Я медленно покачал головой.– Деньги помечены, – сказал я. Она пристально посмотрела на меня.– Ты выпил, Хэнк. Я чувствую по запаху.Она подтянула шкуру и накинула ее на плечи, прикрыв грудь. Внизу тут же обнажилось левое колено; при свете огня оно казалось твердым и бледным, словно мрамор.– Они помечены, – повторил я.– Где ты был? В баре?– Если мы начнем их тратить, нас поймают.– Да ты весь провонял, Хэнк. От тебя пахнет так же дурно, как от Джекоба. – На этой последней фразе голос ее повысился и стал раздраженным. Я явно испортил ей праздник.– Я ничего не пил, Сара. Я совершенно трезв.– Но я чувствую запах.– Это от моих брюк и сапог, – сказал я, протягивая ей сапоги. – Они насквозь пропитались вином.Сара посмотрела сначала на сапоги, потом – на темные пятна на моих джинсах. Она мне не верила.– И где же ты их так увозил? – с осуждением в голосе произнесла она.– Там, возле аэропорта.– Аэропорта? – Сара посмотрела на меня так, будто не сомневалась в том, что я лгу. Она все еще никак не могла понять, в чем дело.– Деньги помечены, Сара. Нас тут же вычислят, если мы начнем их тратить.Она уставилась на меня, и постепенно сердитое выражение исчезло с ее лица. Я словно видел, как крутятся мысли в ее голове, как выстраивает она логическую цепочку.– Деньги не мечены, Хэнк.Я не стал спорить; я знал, что в этом нет необходимости. Теперь Сара уже понимала, о чем идет речь.– Как можно было их пометить? – спросила она. Мысленно я все прокручивал свои действия после того, как убил женщину. Я был измотан до предела, голова раскалывалась, и мне опять стало казаться, что я упустил из виду что-то очень важное.– Ты становишься параноиком, – сказала Сара. – Если бы они были мечеными, об этом написали бы в газете.– Я разговаривал с агентами ФБР. Они сами мне это сказали.– Может, они подозревают, что деньги взял ты. И пытаются запугать тебя.Я печально улыбнулся ей и покачал головой.– Они бы обязательно упомянули об этом в газете, Хэнк. Я просто уверена.– Нет, – сказал я. – Это ловушка. Именно так они рассчитывают найти тех, кто присвоил себе эти деньги. Перед тем как отдать выкуп, они переписали серийные номера, и все банки уже начеку. Как только мы начнем тратить деньги, нас тут же разоблачат.– Но это просто физически невозможно. Ведь там было сорок восемь тысяч банкнот. И жизни не хватит, чтобы их все переписать.– Они переписали не все. Только пять тысяч.– Пять тысяч?Я кивнул.– Так, значит, с остальными все в порядке?Я догадался, куда она клонит, и покачал головой.– Их ведь не различишь, Сара. Один шанс из десяти, что банкнота, которую мы потратим, окажется меченой. Мы не можем так рисковать.Огонь, полыхавший в камине, отбрасывал мерцающие блики на ее задумчивое лицо.– Я могла бы устроиться на работу в банк, – проговорила она. – И выкрасть список номеров.– В обычном банке ты его не найдешь. Он может храниться лишь в Федеральном резервном банке.– В таком случае я могла бы устроиться в один из его филиалов. Скажем, в Детройте?Я вздохнул.– Остановись, Сара. Все кончено. Ты лишь усугубляешь тяжесть ситуации.Нахмурившись, она уставилась на матрац из денежных пачек.– Я уже разменяла одну бумажку, – печально сказала она. – Сегодня днем.Я полез в карман и достал стодолларовую банкноту. Развернув, я передал ее Саре.Она на несколько секунд замерла, уставившись на нее. Потом перевела взгляд на мои сапоги.– Ты убил его?Я кивнул.– Все кончено, любимая.– Как ты это сделал?Я рассказал ей, как все произошло: как позвонил в полицию и заявил о подозрительном типе; как кассир гнался за мной, когда я попытался его ограбить; как я ударил его мачете. Задрав рубашку, я хотел показать ей синяк, но при тусклом свете она не разглядела его. Сара прервала меня до того, как я подобрался к убийству женщины.– О, Боже, Хэнк! – воскликнула она. – Как же ты мог это сделать?– У меня не было выбора. Я знал одно: мне необходимо вернуть деньги.– Нужно было оставить все как есть.– Он бы обязательно вспомнил тебя, Сара. Вспомнил ребенка, твою историю о подаренной банкноте. И нас бы очень быстро вычислили.– Он не знал, кто…– Тебя показывали по телевизору на похоронах Джекоба. Он бы дал твое описание, и кто-нибудь непременно бы вспомнил тебя. И сопоставил все факты.Сара задумалась. Шкура опять соскочила с ее плеча, но она не обратила на это внимания.– Ты мог бы принести ему пять двадцаток, – сказала она, – попросить вернуть тебе стодолларовую банкноту, объяснить, что жена потратила, а тебе эта бумажка дорога как память.– Сара, – возразил я, начиная терять терпение, – у меня не было времени разыскивать пять двадцаток. Мне пришлось бы тащиться обратно домой. А нужно было успеть попасть в магазин до закрытия.– Ты мог бы зайти в банк.– Банк был закрыт.Она попыталась было еще что-то сказать, но я оборвал ее:– В любом случае это уже не имеет значения. Дело сделано.Она с открытым ртом уставилась на меня. Потом закрыла рот и кивнула.– О'кей, – прошептала она.