Она чуть ли не дорожку протоптала между офисом и мастерской внизу. Каждому ясно, что это не идет на пользу ее здоровью. Не знаю, кому она могла бы написать, а если этот кто-то передаст письмо не мне, а Леонардо, то мы точно не узнаем, что происходит.
— Давайте решать проблемы по мере их возникновения. Надеюсь, мне удастся с ним поговорить. А когда ему станет лучше, вам обоим необходимо хорошенько подумать и составить три вопроса, ответы на которые может знать только ваша мать. Нам надо убедиться, что она жива.
— Вы хотите сказать, что ее может уже не быть в живых? Вы это имеете в виду?
— Не терзайте себя. Это маловероятно. Сейчас в их интересах сохранять ей жизнь и здоровье.
Намереваясь отвлечь ее от мрачных мыслей, он сказал, кивая на стену:
— Превосходные фотографии! Все до единой. Скоро волнения останутся позади, и вы будете улыбаться, как на этих снимках, вот увидите. Мы вам поможем. Это вы верхом на лошади?
— Да. Но верхом я больше не езжу… А эта фотография, где я в балетном платье, моя любимая. Она была сделана в прошлом году. Я вынуждена была бросить танцы из-за занятий в университете.
— Поразительно, как схвачен момент. Да она с автографом!
— Да, это подпись фотографа Джанни Таккола. Он хорошо известен во Флоренции. Он экспонирует мои фотографии на выставках, а эту подарил мне. Он использовал слово, которое вы употребили — «поразительная», и сказал, что рад тому, что я не стремлюсь быть моделью, как Оливия, потому что ни одно агентство не стало бы заключать со мной контракт. Люди замечают меня, а не мою одежду. А модель должна достаточно хорошо выглядеть, однако она лишь движущаяся вешалка для пальто, не более. Я немного работала моделью, помогая Оливии, но меня это и в самом деле не интересует… Мы не справимся! Мы не сможем справиться без нее!
— Постарайтесь успокоиться, все будет хорошо. Мы вернем ее домой. Вы все правильно сделали, но нам и в дальнейшем будет необходима ваша помощь. — И инспектор вновь попытался отвлечь ее. — Пожалуйста, соберите какую-нибудь одежду Оливии, ту, что она носила и которую еще не успели постирать. Вы понимаете, зачем это?
— Конечно. — Она поднялась, подошла к изголовью кровати и нажала на звонок. Через минуту раздался легкий стук в дверь, и вошла служанка-филиппинка.
— Да, синьорина, — сказала она, шмыгая носом. Ее щеки все еще были мокрые, она и не пыталась сдержаться или скрыть слезы.
— Отведите инспектора в комнату моей матери и дайте ему то, что он попросит.
Инспектор нахмурился:
— Будет лучше, если вы тоже пойдете.
— Я хочу посмотреть, как там Лео.
— Разумеется…
Ничего не оставалось, как последовать за заплаканной служанкой, которая повела его до конца темно-красного коридора. Поднявшись по двум серым ступеням, они оказались в последней спальне. Как он и ожидал, комната была полна света и воздуха. Здесь тоже были фотографии в серебряных рамках — почти стен не видно, — и на всех были сын и дочь. На одной или двух они были сняты вместе, еще маленькими. Инспектор рассмотрел их поближе. Никогда в жизни он не видел таких красивых детей. Неудивительно, что графиня так часто их снимала. Одна черно-белая увеличенная фотография выделялась среди цветных — дочь в тонком балетном платье, от нее будто свет исходил, а фон фотографии казался иллюзорным, размытым. Этот снимок явно был сделан недавно.
— Синьорина занимается балетом?
— Балет давно. Сейчас не танцевать. Сейчас сдавать экзамены. Университет. — Служанке удалось справиться со слезами.
— Да, жаль… — покачал головой инспектор, снова взглянув на прекрасную фотографию. — Конечно, в наши дни всем молодым людям необходимо образование…
Служанка, даже если и поняла его, не ответила.
Зимнее солнце пробилось между длинными муслиновыми занавесками и осветило большую новую кровать, застеленную пастельных тонов шелковым покрывалом. Возможно, гладкая пустота кровати, на которой давно не спали, сильно подействовала на служаку, и она вновь громко разрыдалась:
— Моя синьора! Моя синьора! О, что со мной теперь будет?
Она была такой маленькой, с короткими прямыми волосами, что походила скорее на девочку, а не на молодую женщину, так что инспектор почти машинально успокаивающе погладил ее по голове.
— Ну успокойтесь, успокойтесь. Все будет хорошо. — Он знал, как вести себя в таких ситуациях. — Вы ведь переживаете из-за документов? Я могу попробовать…
— Нет! — Она почти кричала на него. — Моя синьора все для меня делать, делать разрешение работать. Все! Моя плакать о синьоре, потому что они ее убивать!
