Раз, два – денежки в кассу, сверток в карман. И полный порядок! А как теперь быть?
Впрочем, мама вначале сказала точно, без дураков: цветы. Только об этом лучше не думать, не терять время попусту.
Но мне все же вспомнился скверик, что был неподалеку от нашего дома. Там только на днях распустились пионы. Белые и розовые. Я-то не знал даже, что они так называются. Просто шел я сквериком, а две девчонки остановились возле клумбы и принялись:
«Ах, пионы!», «Ой, какие красивые!», «Какое загляденье!». Мне тогда от этих слов аж тошно стало.
А может, они и верно красивые? Пожалуй, красивые. А что? Цветы даже футболистам дарят. И футболисты берут, не морщатся. Но идти с букетом?! Нет уж. Это слишком!
После долгих хождений я купил в книжном магазине двухтомник Уэллса. Я, правда, читал у этого писателя только «Человека-невидимку». Но, может, и все остальное интересно?
Я успокоился. Мне подарок нравится. И нести приятно. Это не какая-нибудь коробка с бантом.
А за это тебе, баб…ка,
Подарю кусочек рыб…ки… –
завертелись в голове бестолковые слова. И никак я их не мог прогнать.
Но, проходя но скверику, я вновь вспомнил про пионы. На ветру они чуть покачивались в мою сторону, словно кивали мне. А у меня в руках были две толстые книжки в черных переплетах. Будет ли им рада Таня? Вот цветам бы таким она обрадовалась. В этом я не сомневался.
Как-то мы прогуливались с Таней и Виталькой, и Таня подошла вдруг к небольшой клумбе Виталька мигом снял с плеча свой фотоаппарат и говорит: «Сфотографировать?» Таня улыбнулась. «Только поближе подойди, – попросила она его, – чтобы цветы крупнее получились».
Вспомнил я это, и тут обожгла меня дерзкая мысль…
Цветы у Тани будут! И их вовсе не нужно будет вручать. Их не нужно нести, пряча букет за спиной. Нужно только… не проспать.
Ночью я встал, тихонько оделся и, прихватив ножницы и тесемку, что были спрятаны у меня под подушкой, вышел на улицу.
Я никогда не ходил по городу ночью. Было немного страшновато: а вдруг кто выскочит, на меня нападет? Я трогал в кармане ножницы и представлял, как буду защищаться ими.
Потом я стал стыдить себя: город-то наш областной, многолюдный, полмиллиона жителей, а я чего-то боюсь. И вдруг возле одного угла я увидел человека. Он стоял, прислонившись к водосточной трубе, и ждал меня. Он смотрел на меня, как питон на кролика, не сводил с меня глаз и не шевелился.
Я замер. Сердце мое бешено колотилось. В кармане я сжимал ножницы. Бежать было бесполезно: слишком поздно я заметил этого человека. Да и вообще, чего бежать? По-моему, хуже всего ждать удара в спину.
Вот человек шевельнулся, выставил вперед ногу, но не шагнул.
– Ква-а-асу! – изрек он с растяжкой. – Ква-а-асу!
«Пьяный, – подумал я. – Фу ты, черт!»
Я хотел пройти мимо. Но он все повторял: «Квасу!» Вернее, не просто повторял, а умолял. Он держался одной рукой за водосточную трубу, а вторую протягивал ко мне. Всего его шатало, будто кто дергал в разные стороны.
И тут я подумал: «А может, ему плохо, может, человек погибает без воды?…»
Пришлось возвращаться домой. Осторожно открыл дверь, пробрался в кухню. Я хотел было взять стакан, но потом решил, что дядька-то но напьется, должно быть. Взял литровую банку.
Пьяный ждал возле той же трубы. Увидев меня, он закивал головой и протянул опять руку. Говорить он, наверное, уже не мог.
Я дал ему банку, и он сделал два глотка. Только два глотка. А потом вернул банку. Даже «благодарю» сказал. Я-то думал, он высосет всю воду и шарахнет банку о тротуар, только стекла брызнут. А он – «благодарю».
