– Возьмите себя в руки, ребятки, – донесся с порога язвительный голос. – Вы обсуждаете будущее преступление так, словно оно абсолютно реально.
Мы обернулись к Павлову, он один из нас еще улыбался.
– Это ведь шутка, верно? Вы двое меня разыгрываете. – Немного помолчав, Павлов с унынием в голосе обратился к приятелю: – Грабеж не игрушки, Слим. У каждого из нас не по три жизни. За такое дерьмо тебя отправят прямо за решетку. Проведешь десять лет за стеной тюряги, деля камеру с сумасшедшим качком, который отжимается двести пятьдесят раз и любит, когда его называют «Сью», ясно тебе? – Голос моего брата дрогнул, он взял слишком высокую ноту. – Я боюсь тюрьмы.
– Что ты хочешь этим сказать? – тихо спросил Слим. – Что не участвуешь в деле?
Павлов побледнел и напрягся. Уперев в нас указательный палец, он поводил вниз-вверх, словно к жесту должны были прилагаться еще какие-то слова, но потом сдался и просто сказал:
– Только чур я не поеду на заднем сиденье, ладно? Меня там укачивает.
Вот так и вышло, что сегодня мы с братом заняли два передних кресла в «жуке», стоящем напротив банка, а теперь оба, совершенно выбитые из колеи, сидели здесь и обменивались колкостями.
– Хотя бы раз в жизни, Павлов, ты можешь потерпеть?
– Если б мог…
– Оглянись вокруг, – посоветовала я. – Нигде поблизости ты не сможешь отлить. Мы довольно далеко от Лондона, и здесь нельзя просто помочиться на мостовую. В здешних краях другие стандарты поведения на улице.
Павлов ткнул пальцем в стекло.
– Мне кажется, что в той чайной найдется уборная.
Уже одна только необходимость выслушивать все это довела содержание адреналина в моей крови до предельно допустимой концентрации. Я обеими руками ухватилась за рулевое колесо и глядела, как белеет кожа на костяшках.
– Слушай, – взмолился Павлов, – они только что открылись.
– Может, заодно раздобудешь там чего-нибудь горячего? – Я глядела на двери банка, стараясь не моргать. Под залпом сарказма притаилась молитва о том, чтобы Слим вернулся целым и невредимым. – Прихвати своему соседу булочку, он будет тронут заботой.
Краем глаза я уловила шевеление на пассажирском сиденье. Павлов повернул голову.
– У тебя найдется немного денег?
– Боже, Павлов, за ними-то мы и приехали!
Мой брат обмяк на сиденье и забарабанил пальцами по приборной доске, в оба глаза следя за моим лицом.
– Ну, – произнес он наконец, – скажи мне – ту вас и правда любовь?
– Чего?
– У тебя со Слимом. Ведь только любви под силу заставить двух здравомыслящих людей временно утратить чувство реальности.
– Павлов, давай поговорим про любовь в другой раз.
– Любовь вдохновляет мужчин, но я больше привык к сюжетам в духе Кейт Уинслет . Ограбление банка для меня нечто новенькое. Хотя когда любовь зажигает сердце и все вокруг летит в тартарары, некоторым, наверное, действительно может показаться, будто весь мир готов упасть к их ногам.
– Сказала ведь, в другой раз! Слушай, как можно быть таким циником и одновременно вести эту твою колонку?
– Люблю черный юмор, – пояснил брат. – Поживешь с мое, тоже будешь его ценить. Значит, я ошибаюсь?
– Сейчас не время задавать подобные вопросы – вот и все, что я сказала.
– То есть я так понимаю, ты его не любишь?
– Даже если и люблю, – сказала я, – то Слим узнает об этом первым.
Павлов сощурился. Пальцы забарабанили чуть быстрее, подсказывая, что на сей раз я не смогу смутить его испытующим взглядом.
– Ладно, – сдалась я. – Наверное, люблю.
– То есть как «наверное»?
Сквозь летящие капли дождя я увидела, как на противоположной стороне улицы распахнулась дверь банка и оттуда выбежал Слим, с прижатой к груди сумкой и выражением угрюмой сосредоточенности на лице. Оно чуть смягчилось, стоило ему поймать мой взгляд. Я инстинктивно потянулась к ключу зажигания, приведенная в чувство его благополучным возвращением и тем, какую четкость обрело вдруг все окружающее. Значит, я и вправду его люблю?
– Без всяких «наверное», – подтвердила я, заведя машину со второй попытки, и повернулась к Павлову: – Впусти его и пристегни ремень. И держи язык за зубами.
Обратно мы ехали без музыки. Только нескончаемый писк «дворников»: протяжный стон – туда, скрежет – обратно. Перед выездом на трассу мы останавливались дважды: один раз, чтобы Павлов мог помочиться в кустах, и второй, когда Слим постановил, что им нужно поменяться местами. Слишком велико было искушение стукнуть по маячившему впереди затылку.
– Мы что, не можем просто забыть обо всем? – упрашивала я, вновь отъезжая от обочины.