— Нет-нет… Мы вернем ее домой. А сейчас послушайте меня. У нас есть специально обученные собаки, которые помогут нам найти вашу хозяйку, но для этого вы должны дать нам что-нибудь из ее одежды. Вы понимаете?
— Да, синьор.
— Что-то, что собаки понюхают, а потом… Вам понятно?
— Да, синьор.
Инспектор вздохнул. Он понимал, попроси он ее выпрыгнуть из окна, она ответит «да, синьор» и останется стоять без движения, как сейчас. Но он был опытным полицейским, почему капитан и отправил его сюда. Он попробует еще раз и, если ничего не получится, пошлет за дочерью графини.
— Как вас зовут?
— Сильвия, синьор. — Он протянул ей свой большой белый носовой платок. — Спасибо, синьор.
— Вытрите глаза.
— Да, синьор. — Она сложила платок вдвое и спрятала в карман халата, после чего вытерла глаза рукавом.
— А теперь, Сильвия, одежда твоей синьоры. О-деж-да… — Он осмотрелся и не увидел даже какого-нибудь пояска.
Сильвия открыла дверцы одного из выстроившихся в ряд бело-золотых шкафов — это был явный прогресс.
— Моя синьора иметь много-много платья, — произнесла она гордо. — О-очень… — Она продолжила открывать дверцы и внезапно вытянула что-то длинное, легкое и прозрачное.
— Это когда мистер Патрик приехать из Штатов. Моя синьора очень красивая для мистер Патрик… О, моя синьора… — Вернувшись к реальности, она снова принялась рыдать. Прозрачная тонкая ткань выпала из ее маленьких рук.
Инспектор поднял вещицу. Ее недавно постирали, поэтому она была совершенно бесполезна.
— Грязное белье, — сказал он медленно, сжав локоть служанки. — Где грязное белье твоей синьоры? Для стирки?
Хотя вполне возможно, что за эти десять дней она перестирала каждую вещь. Филиппинка, продолжая всхлипывать, повела его в ванную, очень большую, всю белую с золотом.
Корзина для белья! Он открыл ее, почти не надеясь, однако на дне лежала пара кружевных вещичек. Инспектор вынул их.
Сильвия пришла в ужас и крещендо «моя синьора» преследовало его, пока он возвращался в спальню и убирал белье в полиэтиленовый пакет. Он чувствовал себя почти так же скверно, как она. Совершенно незнакомый человек роется в нижнем белье ее синьоры — нестираном белье — большими грубыми руками. Он был рад поскорее уйти от ее слез и писков протеста и самостоятельно нашел дорогу назад, в белую гостиную.
Леонардо очень тихо разговаривал по телефону, поддерживая голову свободной рукой. Его сестра пристроилась на подлокотнике дивана рядом.
— Все в порядке. Я спущусь. — Он повесил трубку.
— Лео, ты не можешь. Это нелепо. Я сама пойду вниз.
Но он поднял куртку с пола так бережно, словно любое внезапное движение усиливало его боль. Потом мягко, успокаивая, погладил руку сестры.
— Им нужен я. Все хорошо. — Он встал и, взглянув на инспектора, произнес: — Извините…
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я понимаю, что вы не в состоянии со мной разговаривать. Я вернусь, когда вам станет лучше. Но, простите, мне кажется, что ваша сестра права. Вы же не собираетесь куда-то идти? — спросил инспектор.
— Только вниз, в мастерскую. В противном случае они не смогут продолжать работу. Вы пойдете со мной?
— Разумеется. — Хотя бы для того, чтобы поддержать его в случае необходимости.
Инспектору еще ни разу не доводилось видеть человека, который выглядел бы столь нездоровым и при этом самостоятельно передвигался. Леонардо, хотя и покачиваясь, начал спускаться вниз по лестнице.
— Вы не хотите вызвать лифт?
— Нет. Шум, движение… Не могу, — еле двигая губами, произнес Леонардо.
Они спустились по ступенькам. Проходя мимо фонтана, молодой человек остановился, покачнувшись. Инспектор поддержал его.
— Мама… О господи, даже не знаю, что лучше…
— Все будет хорошо. Если позволите мне поговорить с вами, если доверитесь мне.
Тут инспектор обнаружил, что разговаривает сам с собой. Глубоко запавшие глаза юноши были пусты. Он больше не мог ни слышать, ни двигаться и прошептал:
— Помогите…
— Я здесь, чтобы помочь вам, поверьте…
— Нет. «Скорую помощь», врача… Леонардо скорчился над травой в приступе рвоты и молча, медленно повалился на широкий камень у фонтана.

— И как он сейчас? Ты меня слышишь? Открой бутылку, Салва, раз уж ты там стоишь. — Тереза передала мужу бутылку.
Гварначча сжал оплетенное соломой горлышко:
— Я звонил в больницу перед уходом с работы. Они сказали, что он без сознания и еще нескоро выйдет из этого состояния.