– Пожалуйста, – сказал я. – Может, еще выпьете?
Видно было, что ему стало легче.
– Нет, – покачал он головой, – воду не пью.
– Как – не пьете?! – проговорил я.
Он пошатнулся и сказал:
– Я п-пью все… кроме воды… и к-керосина…
Что ему на это ответить, я не знал.
– Я пойду, – проговорил я и поставил около него банку.
– Адью, – вымолвил он.
Я зашагал дальше, и мне – странное дело – уже не было боязно идти по ночному городу, а даже, наоборот, появлялось какое-то веселое настроение. Почему? Неужели из-за пьяного дядьки? Вот чудеса!..
В скверике было совсем тихо и пустынно. И все же я долго не решался ступить на газон и подойти к клумбе. Кое-где в сквере горели фонари, и на клумбу тоже падал свет, хотя и неяркий.
Я много раз осматривался по сторонам, ходил вокруг да около и никак не мог сделать первый шаг. Все равно как в холодную воду. Мне казалось, что только я начну срезать цветы, как тут же появится сторож или милиционер и схватит меня за шкирку.
В холодную воду нужно бросаться сразу.
Не оглядываясь, я побежал к клумбе. Пионов было много. При слабом освещении они мне понравились. Даже очень. А может, они мне понравились из-за того, что ради них я затеял эту ночную операцию? Где-нибудь в разведке ее бы закодировали: операция «Пион». Там любят красивые названии.
Я достал ножницы, срезал семь или восемь пионов и обвязал букет тесемкой.
Нести букет даже ночью было как-то неудобно. А если встретишь кого? Подумают: вот чудик идет. И еще этот пьяный неподалеку от дома стоит, просит квасу. Как ему про цветы объяснишь?
Но пьяного на том месте не оказалось. Куда-то ушел. Возле водосточной трубы стояла моя банка. Аккуратно стояла. Не разбитая. С водой.
Мне опять стало весело. И уж совсем непонятно для чего, я выдернул из букета один пион и сунул его в банку. И пошел.
Во дворе меня снова охватило беспокойство. Оставался самый важный момент операции: букет нужно было забросить в Танино окно. Второй этаж, третье слева от угла.
Кидаться я умел неплохо. Будь у меня в руке снежок, я б его не то что в окно – в форточку бы забросил. Но в руке-то у меня букет! А промахнусь раза два – получится веник. Да и вообще, если долго кидать, весь дом разбудить.
Я попробовал прикинуть в уме оба случая: первый – если я попадаю в окно, и второй – если не попадаю. В первом случае я бегу в свой подъезд, во втором – бросаюсь ловить букет. Все как будто продумано, все учтено.
Размахнувшись, я с силой метнул букет. По броску я понял, что не попаду, и в какую-то долю секунды был уже под окном, чтобы ловить цветы.
Тут же раздался звон стекла, и я втянул голову в плечи, ожидая, что сейчас посыплются осколки. Но они не посыпались. Не упал и букет. Лишь тогда я сообразил, что кидал-то в распахнутое окно, значит, я все-таки попал туда… И не только попал, а… Перед глазами как бы мелькнула круглая, пузатенькая ваза, та, что стояла на серванте, а потом удлиненная, овальная, та, что красовалась на столе…
Вспоминать остальные предметы было некогда: нужно было давать деру.
С утра весь дом облетела удивительная весть: ночью у бабки Лукерьи спрыгнула с буфета и разбилась кошка-копилка. Ну ладно бы просто спрыгнула («Каких чудес не бывает на божьем свете!» – утверждала бабка Лукерья), а то ведь кошка взамен себя оставила на буфете цветы. Большой букет цветов. Красные и белые. Самые настоящие.
