Пришла уверенность в своих силах. А потом сразу пропал интерес к этой машине. Поразительно четко представилась ее простота, примитивность. Захотелось сделать что-то более сложное, интересное... Подожди,
кто-то говорил ему об этом. Кто? А, Павлов, кажется... Все верно: достигнутое уходит в прошлое значительно быстрее, чем нам хотелось бы.
Когда возвращался из радиоклуба и шел по бульвару Ромена Роллана, навстречу попалась компания: впереди парень с гитарой, за ним пара — девушка и коренастый мужчина. Хотел обогнать, не обращая внимания, и почти обогнал, как вдруг послышалось:
— Демид!
Остановился как вкопанный: Лариса.
— Познакомься с моими друзьями.
— Геннадий,— буркнул высокий парень с гитарой, волосы прямые, длинные, доходят до плеч, глаза светлые, нахальные.
— Тристан Семенович Квитко,— отчетливо красивым баритоном проговорил мужчина,— член коллегии адвокатов. Рад познакомиться.
Глаза, слегка прищурившись, смотрели чуть насмешливо, цепко — умные глаза.
Демид, назвавшись, пожал протянутую руку. Он сразу понял, что спутники Ларисы немного навеселе.
— Демид мой давний друг,— пояснила Лариса.— Мы еще на Фабричной улице были соседями.
— Значит, есть основание отметить встречу,— подытожил Тристан Семенович. Лет тридцати, не больше, лицо продолговатое, чистое, короткая черная «ассирийская» бородка красиво оттеняла матовую бледность щек.
— Ты познакомил меня со своей подругой,— язвительно заметила Лариса, — а теперь я рада познакомить тебя с моими друзьями.
— Пойдемте,— настойчиво повторил Квитко,— знакомство надо спрыснуть.
— Спасибо, как-нибудь в другой раз. Мне рано вставать на работу,— отказался Демид.
— Где же ты задержался, у подруги? — снова уколола Лариса.
— В радиоклубе. Извините, мне пора...
Когда отошел на порядочное расстояние, оглянулся: в свете фонарей четко вырисовывались три фигуры — две высокие мужские и в середине тоненькая девичья. «Как под конвоем»,— подумал он, и почему-то стало грустно, больно за Ларису. А почему? Вроде бы все нормально и все-таки... Компания не для нее.
Утром и радости и огорчения минувшего дня как-то приглушились, отодвинулись на второй план, все заслонило удивительное событие. На доске итогов соревнования за август месяц была его фамилия.
Вот чего не ожидал, того не ожидал! Работал спокойненько, не думая о славе, а она, оказывается, думала о нем: среди шестерых лучших рабочих и его имя. Не было ни одного случая, чтобы его тэз был возвращен техконт- ролем на доработку.
Радостная эта минута: сознавать, с каким трудом, преодолевая массу трудностей, ты становишься мастером своего дела.
— Хорошо работал,— поздравил его Валера,— и премия будет хорошей!
— Как нельзя кстати. У меня долги...
— Долги нужно отдавать,— думая о чем-то своем, сказал Валера.
После работы в своем почтовом ящике Демид обнаружил уже привычную записку. Лиля на этот раз просила зайти к ней.
— Видела твое имя на доске Почета,— сказала Лиля, когда он, поздоровавшись и поцеловав ее, сел в кресло.— У тебя сегодня двойная радость. Вот возьми пакет.
Демид, пораженный странным видом Лили, нерешительно спросил:
— Извини, но что ты сделала со своими волосами!
— Не удивляйся — парик. Красиво и главное удобно.' Никакой мороки, надел, как шапку,— и все, голова в порядке. Да и модно сейчас, это ведь тоже со счетов не сбросишь. Нравится?
— Тебе идет даже этот дурацкий парик. Красивой женщине — все к лицу. А это что такое? — спросил он, беря протянутый Лилей конверт.
— Твои честно заработанные деньги.
— Интересно! Какие деньги?
— Разве я могла позволить, чтобы ты работал задаром? Здесь сто рублей. Бери.
— Ничего не понимаю...
— А тут и понимать нечего. Я все организовала. Через маму. Она договаривалась с клиентурой, мол, придет слесарь, все сделает на совесть, возьмет недорого. Вот и все.
— Да как ты могла, Лилька! Я тебя просил?..
— Могла! А почему нет? Ты что, эти деньги украл? Ты их честно заработал. На заводе ведь получаешь зарплату, почему же здесь должен вкалывать задаром?
И потом обрати внимание — все заинтересованные лица остаются довольны. Если бы ты работал бесплатно, то людям было бы неловко чувствовать себя твоими должниками. А так расплатились — и у всех на душе спокойно. Представь себя на их месте: пришел человек, починил кран и отказался от денег... А? Как бы ты себя чувствовал?
— Обыкновенно. Мне ребята помогли переехать на новую квартиру и ни копейки не взяли.
— Сравнил! Новоселье — совсем другое дело, это праздник. А ты подумай о человеке, который у тебя работал и отказался от денег. Приятно будет тебе с ним встретиться? Не думаю.
