– Там есть такие специальные дырочки. Глазки, я ведь уже говорил.
– Ах, ну да. Глазки. Но через них вы вряд ли могли уследить за всеми действиями Лонни и Роузи, не правда ли?
– Нет, конечно.
– И, однако же, в ваших письменных показаниях вы утверждаете, что они «какое-то время бродили по комнатам нижнего этажа, но ничего не трогали». Как прикажете это понимать?
– Просто я хотел сказать, что в тот момент, когда видел их, они ничего не трогали. Правда, Роузи чуть позже сделал это.
– И еще Роузи назвал мою клиентку по имени?
– Да, так оно и было. Сказал, что она объяснила ему, как работает механизм тайника.
– Как нельзя более кстати, не правда ли, Томас?
– Вам не обязательно отвечать на этот вопрос, Томас, – перебил Майлза судья. – А вы, мистер Ламберт, задавайте свидетелю вопросы и приберегите свои комментарии для присяжных. Сколько можно повторять одно и то же, мистер Ламберт?
– Прошу прощения, ваша честь. – И Майлз добродушно улыбнулся судье. Все эти выпады и нравоучения старого Грэнджера, похоже, не производили на Ламберта ни малейшего впечатления. Он неуклонно шел намеченным курсом, медленно, но уверенно подводя свидетеля к опасным рифам.
– И еще Роузи при этом сказал: «Мать твою! Да все эти долбанные окна заперты!» Имея в виду окна в доме в день убийства вашей матушки?
– Не знаю. Я много думал об этом, но не знаю, не помню…
– И, однако же, это не помешало вам написать во вторых показаниях о возвращении Роузи, что вы узнали голос мужчины со шрамом?
– Да. Если б услышал его еще раз, непременно узнал бы. Но маму убили за год до их возвращения.
– Так вы не можете утверждать, что об окнах говорил мужчина со шрамом, однако слова его помните точно?
– Да.
– Ясно. Что ж, посмотрим, чем кончилась эта история. Вы услышали сирену, Роузи умолк на полуслове, а потом они с Лонни выбежали через входную дверь? Верно?
– Да.
– И тогда вы выбрались из скамьи и ответили на звонок домофона?
– Да. Я нажал на кнопку и отпер ворота для полиции.
– Но сперва вы говорили по домофону с офицером Хьюзом. Я не ошибся, Томас?
– Не знаю, не помню.
– Вчера он давал показания, рассказал нам, как все было. Сказал, что вы спросили его, кто это, в ответ он представился офицером полиции. И уже после этого вы нажали на кнопку и открыли ворота. Вы согласны с показаниями Хьюза, Томас?
– Ну, да, наверное. Я растерялся, запаниковал. И не помню, что тогда говорил.
– Что ж, тогда принимаю ваш ответ как положительный. Теперь по показаниям офицера Хьюза вы знаете, что полиция была у ворот. Вам известно также, что Лонни и Роузи припарковали свою машину на лужайке за домом. Отсюда следует неизбежный вывод: в тот момент они бежали к своей машине. Вы знали это и, однако же, почему-то не сказали офицеру Хьюзу по домофону, что грабители здесь, только что покинули дом, что полиция должна отрезать им путь к бегству. Вместо этого просто отперли полицейским ворота, и все?
Майлз задал этот последний вопрос с особым нажимом, что заставило присяжных сфокусировать все свое внимание на Томасе. Но тот медлил с ответом. В этот момент он походил на игрока в шахматы, который вдруг заметил, что его король находится под угрозой массированной и непредвиденной атаки. И теперь отчаянно, но напрасно искал ход, который мог бы предотвратить неизбежное поражение.
– Не знаю, – ответил он после паузы. – Я как-то об этом не думал. Ведь грабители могли убить меня, если б обнаружили. Наверное, решил, что промолчать будет безопаснее.
– Но ведь вы находились в безопасности. Мужчины уже ушли. И вам представилась возможность схватить убийц матери.
– Я об этом не подумал.
– Не подумали. Как-то не складывается, Томас. Не имеет смысла, поскольку ничего этого на самом деле не было, верно?
– Нет, было. Клянусь!
– Как не вписывается и тот факт, что полиция нашла северную калитку запертой.
– Должно быть, это они заперли ее, когда убегали. Специально, чтобы сделать вид, будто не заходили вовсе.
– Будто их там и не было?
– Да.
– А вот это уже больше похоже на правду, не так ли, Томас? Вы все это выдумали. Сочли, что истории с медальоном недостаточно, а потому в ход пошел чистой воды вымысел о том, что Роузи вернулся, не забыл упомянуть при этом имя Греты, а заодно и книжный шкаф. И все это с одной-единственной целью, засадить вашу мачеху за решетку. Я прав, Томас?
– Нет! Нет! – Этот крик, казалось, вырвался у Томаса из глубины души. Лицо его исказилось от боли, но ничто не могло удержать Майлза от достижения намеченной цели.
– Это ведь вы открыли входную дверь, пока полицейские еще не подошли и не могли видеть, чем вы занимаетесь?
