Отопление еще не отключили, но ледяной пронизывающий воздух давал о себе знать даже в массивном каменном здании Палаццо Питти. В солнечных флорентийских садах и среди блестевшего на темных северных горах снега прятались желтые и фиолетовые крокусы. Над столом неподвижно возвышалась солидная, одетая в черную форму фигура инспектора карабинеров Салваторе Гварначчи. Он хранил молчание. Умение молчать было самым сильным его профессиональным приемом.
Хрупкая молодая женщина сидела напротив, напряженная, словно натянутая струна. Она так волновалась, что не могла говорить. Это была Катерина Брунамонти — дочь покойного графа, по крайней мере она так представилась. На ней была простая, но очень дорогая одежда, на пальце длинной белой руки сверкало кольцо с крупными камнями, похожими на бриллианты. Ей было лет двадцать или чуть больше.
Войдя к нему, она сразу назвала свое имя и теперь, казалось, ждала от него помощи. Инспектор молча за ней наблюдал. Она не смотрела на него прямо, а, слегка повернув голову, искоса поглядывала карими глазами. Эта поза, длинные светлые волосы, почти невидимые брови и ресницы и белые руки с выставленными напоказ бриллиантами, чопорно лежавшие на коленях, делали ее похожей на тех дам в вышитых бисером корсажах и пышных жабо, чьи портреты висели по соседству в галерее. В Палаццо Питти, построенном в XV веке, бывшей резиденции герцогов Медичи, расположены несколько художественных музеев, в частности Палатинская галерея, Галерея современного искусства и др.

Дамы, честно говоря, мало походили на реальных людей, как, впрочем, и сама Катерина Брунамонти, поэтому действительно трудно было ожидать, что она вдруг заговорит. Она была так напряжена, что казалось, если инспектор не придет ей на помощь, произойдет короткое замыкание. Но он молчал.
— Я должна была прийти к вам. Это было просто необходимо, что бы ни говорил Леонардо. Я не хочу совершать ничего противозаконного.
— Разумеется, — любезно отозвался инспектор. Так уж был устроен его мозг: Гварначча мгновенно фиксировал мимолетные выражения лица, запоминал каждое сказанное слово, но слушал непроизнесенное. При этом он с невозмутимым видом взирал на карту за ее спиной. Нервозные люди обычно перестают говорить, если смотреть им прямо в лицо. Если же позволить себе отвести взгляд, они, напротив, постараются привлечь внимание.
— Леонардо — это ваш?…
— Мой брат. Он ошибается. Решение принимаю я. Я гораздо разумнее, и я читала о таких случаях. Самое лучшее — вызвать карабинеров.
— Вы абсолютно правы. — Он лениво исследовал карту своего квартала, разыскивая пьяцца Санто-Спирито. Он знал, где расположен палаццо Брунамонти, хотя не со всеми в этом районе был знаком лично. — И вы пришли к нам.
— Я беспокоюсь о матери. Она… С ней могло что-то случиться. Леонардо… Да вы не слушаете меня!
Это было весьма справедливое замечание, поскольку он, едва взглянув на девушку, поднял трубку, связался с главным управлением на другой стороне реки и попросил:
— Мне капитана Маэстренжело. Она вскочила:
— Что вы делаете? Я хотела только поговорить с вами…
Сейчас он уже пристально смотрел на нее серьезными, чуть навыкате глазами. Она замолчала и уселась в прежней настороженной позе, слегка отвернув голову.
— Если не ошибаюсь, ваша мать владеет домом моды.
Много лет назад показы моды, которые до сих пор носят имя Палаццо Питти, действительно проходили здесь. Меры безопасности, связанные с доступом сотрудников фирмы в галереи, создавали много проблем, и Гварначча вздохнул с облегчением, когда показы мужской и детской одежды перенесли в другую часть города, в крепость Фортеза да Бассо, а женской — в Милан. Много воды утекло с тех пор, но он запомнил графиню Брунамонти, и не только потому, что ее дом моды был широко известен, но еще и потому, что она была необыкновенно хороша собой.
Он вытащил блокнот. Это заявление должен бы принимать кто-то повыше званием, чем он.
— Как зовут вашу мать?
— Оливия Беркетт.
Он повторял и записывал:
— Оливия Беркетт, вдова графа… Уго? Брунамонти…
— Она никогда не пользовалась титулом, его писали только на бренде. До замужества моя мать была моделью.
— Дата рождения?
— Шестнадцатое мая тысяча девятьсот сорок девятого года, Калифорния.
— Когда вы видели ее в последний раз?
— Десять дней назад, но…
— Алло? Алло! Нет, нет. Мне необходимо поговорить лично с ним. Уверен, полковник поймет. Это срочно. Что? Да. Да, я подожду.
— Подождите! — Ее бледное лицо порозовело, в карих глазах светилась тревога.
