..— Вавилов оглянулся на Кошелева.— По пути машину подхватим... Жаль, номера автобуса не записал...
Они прошли уже несколько кварталов по тихим, уснувшим улицам Слободки, когда их нагнало такси. В машине сидела парочка, и шофер согласился довезти Кошелева и Вавилова только до улицы Пастера.
— А там троллейбусом доберемся,— бодро объявил Вавилов, усаживаясь в машину.
— Это я во всем виноват, никак не мог уйти. И перед Марией Ивановной неудобно. Обрадовался, что так радушно приняли, и всякую совесть потерял,— сокрушался Кошелов.
— Ерунда! Тетя Маня рада и счастлива, что сумела нам чем-то помочь,— успокоил его Вавилов.— Значит,
итог мы можем подвести такой: через матросский клуб искать Фомичова, а Нюра отпадает. Не зная фамилии, мы ее не найдем.
— Да, Нюру нам не разыскать... А Наденька могла выйти замуж, изменить фамилию, еесли только... она жива.
— Во всяком случае, я уже был в милиции и просил разыскать Кошелеву. Завтра я сообщу туда ее имя и приблизительный возраст... Что же касается Нюры, то ей теперь должно быть около семидесяти. Возраст немалый. Надо еще разыскать начальника лоцдистанции, бывшего боцмана моего отца. Он знал и капитана, и Ларису Александровну, преподавателя ликбеза. Мог, безусловно, знать и Нюру. Порасспросим об этом начальнике старых капитанов, лоцманов, пороемся в архивах. И разыщем этого начальника, опять-таки, если он жив. Нам стало известно о каком-то родственнике, помогавшем капитану учиться. Если он хотел увидеть Кошелева капитаном, то и дальше интересовался его. судьбой.
— Родственник во всех случаях отпадает. Он...— Сергей Владимирович запнулся и затем смущенно закончил: — Если он помогал моему отцу, следовательно, был человеком состоятелт-шм, да и по возрасту гораздо старше его... Нет, его в живых, разумеется, нет.
— Согласен. Остается еще белый офицер. Племянник Сабининых. Но он, вероятно, эмигрировал.
— Не думёю, если бы эмигрировал, то разыскал бы моих деда и бабушку, постарался бы как-нибудь перед ними оправдаться.
— Верно! Совершенно верно. А вообще, на черта нам нужен этот подонок? На его совести, вероятно, немало Кошелевых... Вряд ли ему удалось избежать заслуженной кары... Троллейбус! — крикнул Вавилов, устремляясь к машине. Но было ясно, что до остановки им не добежать, и троллейбус только озорно сверкнул на прощанье красным глазом.
— Очень мило! — с досадой проворчал Вавилов.— Пошли дальше.
— Вы где живете? — спросил Кошелев.
- На юго-западном массиве. Порядочное расстояние. Сто тридцать третьим автобусом к нам ехать. Но сначала я вас провожу.
— Нет уж, любезный Юрий Евграфович!.. Провожу вас я... И знаете что... пойдемте-ка ко мне ночевать. Вам завтра работать — не успеете отдохнуть. Я столько доставляю вам хлопот. Надо же вам отоспаться,— озабоченно говорил Кошелев.— Мне, право, совестно.
— Опять?! К вам ночевать, говорите? — Вавилов рассмеялся.— Меня Зика через милицию начнет разыскивать. Ладно, провожайте до автобуса... Так к чему мы пришли? Мы пришли к тому, что нам надо разыскать Фомичова — начальника лоцдистанции, Нюру и через них Наденьку. Если с нашей милицией ничего не получится.
— А через милицию, вы думаете, не получится? — взволнованно спросил Кошелев.
— Не так скоро. Завтра днем мы отправимся в матросский клуб знакомиться с ветеранами. Идет?
— Идет. И автобус идет. Смотрите, ваш! Сто тридцать третий! Где остановка?
— Прошли остановку! — Вавилов подошел к обочине дороги и поднял руку.
Неожиданно автобус остановился.