– Нет. Они оставили дверь открытой.
– Кто?
– Лонни и Роузи.
– Лонни и Роузи! Уж не знаю, откуда вы взяли эти имена. Может, насмотрелись боевиков по телевизору. Но суть в том, что имена эти – чистой воды вымысел. Как, впрочем, и вся эта печальная история.
– Ничего подобного. Они приходили за мной! И снова придут. Точно вам говорю.
– Неужели, Томас? Неужели придут? – На круглой физиономии Майлза читалось недоверие. Он не стал дожидаться ответа на этот, последний вопрос, уселся на скамью прежде, чем Томас успел раскрыть рот.
ГЛАВА 22
На заднем сиденье служебной машины Питер нервно барабанил пальцами по кожаному портфелю, лежавшему у него на коленях. Впереди, по ту сторону от Лудгейт-Серкус, яркое солнце освещало купола величественного собора Святого Павла. Движение на Флит-стрит было плотным, машины двигались еле-еле, что затрудняло продвижение к Олд-Бейли, а потому ему было не до созерцания окрестных красот. Он уже на целых пять минут опаздывал на встречу с Гретой и был почти близок к отчаянию. Барабанная дробь по портфелю начала отзываться болезненным стуком в висках, и голову он держал еще более прямо и напряженно – так что на шее, над тугим воротничком рубашки, выступили толстые синие вены.
Эта неделя судебного процесса давалась Питеру нелегко. Он почти не спал, лицо осунулось, сказывались напряженная работа и беспокойство о жене. Под глазами темные мешки, уголок губ начал дергаться в мелком нервном тике. Мысли метались между происходившим в суде и сложными переговорами по вооружениям, которые как раз достигли своего апогея. Питер начал замечать под дружескими масками на лицах гражданских участников этих переговоров все возрастающее сомнение. Он чувствовал: это всего лишь вопрос времени, скоро он совершит какую-то роковую ошибку, и его доселе блестящая карьера будет разрушена.
Теперь Питер понимал: не надо было назначать эти переговоры на время судебного разбирательства. Но он наивно полагал, что работа послужит отвлекающим моментом, что уж лучше часами просиживать в Министерстве обороны, чем в коридоре у двери в зал суда, гадая о том, что же там происходит. Он пытался утешиться одной мыслью: скоро все это кончится, старался не думать о возможности признания Греты виновной. Лишь в снах видел он, как Грете зачитывают приговор, а потом уводят в наручниках, и он от ужаса тотчас же просыпался, весь в холодном поту и с громко бьющимся сердцем. Чтобы успокоиться, он протягивал в темноте руку, дотрагивался до спящей рядом жены.
Питер принял решение, определившее всю его дальнейшую жизнь, холодным ноябрьским днем в Ипсвиче, восемь месяцев назад. До того как этот ублюдок Хернс предъявил Грете обвинение в организации убийства. В тот день он сделал ей предложение. Это был его способ заявить миру, кто он такой и на чем стоит, кроме того, он все больше влюблялся в Грету. Питер был обязан ей столь многим. Не проходило и дня, чтоб он не испытывал к этой женщине страстного, почти болезненного желания. Брак означал, что отныне она никогда от него не уйдет. Пока смерть не разлучит их.
И, разумеется, объявление о предстоящей брачной церемонии вызвало скандал, но Питер был готов к нему заранее. Вот уже три года он занимал высокий пост министра обороны, с работой своей справлялся прекрасно и знал, что премьер-министр его всегда поддержит. Питер едва ли не приветствовал собравшихся в день свадьбы у его дома представителей средств массовой информации. Он охотно отвечал на вопросы репортеров, как бы объявляя тем самым на весь мир о своих чувствах к Грете.
Затем, два дня спустя, на севере Англии произошла железнодорожная катастрофа, в которой погибли тридцать пассажиров, и частная жизнь министра обороны сразу отодвинулась в средствах массовой информации на второй план. Интерес журналистов к его особе вернулся только с началом судебного процесса, при этом все камеры, перья и взоры были нацелены уже не на Питера, а на Грету.
Снова и снова Питер проклинал дурацкое устаревшее законодательство, не позволявшее ему находиться в зале суда до того момента, когда его самого пригласят давать показания. Большую часть времени рядом с Гретой в Олд-Бейли находился Патрик Салливан, и это немного помогало, поскольку Патрик был давним и близким его другом, а также добрым знакомым адвоката. Однако все равно не то, Питер сожалел, что не может находиться рядом с женой, помочь ей вынести это испытание. Майлз Ламберт сказал, что Питер будет давать свидетельские показания в среду, самое позднее в четверг, и он с нетерпением дожидался своего часа, как ждет узник освобождения. Он расскажет им, какой чудесный человек его Грета, убедит их, что она не способна на преступление. Он расскажет им, что за обедом, после посещения Цветочного шоу в Челси, на шее Энн красовался пресловутый медальон и что они с Гретой прекрасно ладили тогда в Лондоне. Он скажет, что не видел на Энн медальона в день ее смерти. Он объяснит суду, какой подлец и трус этот Мэтью Барн, ускользнувший из дома и не ответивший на его вопрос: правда ли, что Грета назвала медальон своим. Питер не видел Томаса с того октябрьского дня в Челси, когда, вернувшись домой, застиг там двух мальчишек, нагло вломившихся в его владения. Надо сказать, он и не скучал по Томасу. И не намеревался встречаться с сыном до тех пор, пока тот не приползет к нему на коленях, моля о прощении. Причем не только его, но и Грету. Может, даже этого будет недостаточно.