— Бедняга. Не знала, что мигрень причиняет такие страдания, — посочувствовала Тереза.
— Когда появился врач, Леонардо не реагировал на свет, не чувствовал ни рук ни ног. Впору было заподозрить что-то и похуже мигрени. К счастью, его сестра все мне заранее объяснила.
— Как она выглядит? Не стой на дороге, Салва, я хочу подойти к раковине. Она так же красива, как ее мать?
— Красива, но по-другому.
— Как, ты сказал, ее зовут?
— Не знаю. Все время забываю! Ты помнишь графиню? Ты ведь уже перебралась во Флоренцию в те дни, когда здесь проходили показы мод.
— Я видела ее у парикмахера.
— Что?
— Не переживай. Я не трачу все твое жалованье на парикмахера, который причесывает графиню Брунамонти. Я видела в каком-то журнале большой материал с фотографиями, ну, знаешь, знаменитости в домашней обстановке. Там еще была фотография — графиня в бежевом кашемировом костюме, очень простом, позади нее на белой софе в белой комнате свернулась маленькая собачка. Я тогда подумала, что она, должно быть, старше меня, но выглядит просто превосходно, как модель.
— Она одно время была моделью.
— А затем я представила, что наши сорванцы натворили бы в такой белой комнате. Позови их, ладно? Все готово.

Первое, что сделал утром инспектор, — позвонил из офиса в больницу Санта-Мария-Нуова. Леонардо Брунамонти, сказали ему, все еще спит, но, возможно, проснется к обходу, в одиннадцать, после чего сможет уйти. Инспектор решил: он отправится в больницу под предлогом, что явился отвезти Леонардо домой, а чтобы не привлекать внимания, поедет на собственной машине и не возьмет водителя.
Если молодой человек и был удивлен, увидев его, то и вполовину не так сильно, как инспектор.
— Я просто не узнаю вас, — не смог скрыть изумления Гварначча.
— Со мной все в порядке. Выспался, только и всего. — Напугавшее вчера инспектора мертвенно-бледное, плохо вменяемое существо превратилось в приятного молодого человека с большими зеленовато-карими глазами, и если они все еще выражали беспокойство, то угадывалась в них и искренняя признательность. — Я обычно принимаю снотворное до начала мигрени, когда начинает ухудшаться зрение, но не в этот раз… Вы понимаете.
— Разумеется, понимаю. Однако я еще вчера говорил вашей сестре, что ваше бодрствование было бессмысленным. Никто не позвонит. Моя машина под окнами. Надеюсь, я не слишком бесцеремонно поступил, придя сюда, но я хотел бы побеседовать с вами…
— Я рад вашему приходу. Это правда, что Патрик — Патрик Хайнс — настаивал, чтобы мы все сделали сами. Он американец и не доверяет местным властям. Простите, что я так говорю, но…
— Не волнуйтесь. Такое бывает.
— Понимаете, он считает, что частный детектив будет работать только в наших интересах, тогда как вы захотите прежде всего арестовать похитителей.
— Отчасти он прав, — признал инспектор, — но невозможно представить, что мы сочтем успешным дело, если потеряем жертву.
— Нет, конечно, но он предполагает, что вы можете пойти на больший риск, чем…
— Когда вы познакомитесь с капитаном Маэстренжело, то поймете, как трудно представить себе его идущим на риск, тем более если предстоит рисковать человеческой жизнью! К тому же мы не собираемся возражать против того, чтобы вы наняли частного детектива, если он согласен сотрудничать с нами. Но могу ли я попросить вас сначала поговорить с капитаном и прокурором? Это ведь благоразумно, как вы полагаете?
— Более чем. Откровенно говоря, для меня это огромное облегчение. Не представляю, как бы мы справились одни.
— Вы бы и не справились. Никто не смог бы. Не верьте, если вам говорят, что кто-то справился самостоятельно.
— Наверное, вы правы. Могу я попросить о любезности? Остановите ненадолго машину, пожалуйста. Я десять дней не был на воздухе и, когда вернусь, отправлюсь прямо в мастерскую. Не хочу тратить ваше время, и все же…
— Нет проблем, мы непременно пройдемся, — успокоил юношу инспектор.
Возможно, Леонардо и оправился от мигрени, однако душевные страдания сделали его настолько рассеянным, что он и не заметил, что инспектор выбрал очень длинный маршрут, взбираясь на виа Микеланджело, хотя имел разрешение ездить через центр города. Инспектор чувствовал, что сейчас полностью владеет вниманием Леонардо Брунамонти, но не был уверен, что удержит его, когда появится Хайнс. Он припарковался, не доезжая до статуи Давида, они вышли из прогретой солнцем машины, и на них тут же набросились порывы ледяного ветра, от которых перехватывало дыхание.
В молчании они шли вдоль мраморной балюстрады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30