— Едем ко мне? — вдруг предложил Вавилов и взял Кошелева под руку.
— Ну что вы?! Неудобно...
Шофер автобуса, выглянув из кабины, нетерпеливо сказал:
— Туда или сюда! Да —да, а нет —нет! Давайте, хлопцы, не тяните резину.
— Давайте, хлопцы... сюда! — Вавилов потянул за собой Кошелева, который почти не сопротивлялся, и оба плюхнулись на свободные места.
По пути шофер еще не раз останавливался, чтобы подобрать загулявших пассажиров. Ввалилась группа юношей и девушек, возвращавшихся с морской прогулки.
— Удивительный автобус, всех забирает,—сказал Кошелев.
— Наш, сто тридцать третий! К нам на массив ходит,— не без гордости пояснил Вавилов.
— Но я еще не знаю, что такое «наш» и что такое «массив».
— Юго-западный массив, в основном, заселен молодежью: рабочими, моряками.
— Теперь понятно... В Марселе тоже есть такие кварталы.
— Сто тридцать третий — самый удобный .и короткий маршрут из города к нам. Шоферы, в большинстве своем,
у нас живут. Поэтому и делают для своих товарищей и соседей остановки, не предусмотренные расписанием.
— Позвольте, но на Слободке тоже не дворяне на остановке собрались, а шофер не пожелал их взять,— улыбнувшись заметил Кошелев.
— О, это уже относится к категории безобразий. Если у человека мерзкий характер, он непременно насолит ближнему. Такое у нас бывает, к сожалению, далеко не только с шоферами автобусов. Но ничего, общими усилиями приводим их к норме.
— Ребята, на Парашютной никто не выходит? — спросил шофер.
— Никто! — хором ответили пассажиры.
Автобус остановился на пересечении двух широких проспектов. Люминесцентные лампы бросали мягкий свет на блестящую полоску асфальта, на молодые деревья. Первые этажи — витрины больших магазинов. Выше — темные окна квартир. Толькое кое-где еще горел свет.
— Все давно спят. Как только мы явимся к вам в такую пору? — обсспокоенно спросил Кошелев. Ведь Вавилов живет не один, подумал тут же, он упоминал о Зи-ке, очевидно, своей жене. Как можно будить женщину так поздно ради незнакомого ей человека? — Я вернусь этим же автобусом в город!
Но Вавилов словно ничего не слышал и, взяв его за локоть, сказал:
— Нам сюда, направо.
Мимо дворика, окруженного плакучими ивами, вела широкая аллея в глубь квартала.
— Какой же это рабочий район?! Ведь мы в прекрасном современном городе! — воскликнул Кошелев.
— Не спорю! Не спорю! — с довольным видом отозвался Вавилов.— А воздух какой! Вокруг степь, туда, подальше,— море.
— На килограммы такой воздух можно продавать! Но подождите, подождите, Юрий, мне как-то неудобно в такое время.
— На диване вам будет удобно? Устроит вас диван в моем кабинете? — спросил Вавилов, поднимаясь по лестнице.
— Вполне, но...
— «Но» здесь ни при чем! — Вавилов позвонил. Через некоторое время за дверью раздался негромкий женский голос:
— Это ты, Юра?
— Я!.. Конечно, я! Тут моя радость живет?! Открой, пожалуйста!
— Нет тут твоей радости! Одна печаль осталась... Полуночник непутевый, и открывать не буду.— Она говорила со смешком в голосе, пока возилась с замком, в котором что-то не ладилось.
— Зика! Не шути с огнем!..— воскликнул Вавилов.— Постучусь к соседке. У нее переночую!..
— Ладно уж! Входи! Не тревожь Галю... Не тревожь ты ее, не буди!..
Дверь растворилась. Миловидная кругленькая Зика торопливо запахнула халатик и отступила:
— Почему не сказал, что ты не один?
— Пусть все знают, как встречают уставшего, наработавшегося до чертиков мужа! —смеялся Вавилов, вводя гостя в комнату.— Знакомьтесь: моя грозная супруга Зика. А это,— обратился он к жене,— наш друг, о котором я тебе говорил. Сергей Владимирович Кошелев. Мы были у тети Мани.