Питер считал, что он прав. Господь свидетель, он прав и справедлив. Он не уволил Джейн Мартин, хотя эта старая подлая кошелка заслуживала, чтоб ее выгнали пинком под зад. Вместо этого он разрешил ей остаться в доме «Четырех ветров», потому что знал: этого хотела бы Энн. Он всегда был добр и справедлив, в отличие от сына, который за его спиной рылся в нижнем белье Греты. В отличие от его дружка Мэтью, который позорно бежал, был слишком напуган, чтоб подтвердить лживые утверждения Томаса. Он, Питер, не таков. Он способен смотреть правде в глаза, он не станет тайком проникать в дома людей, чтобы затем лгать этому жирному глупому детективу Хернсу.
Но вот «Даймлер» подкатил к зданию суда, Питер торопливо выскочил из машины и, игнорируя репортеров, задававших идиотские вопросы, распахнул дверь и вошел. Он счел добрым знаком тот факт, что сегодня репортеров было меньше, чем обычно. Нет, очевидно, большая их часть осталась в зале, следила за ходом процесса, наслаждалась унижением Греты, и тогда, возможно, он не опоздал.
В большом холле нижнего этажа Питер столкнулся лицом к лицу с Патриком Салливаном, выходившим из лифта.
– Где Грета? – встревоженно спросил он. – Мы договорились встретиться здесь, я опоздал на десять минут. Она, наверное, ищет меня.
– Нет. Все в порядке. Она скоро спустится. Заседание закончилось всего две минуты назад.
– Как прошло?
– Хорошо. Нет, даже лучше, чем просто хорошо. Майлз проделал фантастическую работу над Томасом, доказал несостоятельность всех его показаний.
– И о медальоне тоже? Грета рассказывала, как он разобрался с этим мальчишкой Барном.
– Да, и о медальоне тоже. Но главный удар Майлз нанес в ходе перекрестного допроса о том, что произошло две недели тому назад. Жаль, что ты этого не видел и не слышал!
– Ты хочешь сказать, о той истории с убийцами Энн, которые якобы вернулись, чтоб убить Томаса? Вот тут я совершенно согласен с Гретой, он все это придумал. Нет ни малейшей улики, доказывающей правдивость его истории.
– Именно. Всем стало ясно, что придумал, поскольку Майлз нашел в его утверждениях массу уязвимых мест. Но самое сильное впечатление произвело разоблачение истории с «тревожной» кнопкой. Что якобы он с ее помощью вызвал полицию, а когда патрульная машина подъехала к воротам и сержант Хьюз позвонил, он спросил по домофону, кто это, и впустил их. И это вместо того, чтоб направить полицию по следу только что сбежавших из дома Лонни и Роузи. В тот момент обыскать окрестности не составляло труда, ведь уйти далеко они не могли…
– Лонни… и кто еще?
– Роузи. Тоже, несомненно, вымышленные имена, которыми Томас назвал вторгшихся в дом мужчин. Роузи, судя по всему, главный. Именно его якобы видел Томас под фонарем у дома, именно он сорвал медальон с шеи Энн в ночь, в ночь, когда…
Голос Патрика замер. Ему всегда было трудно говорить с Питером о событиях того рокового дня, на основании которых и было заведено все дело, пусть даже главным свидетелем обвинения и был сын Питера Томас.
– А разве Грета не показывала тебе копии последних свидетельских показаний Томаса? – спросил он, стремясь вернуть разговор в более приемлемое для него нейтральное русло.
– Нет, не показывала, – ответила вместо Питера Грета. Она бесшумно подошла к ним сзади. – Питеру и без того досталось, достаточно настрадался, читая эти злобные лживые вымыслы родного сына.
Патрика удивило раздражение в ее голосе. Всего несколько минут тому назад, в зале суда, она выглядела такой довольной.
– Прошу прощения, – сказал Патрик. – Я просто рассказывал Питеру, как все сегодня прошло.
– Да, прошло очень даже неплохо, верно? – тут же подхватила Грета. – И Майлз был гениален, впрочем, как всегда. – Она чмокнула мужа в щеку. От ее гнева и раздражения не осталось и следа.
Питер не ответил на приветствие жены. Вообще он словно не замечал ее присутствия. Глаза его приняли какое-то странное отрешенное выражение, он озабоченно хмурил лоб, словно был целиком погружен в серьезные размышления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43