– Да, все правильно.
– Прекрасно. Затем Грета сказала, что идет наверх, а сами вы до перерыва утверждали, будто бы она еще добавила: «Миссис Воображала ничего не услышит». Я сомневаюсь в этом, Томас. Сомневаюсь, что моя клиентка когда-либо называла вашу матушку «миссис Воображалой».
– Еще как называла. Тетя Джейн слышала, что она говорила о маме в тот день, когда погибла Мэтти. И тогда она тоже ее обзывала «миссис Воображалой».
– Я не ослышался, Томас? Получается, что вы обсуждали с миссис Мартин данные ею в суде показания. Так или нет?
– Я говорил с ней о том, что случилось, уже после того, как это случилось. Конечно, говорил.
– Так вы говорили с ней до того, как миссис Мартин давала показания? Сравнивали записи, верно? Именно это вы хотите сказать, да, Томас?
– Да, мы разговаривали. Но никаких записей не сравнивали. Она слышала то, что слышала. Я слышал то, что слышал.
– И оказалось, что оба вы слышали одно и то же. Любопытное совпадение. А теперь, Томас, давайте вернемся к дню, когда умерла ваша матушка. Позвольте заранее уверить вас в том, что я постараюсь задавать вопросы так, чтоб не слишком расстраивать вас, и…
– Рад слышать это, мистер Ламберт, – вмешался судья. – Что ж, не надо проволочек, задавайте свои вопросы, нам все эти прологи ни к чему.
На сей раз Майлз Ламберт проигнорировал замечание судьи. Его не так-то просто было сбить с намеченного курса. А тут как раз настал решающий и самый важный момент в судебном процессе. И недаром старик Грэнджер так беспокоился о шестнадцатилетнем свидетеле. Именно на основании показаний Томаса и собранных им улик стало вообще возможным привлечь его клиентку к суду. И действовал он при этом не как беззащитный и ослепленный горем мальчик. Нет, тут прослеживались решимость и последовательность вполне зрелой личности. Исход дела зависел от надежности и правдоподобности показаний Томаса, и присяжным предстояло выслушать, каким сомнениям эти показания подвергаются. Вмешательство судьи Грэнджера не остановило Майлза, не помешало ему продолжить свою работу.
– Не далее как сегодня утром вы поведали нам, что, судя по словам леди Энн, приглашение погостить в доме друга, Эдварда Болла, в понедельник вечером исходило от матери Эдварда, верно?
– Да, верно.
– Ваша матушка говорила, что Боллы вас пригласили?
– Наверное. Хотя не помню точно, что именно она тогда сказала.
– Могла ли сказать ваша матушка, что то была ее идея – отправить вас погостить у Боллов?
– Не думаю.
– Ну, хорошо. Возможно, леди Энн не говорила, кто именно был инициатором приглашения. Вы просто узнали, что миссис Болл приглашает вас остаться на ночь, так?
– Не знаю. Наверное.
– Благодарю. В ваших письменных показаниях сказано, что вы встревожились, когда миссис Болл сказала, что о вашем визите договаривалась Грета.
– Да, верно.
– Но почему это вы вдруг встревожились, а, Томас?
– Потому что это не ее дело. Она не имела права решать, куда мне ехать, к кому и когда.
– Что ж, это понятно. Но что, если именно ваша матушка попросила ее позвонить миссис Болл и договориться?
– Мама никогда бы этого не сделала.
– Почему? Ведь еще в то воскресенье, днем, у нее страшно разболелась голова, это вполне могло помешать. Или я ошибаюсь?
– Не уверен. Но возможно…
– Так почему она не могла попросить Грету об этом пустячном одолжении?
– Она бы попросила тетю Джейн, а не Грету.
– Но в воскресенье днем миссис Мартин дома не было.
– Мама бы дождалась ее возвращения. Или позвонила бы сама.
– Но почему не попросить Грету? Ведь та была рядом.
– Потому что моя мама никогда ни о чем не стала бы просить Грету.
– Почему?
– Потому что она ей не нравилась.
– Понимаю. Но с чего это вы вдруг решили, а, Томас?
– Это было видно невооруженным глазом. Она избегала общества Греты. И в Лондон никогда не ездила только из-за нее.
– Но ведь в апреле она взяла вас с собой в Лондон. Ну, когда вы признавались в любви в такси. А потом поехала еще раз, за четыре дня до своей смерти, посетить Цветочное шоу в Челси. И оба раза Грета была в Лондоне.
– Она всегда ездила на Цветочное шоу. Из-за роз. Мама очень любила розы, разводила их.
– Понимаю. Говорила ли она вам когда-нибудь, что ей не нравится Грета?
– Нет. Мне не говорила. А вот Грете сказала. После того, как Грета выпустила собаку из дома. А потом еще толкнула меня. Мама сказала ей, что она настраивает отца против нас, что она злобная ядовитая тварь, ядовитая, как змея.
– Но ведь это не все, что сказала леди Энн Грете в тот день, верно, Томас? Позже она зашла к ней в кабинет вместе с вами и извинилась за то, что наговорила в запальчивости. И ее извинения были приняты. Я прав, Томас?