— Все ясно!.. Раз у тети Мани, значит, надо срочно приготовить по чашке кофе,— рассмеялась Зика.
— Кофе мы пили, лучше приготовь диван,— сказал Вавилов,— диван в моем кабинете!
— Друг мой, на твоем диване в твоем кабинете уже спят,— потупив глаза, с наигранной скромностью сообщила Зика,
— Как спят?! Кто спит?! — В голосе Вавилова исчезли шутливые нотки.
— Дядя Паша.
— Какой еще «дядя» Паша?
— Обыкновенный. Из Свердловска,— смиренно пояснила Зика.— Помнишь, ты с ним в поезде познакомился? Он к нам в прошлом году приезжал.
— Откуда он взялся? Когда?
— Вечером приехал. На машине. Так как с диваном?
— Возьми раскладушку... Не можем же мы положить Сергея Владимировича вместе с «дядей» Пашей...
— Не можем... Но и раскладушка занята: на ней спит его приятель,— сказала Зика.
— Значит, приятель? — растерялся Вавилов, но тут же нашелся: — Приятель пусть ляжет с ним на диване. Должен же я Сергея Владимировича устроить.
— Конечно, должен!.. Только приятеля тоже не можем,—Зику веселила растерянность мужа и, наблюдая за ним, едва сдерживаясь, чтоб не рассмеяться, продолжала: — На диване спит и «дядя» Паша, и тетя Лена.
— А на... на ко...— Вавилов так и остался с открытым ртом.
— На коврике еще один приятель их,— закончила Зика и расхохоталась.
— Ужас!.. Скажи, наконец, сколько их?! Можешь ты это сказать?
— Всего?.. Ну, если всех вместе сложить, то четверо!
— Мало... Прошлым летом с «дядей» Пашей, кажется, шестеро приехало.
— Семеро! Но ведь.тогда они прибыли поездом, а сейчас машиной,— пояснила Зика.
— Я на минутку,— сказала Зика и, прежде чем муж успел задать ей новый вопрос, выскользнула из комнаты.
— Прекрасный человек «дядя» Паша. Понимаете, геолог. И Лена, жена его, тоже геолог,— сообщил Вавилов, окинув комнату быстрым взглядом и задержав его на двух креслах и неустойчивом столике для журналов. Хозяин, видимо, соображал, как это имущество можно использовать для ночлега.
— Я, пожалуй, пойду! — пробормотал Кошелев.
— Никуда вы не пойдете! Летом у нас всегда стихийное бедствие. Одесса — город-курорт!
В эту минуту дверь растворилась, и рыжий, огромного роста детина лет тридцати пяти, в пижаме до колен появился на пороге кабинета.
— Здравствуй, Юра! Здравствуй, друг! А мы ждали тебя, ждали, ждали! — Он обхватил Вавилова за плечи и за его спиной протянул руку Кошелеву. — Павел Павлов, или проще — «дядя» Паша. Будем знакомы!.. В гостиницу черта с два пробьется, вот и решили —к тебе!
— Ладно, не оправдывайся, как-нибудь устроимся,— Вавилов оглянулся на дверь, за которой исчезла жена.
— Ждали, ждали — не дождались!
— Послушай, «дядя» Паша! Ведь это моя пижама. Славненько ты вырядился, прямо скажем,— указал Вавилов на голые ноги великана.
— А разве я утверждаю, что она моя?! Естественно, я испытываю в ней некоторое неудобство, но что поделать?! Свою я дома забыл. И взял-то ее я не сам. Твоя Зика вы-
дала после душа. Опять же, не мог я выйти голым к гостям. Вавилов с нарочито серьезные видом слушал гостя.
— На этот раз тебе, Юра, здорово повезло,— продолжал тот.— Мы только проездом. Двинем всей компанией в Анапу.
Кошелев был покорен простотой обращения и добродушной улыбкой великана.