— Я ему тоже чем-нибудь помогу.
— А если случая такого не представится?
И хотя Демид не мог согласиться с Лилей, в словах ее была своя логика. Пусть чуждая ему, но все-таки логика. Основанная на принципе «ты — мне, я — тебе...».
— Потом, и это тоже немаловажное обстоятельство,— продолжала Лиля,— ты попадешь в смешное положение. Как Дон-Кихот, рыцарь Печального образа, в век атомных реакторов. Тебе приятно выглядеть чудаком? Что молчишь? Сказать нечего? Вот и выходит, что права я. И еще: здесь две трети того, что ты заработал, одна треть — маме, за ее труды.
— Все ясно,— сказал Демид, вставая.— Извини, пожалуйста, но это наш последний разговор. Деньги возьми себе.-
— Хочешь меня обидеть? — резко спросила Лиля.-— Платишь мне?
— Да ты что, Лиля, я и не думал...— испугался Демид.
— Знаю, что не думал, потому и не влепила тебе пощечину. Знаю и то, что таких идеалистов, как ты, жизнь здорово проучит, обломает за милую душу. Так вот, имей в виду: деньги будут лежать, они твои. Захочешь — возьмешь, я человек принципиальный и частный.
Где-то Демид уже слышал подобные слова: «Я человек принципиальный и честный...» Ну, конечно, их любил повторять Трофим Иванович Колобок, благодетель Демида.
— А сейчас уходи. А то, не ровен час, я рассержусь и наговорю кучу обидных слов, и тогда тебе прийти ко мне будет трудно. Замуж за тебя я не пойду, не надейся, хотя ты мне и нравишься...
— Всего хорошего,— сказал Демид, повернулся и вышел.
Укорять себя ему было не в чем: он поступил правильно. Грустно, конечно, и больно, но он не барышня, раскисать себе не позволит. Нужно приниматься за серьезные дела. Десятого сентября начнется экзаменационная сессия на факультете, продлится десять дней. Еще есть время подумать над тем, какой будет его следующая электронно-вычислительная машина. Делать простейшее сложение мы уже научились. Здесь действуют самые обыкновенные тумблеры. А что, если сделать машину с кнопками? Нажал на кнопку — по схеме побежал импульс, нажал на другую — другой импульс, третий, четвертый, десятый. Машина точно запомнила бы, подсчитала, сколько их было, а потом выдала число, зажгла бы соответствующие лампочки. Это куда сложнее, и схема тоже будет сложнее. Можно спроектировать такую машину? А чего хитрого? Подумаем и сделаем.
Через две недели, в субботу, где-то около полудня, Демид Хорол пошел к Колобку. На этот раз дверь открыла не внучка титулованной особы, а сам Трофим Иванович, в домашнем новом бархатном халате, важный и гордый, даже, можно сказать, величественный.
В квартире стояла неживая тишина.
— Как вы поживаете, Трофим Иванович? — спросил Демид, входя вслед за хозяином в его комнату.
— Как мне и надлежит. А как ты в своей глухомани? Устроился?
— Еще не совсем, но понемногу обживаюсь. Я очень рад вас видеть, Трофим Иванович!
Слова прозвучали искренно. Теплая волна далеких детских и юношеских воспоминаний прихлынула к сердцу. Колобок причинил ему немало зла, но в трудную, решающую минуту не бросил, поддержал.
— Я тоже рад тебя видеть. И хочу тебе сказать, что пришел ты в> самое время. Дело в том, что скоро должно состояться мое обручение с Анастасией Петровной Груевской, а через год — свадьба.
Демид посмотрел недоверчиво: смеется или серьезно говорит Колобок? Но Трофим Иванович и не думал смеяться.
— Понимаешь,— продолжал он,— в нашей обычной жизни мы все простые люди. Но есть еще и другая
жизнь, она глубоко таится в наших душах, это жизнь аристократов. Внешне это никак не проявляется. Анастасия — билетерша в кинотеатре, я скромный бухгалтер, но дома, оставаясь наедине с собой, мы становимся элитой, людьми благородной крови...
«Он произносит не свои слова. Как Лилька»,— подумал Демид, а вслух сказал:
— Мне трудно вас понять, мои предки — рабочие.
— Так и должно быть,— глубокомысленно изрек Колобок.— Видишь, дело в том, что люди моего происхождения должны иметь доказательство этого. Обручение объявим, но свадьба может состояться лишь тогда, когда у меня на руках будут эти документы. Точные, безупречные, подтверждающие мою высокую родословную.
Расстроенный Демид подумал, а не сбегать ли вниз к телефону-автомату и не вызвать ли «Скорую»? Но Колобок опередил его.
— Ты, может, сейчас думаешь, не свихнулся ли я часом,— так же медленно и значительно сказал он,— так вот, психика моя в полном порядке. Просто категории, которыми я оперирую, настолько в нашей жизни непривычны, что кажутся смешными. Подумал, что я не в своем уме?
— Подумал,— признался Демид.
— Вот видишь. А я абсолютно здоровый человек. Ты задолжал мне много денег, около четырех тысяч.