– Я, – рассказывала бабка, – спервоначалу думала, сон вижу, когда ночью-то все зазвенело. Вот, думаю, какой сон дурной. К чаму бы звон этот окаянный? Свет не зажигаю, ляжу. Кругом все тихо. Перекрестилась, опять уснула. А утром-то проснулась, стала тапок надевать, гляжу – батюшки, на полу черепки и деньги монетками рассыпаны! Глянула на буфет-то, у меня аж тапок из рук: котики нет, а на ейном месте цветы. Ну, думаю, совсем померла. Караул кричать не могу: силы нету. Рот раскрою, как рыба, а голос не идет. Крестным знаменьем осенила себя – полегшало. Вот ведь какая напасть вышла. И к чаму бы такое?…
Лукерье кто верил, кто не верил. Большинство, конечно, не верило. А вот к чему «такое», объяснить никто не мог.
Никто, кроме меня.
Будь «такое» не букетом, а чем-то иным, я бы, пожалуй, признался бабке, сказал бы, что сорвалась рука и что кидал я не в ее окно, а в соседнее. Но «такое» было букетом, поэтому я промолчал.
На день рождения к Тане я шел со странным настроением. Мне хотелось ее увидеть, но я не знал, как она меня встретит и что скажет.
Возле двери, вместо того чтобы позвонить, я задумался. Стоит ли вообще мне идти? Вдруг она обо всем догадалась? «А, – скажет, – букетошвы-рятель! Привет тебе от бабки Лукерьи». И захлопнет дверь!
Пока я размышлял, подошел Виталька. В руке у него был маленький сверточек.
– Что, – спросил он, – не открывают? Может, дома нет.
– Звонок что-то не работает.
– Ну-ка, – сказал Виталька и нажал на кнопку.
Дзынь! – зазвенел звонок.
– Видишь, – заявил Виталька, – у меня все заработает. – И он поправил темный галстучек.
Я никогда раньше не видел Витальку в галстуке. А тут нате, вырядился! Проборчик, как на картинке в парикмахерской… Может, и мне нужно было попросить галстук у отца? Но тут же мне стало стыдно за свою минутную слабость. Что я, совсем, что ли, спятил?
Дверь открылась.
– А, мальчики! – У порога стояла Таня. – Входите, входите.
На ней было новое платье с крупными черными горошинами.
– Поздравляю тебя, – выпалил Виталька. – Желаю творческих успехов на сцене. – И он сунул ей свой сверточек.
– Поздравляю, – сказал я. – Желаю успехов… – И тут запнулся. Что сказать? Виталька, конечно, все дома продумал. А я? Ну и дурак! Каких же успехов? Если про сцену, значит, повторить, как попугай. Нет уж. Тогда каких? В учебе?? Не годится. Сейчас лето началось, зачем вспоминать про учебу? Нужно скорее хоть что-то сказать. Совсем неловко получается. Но что? – …Больших успехов в личной жизни, – бухнул я и покраснел.
– Спасибо. Проходите, ребята, в комнату.
В комнате, где уже был накрыт стол, сидели на диване Иван Денисович и Верка Рященцева.
– Здравствуйте! – поднялся нам навстречу Иван Денисович. – Молодцы, что не опоздали. Теперь, кажется, все собрались. Да, Таня?
– Да, сейчас будем садиться.
И только тут я увидел, что все еще держу в левой руке две здоровенные книжищи Уэллса.
– Куда положить? – спросил я Таню.
– Уэллс, – прочитала она, склонив голову. – Это мне?
– Ага, – сказал я и протянул ей обе книги. – Здесь про человека-невидимку и еще всякая фантастика.
– Спасибо, – сказала Таня. – Я как раз хотела о нем прочитать. – И она унесла мои книги.
Потом она развернула Виталькин сверток.
– Духи!
– Покажи, – попросила Вера. – Ой, «Красная Москва»! – Она поднесла пузырек к носу. – А какой запах! – И протянула мне, как будто я просил ее. – На, посмотри.
Я взял коробочку с духами, посмотрел, понюхал.
– Здорово, – сказал, – пахнут.
Сказал я это просто так, чтобы не обидеть девчонок. По-моему, одеколон лучше пахнет, сильнее. Я смотрел на коробочку, и мне казалось, что это та самая, которую я чуть было не купил в одном магазине. Даже царапинка слева на крышке та же. Запомнил я потому, что никак все не мог решиться – покупать их или нет? А потом подумал: ну их к аллаху! Что Танька, взрослая, что ли, такими духами душиться! Виталька еще после засмеет. И вот пожалуйста! Те же самые духи. Цирк!