– Меня уговаривать не надо, – сказал Слим, ткнув большим пальцем через плечо. – Скажи это ему.
– Кукла из «Маппет-шоу» – и та справилась бы лучше, – донесся голос с заднего сиденья. – С другой стороны, мне легко говорить, я ведь не рисковал своей шкурой.
– По-твоему, это похоже на комплимент, Павлов? – Я подрегулировала сиденье, пытаясь сделать поездку чуть более сносной. Как и болтовня моего брата, шоссе казалось бесконечным. Беспросветный пейзаж вымокших под дождем топких кочек и устрашающе темное небо над ними. Время от времени я поглядывала на Слима: вот человек, виновный в том, что я направляюсь домой с удвоенным грузом мыслей в голове.
– Ребята, – произнес мой брат после короткой паузы, – у вас будут неприятности, если я так и останусь сидеть сзади. Мне уже что-то нехорошо.
– Хрена с два, – прорычал Слим. – Сиди, где сидишь. С глаз долой – из сердца вон.
Пятьсот ярдов тишины и покоя, но затем Павлов не вытерпел и назвал Слима слюнтяем. Произнесенное вполголоса слово почти заглушил скрежет «дворников», но этого хватило, чтобы Слим подпрыгнул на сиденье, развернулся и принялся орать:
– Я не промочил штанишки, ясно? Чего мне было бояться, двух клерков пенсионного возраста?
– Вот и расскажи все толком.
– Павлов, уже входя в дверь, я был наэлектризован. Дамочки за стеклом даже не подозревали, что их ждет. Они даже улыбались мне. И я улыбнулся им в ответ, правда, слегка угрожающе, и решил, что лучше всего будет обратиться к обеим сразу.
– Тебе не обязательно вновь все это переживать, – сказала я.
Слим немного поерзал, все еще злясь на Павлова, но ему не терпелось добиться от нас обоих понимания.
– Я просто хочу, чтобы вы уяснили: я был готов потребовать деньги. Правда. Я держал в голове весь сценарий, в точности как мы и репетировали, и я ни за что не отступил бы от текста.
– Мы просто не могли этого предусмотреть, – вставила я, ругая себя за недальновидность. – Наверное, нас слишком заботило их присутствие в нашем собственном доме, чтобы допустить, что эти чертовы машинки могут оказаться где-то еще.
– Две камеры видеонаблюдения, – продолжал Слим, будто мы нуждались в напоминании, – и обе уставились прямо на меня, мигая огоньками. Что мне оставалось делать? Улыбаться телезрителям?
– Любой на твоем месте просто удалился бы, не уронив достоинства.
– Не заводи опять эту волынку, – предупредил Слим, но Павлова было уже не унять.
– Я и то ушел бы, глазом не моргнув, хотя, признаюсь, налетчик из меня никудышный.
– Ты оставался в машине, – напомнила я.
– Циско, но он додумался открыть сберегательный счет!
Естественно, я приняла сторону Слима, из солидарности и сочувствия. Но, стараясь предупредить готовую вспыхнуть ссору, я не могла не задаваться вопросом: так ли легко напугать меня саму? Роуз уверяла, что никто не сможет привязать к ограблению человека без криминального прошлого, и это я еще могла понять. Даже кадры, отснятые видеокамерой, бессильны наделить лица именами. На подобных записях, которые мелькают в телепрограммах о мире криминала, всякий кажется подозрительным. По разным причинам, от резкого контраста до неудачных ракурсов съемки, все эти кадры заставляют ни в чем не повинных людей казаться преступниками, скрывающими что-то ужасное. «Если бы Слим отважился потребовать деньги, – думала я, – и не оставил бы ничего, кроме своей физиономии на экране, полиции пришлось бы выстроить в ряд всех бездельников страны, чтобы вычислить его. Но главное – это заткнуло бы пасть моему братцу».
– Полиция уже здесь! – завопил он вдруг. – Пригнись, Слим!
Я с хорошим запасом объехала одинокого бобби на велосипеде, посмотрела, как он крутит педали позади нас, и заявила Павлову, что тот испытывает судьбу.
– Они уже ищут беглецов! – Мой брат прильнул к стеклу щекой, озирая небо. – Вертолетов пока не видать, но расслабляться еще рано.
– Хватит болтать вздор! – Слим потянулся к бардачку. – Куда девалась моя кассета с Доктором Дрэ? Она была в магнитофоне.
Я объяснила, что она сзади: улетела куда-то, стоило нажать кнопку выброса.
Павлов пошарил вокруг – сначала на полке за спинкой сиденья, потом под ногами – и вскоре вклинился между нами со Слимом, сжимая в руке нечто совершенно не похожее на кассету.
– Вынужден сообщить, что нашел тут кое-что.
Маленькая сберегательная книжечка с обложкой зеленого цвета. Оформлена под кожу. На передней обложке – наклейка с гусенком из мультфильма, внизу оставлено место для имени владельца. В детстве у меня была в точности такая же, вспомнилось мне. У нас обоих имелись такие, и у меня, и у Павлова. «Сбережения малышей» или что-то в этом духе. Как выяснилось, именно «сбережения» мой брат как раз и держал в руке.