— Ждать нельзя, синьорина. Вам следовало немедленно заявить об исчезновении своей матери. Как вам и вашему брату пришло в голову медлить столько времени? И что вы делаете здесь, у меня? Вы должны были сразу позвонить в полицию. Алло? Да, я все еще здесь… Скажите ему, это Гварначча из Питти. Спасибо. Нет. Пусть он мне перезвонит. — Инспектор повесил трубку. — Вы не ответили на мой вопрос. Почему вы пришли сюда?
— Это не я виновата. Я же говорила вам, что не я, а Леонардо. Он не хотел, чтобы этим делом занимались полиция или карабинеры… Он даже не знает, что я здесь. Я собиралась позвонить вам еще на прошлой неделе. Меня никто ни в чем не может обвинить, что бы ни случилось.
— Десять дней назад. В котором часу она пропала? — Время, когда можно было действовать по горячим следам, было безнадежно упущено.
— Ночью. Около полуночи.
— И ваш брат полагает, что ее могли похитить? Он считает, что справится с этим в одиночку? Боится, что ваши банковские счета будут заморожены?
— Да, но я с ним не согласна. Мы должны найти ее и тех, кто ее похитил, иначе мы станем пособниками и соучастниками преступления. Кроме того, жертву часто убивают, даже если заплатить выкуп. Она, может быть, уже мертва.
— Почему вы так уверены, что с ней что-то случилось? Люди часто исчезают по многим другим причинам, иногда они сами хотят исчезнуть.
— Ее собаку каждый вечер необходимо выгуливать. Обычно этим занимаюсь я, так как она и брат работают допоздна. Я же ранняя пташка и предпочитаю трудиться на свежую голову. Но в тот вечер я уже приняла душ и была в своей комнате, поэтому с Тесси вышла она. Когда она не вернулась, Леонардо отправился на поиски. Во дворе он обнаружил собачий поводок. Ее машины не было. Она всегда оставляла ключи внутри, потому что часто их теряла, к тому же после восьми вечера ворота во двор запирают на ночь, так что они закрыты…
— Разумеется, за исключением тех десяти минут, когда выгуливают собаку?
— Женщине трудно их открыть. Она хотела, чтобы в них вставили обычную дверь, но это же историческая ценность. Оливия всегда говорила, что, если воры захотят, они все равно залезут, а если машину закрывать, назад ее получишь с разбитыми стеклами.
— Она права. Можете описать машину и назвать номер?
— Я записала. — Она открыла кожаную сумочку и вынула лист бумаги. Взглянув, инспектор положил его у телефона.
— А что у нее за собака?
— Очень маленькая, песочного цвета.
— Какая-нибудь редкая порода?
— Нет. Помесь, девочка. Оливия взяла ее из приюта. Когда дело касалось животных, она была довольно сентиментальна и считала нелепым тратить деньги на дорогую породу, когда вокруг так много собак, с которыми дурно обращаются и которым нужен дом.
— А вы с этим не согласны?
— Только потому, что это небезопасно. В наши дни у них может быть лейкемия или даже СПИД. Я водила собаку к ветеринару, чтобы проверить. Я из тех людей, кто думает о подобных вещах. Я человек здравомыслящий.
— Понятно. Так значит, никаких попыток связаться с вами не было?
Она покачала головой. Ее лицо все еще горело, глаза сверкали, словно наполненные слезами.
Инспектор ощутил вину. Ему казалось, что он допустил бестактность, а неземная внешность этой утонченной молодой женщины, чьи длинные белые руки неподвижно лежали на коленях, пока она плакала, заставляли его сильнее, чем обычно, чувствовать себя слоном в посудной лавке. Разумеется, он не предполагал, что проблема окажется столь серьезной.
— Вы уверены, что брат не знает о вашем приходе сюда? Возможно, похитители связывались с ним. Если у него есть причины не доверять вам, он мог не поставить вас в известность.
— С тех пор как это произошло, он не встает с дивана рядом с телефоном. Я тоже все время там.
— Телефон находится в вашем доме?
— Да, разумеется.
— Хм. Значит, похитители на связь не выходили. Вы так и не объяснили, почему пришли именно сюда.
— Сначала я пошла в ваше главное управление на виа Борго-Оньиссанти. Я не могла говорить из дома: Леонардо день и ночь не отходит от телефона. Охранник у входа остановил меня и спросил, чего я хочу. Не могла же я объяснять ему все на улице! Я просто сказала, что мне нужно кое о чем сообщить, и он направил меня к окошку, где принимают заявления о кражах и других происшествиях. Я уже обращалась туда, когда украли мою машину. Мне предложили заполнить форму, но я сказала, что пришла сюда не бумаги заполнять, а поговорить с кем-нибудь и получить совет. Меня послали к вам.