Я улыбнулся и взглянул на Витальку. Он отвел глаза. Мне тогда захотелось поддразнить его.
– Виталька, – позвал я.
– Чего?
– Ты молоток, Виталька. Такие духи достал. Разбираешься.
Виталька не знал, что сказать. Он отошел к книжным полкам, стал рассматривать корешки книг. А я торжествовал. Я решил выдать ему за все.
– Наверное, в очереди долго стоял, а?
– Да нет, – промямлил Виталька, – не долго.
Я видел, что он готов был провалиться сквозь землю. По жалость во мне даже не шевельнулась.
– Ой! – Я выронил из рук пузырек. Девчонки вскрикнули, но я тут же у самого пола успел поймать его. Этот фокус у меня был давно отработан. Даже мама моя сохраняла спокойствие, когда я при гостях вот так же «ронял» ее любимую чашку. «Ловкость рук, – пояснял я изумленным гостям и нагло спрашивал: – Повторить?» Все говорили; «Нет, нет, разве можно, что за баловство!»
Сейчас тоже все были испуганы. Виталька поправлял галстук, жалко улыбаясь. Он, кажется, понял, что я их разыгрывал.
– Положи, Эдька, – сказала Верка. – Какое чудо, что поймал. А я-то думала, ну, всё…
Я поставил духи на подоконник.
– Подумаешь, чудо, – попытался как ни в чем не бывало сказать Виталька. – Вот у Лукерьи, говорят, было чудо? Это да!
Меня бросило в жар. Неужели знает?
– А что у Лукерьи? – спросила Верка.
– Не знаешь?
– Нет.
– И я не знаю, – сказала Таня.
– А я уж и подавно, – вставил Иван Денисович.
Оказалось, что Верка пекла большущий пирог с яблоками (это был ее подарок), а Таня и Иван Денисович тоже были очень заняты, вот и прошла мимо них сегодняшняя новость.
Виталька начал рассказывать про бабку Лукерью, а я все ждал, когда же эта история коснется меня. Он рассказывал смешно, изображал в лицах и бабку, и тех, кто ее слушал. Все смеялись, а я так же, как только что Виталька, жалко улыбался. Я знал, что удар вот-вот будет нанесен. Отличный удар. Под дых. «Вот сейчас, – думал я, – сейчас…»
Когда Виталька стал заканчивать свой рассказ, я вдруг почувствовал, что мне ничто не грозит. Нет, он ничего не знал про меня. Ничего! Он бы не так расписал этот случай. Он бы намекнул кое на что и кое на кого. А тут, я видел, вес камушки летели в бабкин огород!
– Господи, – уморительно повторял Виталька. – К чаму бы это… Ума не приложу. Никак, конец света наступает. О Господи!
Виталька разошелся вовсю. Он захотел и нас присоединить к неожиданно получившейся игре.
– К чаму бы такое, родненькая, скажи? – обратился к Верке.
Верка подумала, подумала – засмеялась.
– К дождичку в четверг, – сказала она.
Виталька подошел к Тане.
– А ты, имянинница, скажи ты.
– У нее день рождения, – вмешалась Верка. – Отстань ты от нее.
– Скажи, имянинница, – напирая на букву «я», повторил Виталька.
– Поживем – увидим, – уклончиво ответила Таня.
А Виталька уже взял меня за руку:
– Можат, ты, мил человек, знаешь, к чаму?
Меня как током дернуло. «Вот когда он отыграется. Дождался случая».
– К чаму? – настаивал Виталька.
– Пусти. – Я вырвал руку.
– Нет, мил человек, скажи, к чаму?
И опять вдруг мне стало легче. «Ну конечно, не знает. Он не так бы себя вел, не так». Мне тоже сделалось весело.
– К чаму? – не отставал Виталька.
– К киселю, – попробовал я свалять «дурочку».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21