– Она лежала в кармане моей куртки, – возмутился Слим и попытался выхватить книжку. – А ну, отдай, гнусный ворюга!
Павлов, державший книжку вне пределов его досягаемости, заявил, что та, должно быть, выпала, когда они менялись местами. Он уселся поудобнее, чтобы внимательно изучить находку, и зашуршал страничками, то и дело смачивая палец слюной.
– Быть того не может, – заявил Павлов. – Как ты мог?…
– Ну, я запаниковал… и схватил ближайший бланк со стола.
– То, что он открыл детский счет в банке, – это еще полбеды.
– Павлов, молчи, я тебя заклинаю, – подозрительно зазвенел голос Слима.
– Что там? – спросила я, переводя взгляд с дороги впереди на отражение в зеркале заднего обзора.
– «На вашем счету двадцать фунтов».
– Не может быть! – Я едва подавила смешок. Брат сунул книжку мне под нос. Слим сидел тихо, глядя прямо перед собой.
– Ты отправляешься грабить банк, – сказал Павлов, – и отдаешь им деньги?
– Наши последние деньги, между прочим, – сказала я, и мы оба прыснули.
– Ну и что? Там обещали неплохие проценты. – Слим позволил себе улыбнуться. – По крайней мере, хоть что-то мы в итоге заработаем.
– Знаете что? – Я решительно переключила скорость. Какой-то паршивой веб-камере ни за что на свете не удастся оставить нас троих без крыши над головой. – Сдается мне, надо принять вызов.
18

• Настоящим Съемщики дают свое согласие на проживание в доме, оборудованном одной веб-камерой в каждой комнате (за исключением ванной уборной).
• Домовладелец имеет полное право использовать в своих интересах материал, запечатленный веб-камерами, для демонстрации своих возможностей на рынке недвижимости, транслируя его в режиме прямого эфира через оплачиваемый Домовладельцем веб-сайт.
• Обзору веб-камер ни при каких обстоятельствах не должны чиниться никакие препятствия.
• Запрещается непристойное, оскорбительное, богохульное и/или противозаконное поведение. В равной мере недопустимы любые инсценированные действия Съемщиков (по предварительной договоренности).
• Домовладелец имеет целью представить свое имущество в наилучшем свете и поэтому дает согласие произвести улучшения в отделке интерьера и, соответственно, меблировки. Съемщики не принимают на себя в связи с этим никаких дополнительных финансовых обязательств.
• При условии соблюдения договаривающимися сторонами условий данного Соглашения, Домовладелец отказывается от взимания со Съемщиков какой-либо арендной платы вплоть до заключения нового соглашения.
– Вот увидите, какую красоту мы тут наведем! Жить вам, ребята, во дворце! Даже погода нынче разгулялась!
Понедельник, половина девятого утра. Над головой – небесная синева, рядом – цветочный рынок в полном своем великолепии, а наши подписи на контракте еще не успели высохнуть. Документ стандартного образца с особыми поправками, внесенными устроителем всей этой затеи. Картье лично настаивал на упрощении церемонии, собрав нас втроем вот так, прямо перед домом. Свою подпись он ставил, распластав бумаги по оконному стеклу, и глаза его определенно замутняла подступившая влага. Он даже завершил процедуру в своем стиле – подходящим к случаю роскошным росчерком. Наш домовладелец явился забрать причитающееся, и лучезарная улыбка не покидала его лица с тех самых пор, как мы согласились на его условия.
– Эти веб-камеры… – произнесла я, отступая на шаг, чтобы пропустить в дом еще одного увешанного связками кабелей рабочего. – Неужели их так сложно устанавливать?
Фрэнк Картье поглядел на Павлова со Слимом с такой усмешкой, будто подобные мелочи могли заботить только меня. Он прибыл не более десяти минут тому назад, а в двери вошло уже с полдюжины нанятых им работников.
– Циско просто прелесть, не правда ли? Я без ума от нее. «Неужели их так сложно устанавливать?»
– Ну и?
– Дорогая, там нет сложностей, о которых тебе стоит беспокоиться. – Картье принялся рыться в сумке на поясе, отвечая мне поучающим тоном. – Улучшение жилищных условий необходимо производить по всем правилам, если уж вообще решил этим заниматься, а я задумал привести ваш дом в порядок.
– За исключением ванной и туалета, – поспешно вставил Павлов, – мы ведь договаривались.
Картье подтвердил, что именно так все и будет, и небрежно вытащил из кармана связку банкнот. Нам стало не по себе при виде такой кучи денег.
– Вы даже не заметите, что мы там вообще побывали, – пообещал Картье, а мимо нас в это время прошмыгнула еще парочка рабочих. Они тащили нечто показавшееся мне чем-то средним между компьютером и шкафчиком из раздевалки спортзала. Протянув палец, Слим коснулся его и присвистнул, словно матовая поверхность была раскалена докрасна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49