— Веришь ли,— снова обратился к Вавилову «дядя» Паша,— рассказывал я в экспедиции, как расчудесно провели у тебя отпуск, так еле удрал. Все наши ребята пытались за мной увязаться.
— Ладно, как-нибудь разместились бы,— бодро проговорил Вавилов и опять оглянулся на дверь.
«Дядя» Паша перехватил этот взгляд, расхохотался и объявил:
— В раскладушке спит коллега Иннокентий. Сейчас мы его оттуда вытряхнем. Так что ты, Юра, не беспокойся. Ему все равно — где спать. Пусть идет на балкон. Кешка, во-первых, привык^ а во-вторых, можно его определить...
— Никого и никуда не надо вытряхивать! — прервала его на втором, очевидно, еще более коварном предложении Зика. Она вошла не одна. Смуглолицая, темнобровая женщина с серебряными нитями в волосах вошла вслед за ней и поздоровалась.
— Галина Степановна,— представилась она и, придвинув к себе кресло, села.
Кошелев отступил и стиснул рукой спинку стула. Галина Степановна... Глаза, лоб, овал лица, та же мягкая линия подбородка, как у Вики, у Веры Оболенской... Галина Степановна гораздо старше, но и Вера сейчас была бы примерно такого же возраста...
Какое поразительное сходство, даже не столь внешнее, сколь в выражении лица, во взгляде больших влажных глаз, в спокойных, мягких движениях.
Он не мог отвести глаз от Галины Степановны, позабыв, что она и окружающие могут это заметить.
— Юра и Сергей Владимирович идут спать к Галине Степановне. Там уже все приготовлено,— безаппеляционно объявила Зика.
— А что я с самого начала говорил?! — воскликнул Вавилов.— Ночевать мне сегодня у соседки! Я как предчувствовал...
— Хватит болтать, полуночники! Сергею Владимировичу нужно отдохнуть. Галина Степановна займет твое место. Ради бога, Юра, иди, наконец, спать. Спокойной ночи!
— Если ты так остро ставишь вопрос... Если ты нас выгоняешь...— Не договорив, Вавилов чмокнул жену в щеку.— Пошли, Сергей Владимирович. Нам тут делать больше нечего.
Кошелев молча поклонился, двинулся к двери. Ему нужно было что-то сказать Галине Степановне и нечего было сказать. Она ведь не знает Вики. Не знает, какие чувства пробудила в нем. Что подумала бы она, если б совершенно чужой человек вдруг заговорил бы с ней так, словно знал ее давным-давно. Но она не могла быть ему чужой, женщина с темными глубокими глазами Веры... Она никак не могла быть чужой... Хотя встретились они впервые...
— Устали?! Сейчас завалимся спать,— открывая дверь соседней квартиры, сказал Вавилов, по-своему истолковав молчание Кошелсва.
Они вошли в небольшую столовую. Из нее вели двери в две другие комнаты.
— О, да тут и в самом деле все приготовлено,— сказал Вавилов, входя в кабинет.
На диване были постланы простыни. У окна стояло пианино, рядом с ним — книжный шкаф, напротив письменный стол и кресло.
— Галина Степановна живет со своими родителями,— сказал Вавилов.— И отец, и мать — на пенсии. Летом они уезжают в село, к сыну. Степан Захарович кузнец, заслуженный человек, никак со своим заводом не расстанется. Да я бы в его-то годы зимой и носа на улицу не показывал. А он раненько утром в шапке-ушанке, с сеткой в руках — на завод. Прекрасная столовая на заводе. Нет, давай ему с собой завтрак...
— Это у вас, наверное, профессиональное — подмечать детали,— с улыбкой сказал Кошелев. Ему хотелось, чтобы Вавилов заговорил о Галине Степановне. Но тот зевнул и спросил:
— Где вы ляжете?
— Здесь, на диване, если позволите,— поспешно ответил Кошелев.
— Хорошие старики,—сказал Вавилов, направляясь в спальню.
Кошелев последовал за ним:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21