— Да...
— Я благородно разрешил тебе начать уплату долга с первого ноября, понимая, что устроиться на новом месте тебе будет нелегко. Теперь этот срок приближается, и я хочу спросить тебя: как ты собираешься рассчитываться со мной?
— Каждый месяц буду приносить вам восемьдесят — девяносто рублей.
— Сколько ты зарабатываешь?
— Сто пятьдесят — сто шестьдесят.
— Ясно, значит, ты намерен отдавать половину своей зарплаты. Что ж, вообще говоря, это честно с твоей стороны, но, посуди сам, выплата долга растянется на тридцать девять месяцев. Немыслимо долгий срок, ждать столько я просто не могу! Деньги мне необходимы не позже чем через год — первого ноября. Люди, знающие, где и в каких архивах можно отыскать документы о моей родословной, уже работают, и труд их должен быть оплачен. Свадьба тоже влетит в копеечку. Простой поп
не может венчать внучку камер-фрейлины. К счастью, согласился архимандрит... за две тысячи...
Демид невольно улыбнулся.
— Я выгляжу смешным? — сразу забеспокоился Колобок.— Пойми меня правильно, я не требую, а убедительно прошу: заработай, займи у кого-нибудь эти деньги к ноябрю будущего года. Работа в архивах отнимает уйму времени, но первого ноября она будет закончена, и моя родословная, или, точнее, генеалогическое древо, будет в полном порядке. И не забывай о благодарности: ведь я не отдал тебя в интернат.
— Это правда,— сказал Демид,— хотя сейчас интернат почему-то не кажется мне страшным. У нас работает много ребят, воспитанников детдомов, мой бригадир например.
— Прежде ты не относился к этому так спокойно.
— Мал был и глуп. Значит, в месяц я должен буду вам отдавать около трехсот рублей?
— Триста двадцать три рубля и сорок пять копеек.— Он вдруг резко вытянул руку с растопыренными пальцами и с силой опустил ее, будто намереваясь раздавить кого-то. Жест был и в самом деле театрально-величественным.— Пойми, от этого зависит мое счастье!
Сказал так, что мысль Демида о его безумии исчезла. Перед ним был человек, охваченный странной, немыслимой, но, безусловно, глубокой страстью.
— Вы так ее любите?
— Кого? — удивился Колобок.
— Анастасию Петровну?
— Да, я влюблен, и она меня тоже полюбила.
— Значит, триста двадцать три рубля? — повторил юноша.— Много...
— Не больше того, что я потратил на тебя.
— Ладно,— вдруг посуровев лицом, словно принимая решение, сказал Демид,— может, так и лучше. Одним махом...
— Но не вздумай красть,— предостерег Колобок.
— Постараюсь...— ответил Демид.
— Выходит, договорились?
— Да, договорились.
Демид вышел на осеннюю улицу Воровского, и красота родного Киева снова очаровала его. Удивительный это город, все в нем есть: и Золотые Ворота, через которые когда-то выходили воины на поле брани, и ВУМ с его мудрыми машинами, и метро, пронзившее древние Киев
ские холмы, и прекрасные соборы. В этом городе живет и Семен Павлов, наладчик сложнейших электронно-вычислительных машин, способных обеспечить стыковку спутников в космическом пространстве, и внучка бывшей камер-фрейлины Анастасия Петровна, которая способна всего-навсего отрывать корешки у билетов в кинотеатр. Все в нем есть, в этом прекрасном осеннем Киеве, где сейчас медно краснеют опавшие листья каштанов и клены, как по команде, сбрасывают свою листву сразу за одну ночь.
А теперь — бегом до остановки трамвая и к себе на Борщаговку. Все верно... Нужно заработать эти деньги, вернуть долг, чтобы раз и навсегда забыть про Колобка.
Забыть? А он тебя семь долгих лет разве забывал? Ничего нельзя забывать. Ни добра, ни зла. А больше всего надо чтить добро, запомни это на всю жизнь, Демид.
Возле Лилиных дверей позвонил уверенно, без колебаний.
— Ну, вот и ты! — радостно встретила его Лиля, и едва заметный пушок на верхней губе дрогнул в улыбке.— Видишь, я же говорила, что ты придешь.
Потянулась к нему, обняла, поцеловала, будто ничего между ними не произошло, будто совсем недавно не распрощались они навсегда.
Демид посмотрел на нее. Словно не видел давным-давно: красивая, молодая, славная, и ему ничего, кроме добра, не сделала.
— Пришел, потому что понял — ты права,— сказал Демид. — За честную работу не стыдно получать достойное вознаграждение. Позови Гафию Дмитриевну.
— Интересно, послушаем, что за идеи пришли тебе в голову. Мама!
Женщина вошла, недобро взглянула на Демида, хмуро поздоровалась и опустилась на стул, стоявший около дверей. Напряженное лицо выдавало настороженность.
— У Демида появилась новая идея,— обратилась к ней Лиля.— Ну, Демид, выкладывай.
— Мне необходимо заработать около четырех тысяч,— сказал Демид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45