– Да. Но она тогда поступила неискренне.
– Кто поступил неискренне?
– Грета. Она ненавидела маму. Нет, не так. Она хотела занять ее место. Поэтому и отправила меня ночевать к Эдварду. Видно, хотела меня спасти. Потому как я – часть того, что она хотела заполучить.
– Что ж, спасибо за то, что так полно представили нам свою версию, Томас. Но ведь это все только слова, не так ли? У вас нет ни единого вещественного доказательства, подтверждающего сказанное, или я ошибаюсь?
– Я видел, как Грета смотрела на маму. Видел, как она примеряла ее платья.
– Да, примеряла. И что с того? Ведь это вовсе не означает, что она планировала ее убить, верно?
– Знаю, что это она организовала убийство.
– Опять слова. Так, теперь объясните нам вот что. На утреннем заседании вы говорили, что решили ехать домой от Боллов, испугавшись того, что леди Энн не подходит к телефону. Миссис Болл довезла вас до дома, высадила у ворот. Как вы вошли?
– У меня были ключи. И от входной двери, и от ворот тоже.
– Сколько было времени?
– Точно не помню. Примерно половина девятого.
– Сколько времени прошло между этими вашими безуспешными звонками и появлением в доме?
– Не знаю. Минут двадцать. Ну, может, полчаса. Часов при мне не было.
– Так вы выехали сразу же после того, как позвонили и никто не ответил?
– Нет. Мы еще немного поговорили, а потом муж миссис Болл откуда-то позвонил.
– Итак, вы вернулись домой и, как уже говорили, увидели, что окно в кабинете открыто. И закрыли его. Потом поднялись наверх и открыли окно у себя в спальне. – Да.
– Потому что вечер выдался теплый?
– Да, теплый.
– И оно оставалось открытым, даже когда пошел дождь?
– Да. Не ураган же.
– И вы лежали у себя в постели, а ваша матушка спала у себя в комнате?
– Да. И когда я услышал, что к дому подъезжает машина, то выключил свет. А потом выглянул и увидел, что они идут через лужайку к дому, прямо к окну в кабинете, и один из них сильно расстроился, увидев, что все окна нижнего этажа закрыты.
– «Черт, да окна заперты. Мать их так». Примерно таким вот образом вы передали слова одного из них. – Майлз с каким-то особым нажимом произнес бранные слова.
– Да, – ответил Томас. – Он был явно рассержен.
– А вы видели человека, произносившего эти слова?
– Нет. Я сидел на постели. А они стояли внизу, под окном.
– Получается, вы не можете утверждать, что человек, произносивший эти бранные слова, стоял у окна в кабинет. Он с тем же успехом мог находиться у боковой двери или у окна в столовую.
– Ну, возможно.
– И он наверняка говорил обо всех окнах на той стороне дома, правильно?
– Во всяком случае, не о моем. Мое-то было открыто.
– Нет, я имею в виду на первом этаже.
– Да. Возможно.
– Благодарю вас. У меня нет больше вопросов о той ночи, когда свершилось убийство. Хотелось бы перейти к медальону, который вы нашли в доме своего отца в октябре прошлого года.
Майлз Ламберт взял вещдок под номером тринадцать и с минуту держал его за цепочку так, что сам золотой медальон в форме сердечка раскачивался из стороны в сторону, подобно маятнику. Присяжные смотрели, точно завороженные этим гипнотическим зрелищем.
– Вы уже рассказали нам, что ваша мама очень любила этот медальон.
– Да, любила.
– Она носила его каждый день?
– Нет, не каждый, конечно. Но очень часто.
– Однако вы почему-то ни словом не упомянули об этом медальоне полиции, до тех пор пока не нашли его. Я прав?
– Не было причин упоминать.
– Не было… Что ж, определенный смысл тут просматривается. Однако это не объясняет, почему вы в своих первых письменных показаниях ни словом не упомянули о том, как Роузи наклонился над телом вашей матушки, что-то с нее снял, какую-то золотую вещицу, и сунул в карман. Это появляется только во вторых ваших письменных показаниях, когда медальон уже был найден.
– Я был страшно расстроен. Ну, когда первый раз давал показания. Мама только что умерла и…
– Не только что, а за пять дней до этого. И первые ваши показания весьма подробны, Томас. Вы с сержантом Хернсом немало над ними потрудились. Не думаю, что вы могли упустить столь важную деталь, не вспомнить, как Роузи снимал золотое украшение с тела вашей покойной матушки.
Томас не ответил. Последние слова Майлза были подобны пощечине.
– Вы выпустили этот эпизод из первых показаний, потому что ничего подобного не было. Вот оно, единственно правильное объяснение, верно, Томас?
– Нет, не верно. Это было. Я сам видел. Видел, как он сорвал цепочку с ее шеи. Поэтому там потом и нашли царапину.
– Совсем незначительную царапинку. Ведь медальон не имел никаких повреждений, когда вы обнаружили его в столе, не так ли?
– Нет. Но они могли его починить.
