, кто работает вполсилы. Известны примеры, когда короткая, но творчески яркая жизнь оставляла глубокий след в истории человечества. Лермонтов за свою короткую жизнь сделал столько, что и до сих пор невозможно понять, как это ему удалось. Или другой пример — Моцарт. Для того чтобы специалисту просто переписать созданные Моцартом произведения, потребуется куда больше времени, нежели он прожил. Вот какие нагрузки может выдержать человеческий мозг, вот какой запас прочности подарила ему природа!
Конечно, Демид Хорол не Лермонтов, не Моцарт, не Эйнштейн. Жизнь его только начинается, и трудно сейчас сказать, кем он будет в свои зрелые годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45