— Хм. — Едва ли он мог обвинять коллег. Их непрестанно осаждали бездельники и смутьяны, а она даже сейчас не особенно откровенна.
— Я так нервничала перед тем, как сюда прийти. Все были против.
— Все — это кто?
— Мой брат и Патрик Хайнс. Патрик юрист. Управляет нашими делами в Нью-Йорке. Приехал, как только все это произошло, а сейчас он в Лондоне, пытается нанять частного сыщика в крупном агентстве. Он будет вне себя, узнав, что я пришла к вам. Когда они об этом узнают, они оба будут против меня. Но ведь я поступаю правильно, да? По закону?
— Разумеется. Не стоит переживать. Дело сделано — им придется принять этот факт. Будет лучше, если их удастся убедить сотрудничать со следствием, а не просто терпеть наше присутствие, но, так или иначе, их больше будет волновать судьба вашей матери.
Зазвонил телефон. Прежде чем поднять трубку, он сказал:
— Вы не могли бы немного подождать в приемной?
Она поднялась, по-прежнему не глядя ему в глаза. Она оказалась высокой.
— Разве обязательно говорить, что все это вам рассказала я? Ведь вы могли узнать об этом из других источников?
— Извините, я поговорю с вами через минуту. Он подождал, пока дверь за ней закрылась.
— Гварначча?
— Да, это я… Да, дело серьезное… Десять дней назад около полуночи исчезла графиня Брунамонти. Вышла с собакой — обычная прогулка вокруг дома, оставила главные ворота во двор незапертыми — так делают, уходя ненадолго. Во дворе найден собачий поводок… Да, как каждый вечер… Об этом и речь… Палаццо Брунамонти на пьяцца Санто-Спирито… На это полагаться нельзя. Информация исходит от дочери, и она не уверена… В любую минуту может передумать. Есть еще брат и юрист, американец. Они хотят привлечь частного детектива, поэтому…
Инспектор повесил трубку и глубоко вздохнул. Согласно статистике, после введения закона 1991 года, который дает разрешение магистрату замораживать банковские счета семьи, член которой стал жертвой похищения, среднее количество подобных случаев снизилось с двадцати одного до пяти в год. Правда, статистика умалчивает о другом: закон создал дополнительные трудности для следствия в тех случаях, когда семья не сообщает о случившемся немедленно; о жестоких страданиях похищенных из-за того, что деньги выплачиваются не сразу. Профессиональные похитители приноровились и выбирают теперь жертв из влиятельных семей со связями, чтобы получить хотя бы часть выкупа от государства в соответствии со статьей закона о «выплатах в интересах расследования». Правда, графиню Брунамонти вряд ли утешила бы мысль, что она одна из этих пяти случаев, а не из двадцати одного. Только статистика может обобщать. Каждый случай требует отдельного подхода. Разве можно обобщить боль и страдания людей? Инспектор встал.
Он надеялся, что начальство согласится — хотя бы на данном этапе — с просьбой дочери сохранять тайну. Это не будет иметь большого значения на первой стадии расследования, зато они не потеряют единственного союзника в семье. Он открыл дверь и выглянул в приемную. Она была пуста.
— Лоренцини! Появился юный сержант.
— Девушка, которая только что была у меня, ушла?
— Да. Мне не следовало ее отпускать?
— Ничего страшного. Ди Нуччо и Лепори уже уехали?
— Только что.
— Надеюсь, они помнят все, о чем я говорил вчера вечером. Они поели?
— Наверное, да.
— Воду взяли? Я их предупреждал. Там на много миль ни одного кафе или бара.
Гварначча застегнул куртку и надвинул пониже фуражку, готовясь встретить ветер, завывания которого слышал все время, пока, ворча, тяжело спускался по лестнице:
— Охранять Палаццо Питти, конечно, должны мы, военная полиция, корпус карабинеров. Да еще поиск свидетелей, да бесконечные дрязги местных жителей! А теперь вот похищение. Откуда взять на все это время и силы?…
Зимнее солнце, ослепляя, сияло на безоблачном небе. Инспектор, проходя под великолепным железным фонарем арочного свода, торопливо нашарил в кармане темные очки: глаза не терпели яркого света. Надежно защитив их темными стеклами, он смело подставил лицо теплым солнечным лучам, наслаждаясь утренними запахами, которые свирепый ветер нес с гор. Солнце пыталось согреть воздух, однако, как только Гварначча покинул Палаццо Питти и вышел на открытый склон перед дворцом, ледяной ветер набросился на него, и он с удовольствием подумал, как хорошо, что на нем плотная тяжелая куртка.
На площади у подножия холма царило возбуждение и было не протолкнуться — флорентийцы, воодушевленные великолепием дня, стремились ехать порезвее. Каждые несколько минут перекресток виа Романо и виа Маджо оглашался хором клаксонов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30