– Насколько я вижу, на застежке цепочки нет следов починки, – сказал Майлз, разыграв целое представление. Двумя толстыми пальцами он поднес к переносице очки в золотой оправе и долго и пристально рассматривал медальон. Потом сделал паузу и добавил: – Не сомневаюсь, что присяжным будет интересно взглянуть на этот экспонат под номером тринадцать, когда они станут рассматривать все собранные здесь вещественные доказательства. – И с этими словами он положил медальон на стол перед собой. – Далее, – заметил он. – Никто не сомневается, что вы нашли этот медальон в письменном столе, Томас. Тут другая проблема. И заключается она в том, как вы передали тогдашние слова моей клиентки.
– Не понял. Какие еще слова?
– «Дай сюда. Это мой». Вот эти слова.
– Она кричала на меня, хотела вырвать из рук медальон…
– Да, все это вы нам уже говорили, – перебил его адвокат. – А затем вы оттолкнули Грету и крикнули: «Ничего подобного! Это медальон мамы! Этот ублюдок забрал у нее медальон и отдал тебе». Вот как вы ответили на вопрос мистера Спарлинга не далее как сегодня утром. Согласны?
– Да. Что-то в этом роде.
– Нет, не что-то в этом роде. Я повторил сказанное вами слово в слово. Я записал, когда вы говорили все это утром. И сделал то же самое со свидетельскими показаниями вашего друга Мэтью Барна, которые он давал в этом зале вчера. Тоже все записал. Вы ведь согласовывали свои выступления в суде заранее, верно, Томас? Вы и Мэтью, я прав?
– Ну, разумеется, мы об этом говорили. Мы ведь учимся вместе, и Мэтью мой лучший друг. Но это вовсе не означает, что сказанное нами здесь – неправда.
– И еще оба вы вместе с вашим лучшим другом украли из кабинета директора школы пресс-папье, верно, Томас?
– Ну, это на спор. Мы ведь собирались вернуть его назад.
– Итак, вы находите медальон и даете новые показания детективу Хернсу?
– Да.
– И утверждаете в них, что медальон был на шее вашей матушки в день убийства?
– Я видел его, когда поднялся к ней наверх, в спальню. Он виднелся в вырезе ночной сорочки.
– Странно, что вы заметили такую мелочь в столь критический момент. Ведь в это время в дом вломились грабители. И вы слышали это, не так ли?
– Да, так.
– Получается, что вы сперва нашли медальон и лишь после этого упомянули о нем в свидетельских показаниях. С целью подчеркнуть, что моя клиентка получила его из рук убийцы?
– Нет.
– Вы вместе с Мэтью Барном разработали ложную версию того, что говорилось в гостиной перед прибытием вашего отца.
– Никакая она не ложная. Самая правдивая.
– Вы придумали, что на шее вашей матери был медальон, что вы видели его в вырезе рубашки, а затем заметили блеск золота, когда Роузи нагнулся над ее телом на лестнице. И чтоб все сошлось, заставили Джейн Мартин сказать, что она видела медальон на шее хозяйки во время ленча в понедельник, верно?
– Сам я его тогда не видел.
– Что ж, спасибо и на том, Томас. Вы прекрасно понимаете, к чему я клоню. Лично я убежден, что вы выдумали все это, поскольку заранее решили, что Грета виновна. И вам надо было собрать побольше доказательств, чтоб отправить ее за решетку.
– Я знаю, что она виновна, и отсюда вовсе не следует, что я лгу. Просто мне пришлось искать доказательства. И я нашел медальон.
– И, однако же, истинных причин верить в ее виновность у вас оттого стало не больше, не правда ли?
– Мистер Ламберт, мы ведь с вами это уже обсуждали, – раздраженно заметил судья. – Не надо спорить со свидетелем. Ваше дело задавать вопросы.
– Да, ваша честь, – кивнул Майлз. – Продолжим, Томас. Давайте теперь поговорим о том, что произошло пятого июля.
Томас слегка заерзал на сиденье, однако других признаков беспокойства не проявил. Майлз сделал паузу, выжидая, когда в зале воцарится полная тишина.
– Давайте вначале убедимся, что я правильно понимаю ситуацию. Джейн Мартин уехала в шесть, заперев все двери. Вы сидели в столовой, обедали, и все окна там были открыты.
– Да, вечер был теплый.
– Верно. А тревожная кнопка находилась у вас на столе, прямо рядом с тарелкой, на тот случай, чтобы при необходимости вы могли вызвать полицию?
– Нет, в кармане. Сержант Хернс велел носить при себе постоянно. Он и раздобыл это устройство.
– Сказав, что есть риск возвращения тех мужчин, которые убили леди Энн?
– Нет, не совсем так.
– Но это он внушил вам эту мысль, верно, Томас?
– Нет, он сказал, что осторожность никогда не помешает, вот и все.
– Понимаю. Итак, те самые мужчины прошли через северную калитку, пересекли лужайку, вошли в дом, а сами вы все это время сидели, спрятавшись в скамье в холле, я правильно излагаю? Сидели, пока они вас искали?
– Да.
– Но изнутри, сидя в этой скамье, не так уж много и увидишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43