Минуту-другую мы оба молчали, думая о том, в какой ситуации оказались и что делать дальше. В камине треснуло полено, взметнув искорки огня и выплеснув на нас легкую волну тепла. Слышно было, как тикают каминные часы.Сара подняла с пола пачку денег, подержала ее на ладони.– Что ж, хорошо хотя бы то, что нас не поймали, – проговорила она.Я промолчал.– Я хочу сказать, что это не конец света. – Выдавив из себя улыбку, она посмотрела на меня. – Мы просто вернулись к тому, с чего начинали. К тому же мы можем продать кондоминиум, рояль…При упоминании о кондоминиуме я почувствовал приступ острой боли в груди, как будто меня пронзила стрела. Кончиками пальцев я коснулся груди. Я ведь совершенно забыл о кондоминиуме, – вернее, заставил себя забыть.Сара продолжала:– Мы совершили грех, но лишь потому, что были вынуждены его совершить. Мы оказались заложниками ситуации, когда каждое злодеяние неизменно влекло за собой другие.Я покачал головой, но она не обращала на меня внимания.– Но самое главное, что действительно имеет значение, это то, что нас не поймали.Она пыталась оправдать наши поступки, представить их в выгодном свете. Это была ее обычная манера поведения в экстремальных ситуациях; я сразу же узнал ее. Раньше я восхищался этим ее качеством – мне и самому становилось от этого легче, – но сейчас этот подход казался мне слишком уж упрощенным; Сара словно забыла о том, что мы совершили. Девять человек убиты. Смерть шестерых из них – на моей совести. Это казалось невероятным, но это было правдой. Сара пыталась спрятаться от этой страшной реальности, не замечать того, что все эти люди мертвы по нашей вине, из-за наших бесконечных планов, жадности и страха. Она хотела избежать мук совести, которые неизменно последуют за этим признанием и в конце концов отравят нашу дальнейшую жизнь. Но избежать расплаты было невозможно; я понял это уже давно.– Мы не сможем перепродать их, – сказал я. Она взглянула на меня так, словно ее удивило то, что я подал голос.– Что?– Рояль я приобрел на распродаже. – Я потянулся к его клавишам и нажал одну, самую высокую. Она жалобно взвизгнула. – Обратно его не возьмут.– Можно поместить объявление в газете и продать самим.– А кондоминиум я и вовсе не покупал, – закрыв глаза, произнес я. Когда я открыл их, то увидел, что она в недоумении уставилась на меня. – Это была афера. Меня попросту надули. Украли мои деньги.– Я… – начала было Сара. – О чем ты говоришь?– Это был фальшивый аукцион. Они взяли у меня чек и получили по нему деньги. Кондоминиум на самом деле не существует.Она покачала головой, открыла рот, пытаясь что-то сказать, потом закрыла его и открыла опять. Наконец она вымолвила:– Как?Я выровнял сапоги на коленях. Кровь на них уже высохла, и они теперь стали жесткими, негнущимися.– Не знаю.– А ты сообщил в полицию?Я улыбнулся ей.– Да что ты, Сара.– И ты вот так запросто позволил им забрать твои деньги?Я кивнул.– Все наши сбережения?– Да, – ответил я. – Все.Она прижала руку ко лбу, продолжая сжимать пальцами пачку денег.– Теперь мы завязнем здесь навсегда, – сказала она, – так ведь? Мы никогда не сможем уехать отсюда.Я покачал головой.– У нас есть работа. Мы можем начать копить заново.Я пытался утешить ее, но смысл ее слов и на меня давил тяжким грузом. В один день мы из миллионеров превратились в нищих. На нашем счете в банке лежала тысяча восемьсот семьдесят восемь долларов; это было ничто. С каждым днем мы будем все глубже увязать в бедности, расходуя наши мизерные накопления на ежемесячные платежи за аренду дома и машин, телефон, электричество, газ, воду. А еще предстоит расплачиваться за кредиты. Покупать еду и одежду. Впереди нас ожидала борьба за существование, постоянная битва за то, чтобы свести концы с концами. Отныне мы были бедны; и, хотя всю свою сознательную жизнь я клялся себе в том, что с нами этого не произойдет, мы стали такими же, как мои родители.Мы никогда не сможем покинуть Форт-Оттова; к тому времени как мы скопим достаточно денег для переезда, встанет проблема дальнейшей учебы Аманды, или покупки новой машины, или моего ухода на пенсию. Нам суждено остаться здесь навсегда, и мы никогда не очистим этот дом от смрада содеянного. Его комнаты будут вечно хранить страшные воспоминания, которые в любой момент смогут обрушиться на нас гневными обвинениями. Пол под нашей кроватью навсегда останется местом, где мы прятали рюкзак с деньгами, комната для гостей будет напоминать о Джекобе, кухня – о том, как мы упаковывали деньги в детский рюкзачок, рояль станет символом нашей мечты о новой жизни, которую мы пытались начать, предавшись на нем пьяному акту любви.И мы вовсе не возвращались к тому, с чего начинали, как утверждала Сара. Мы потеряли все, что имели, отказались от этого в первый же день и теперь никогда, сколько бы ни прожили, уже не сможем вернуть былого.– Но все-таки у нас есть деньги, – сказала Сара. И протянула мне пачку, что держала в руке.– Это всего лишь бумага. Ничто.– Но это наши деньги.– Нам придется сжечь их.– Сжечь? – удивленно переспросила она. И, опустив пачку на колени, подобрала упавшую с плеч шкуру. – Мы не можем сжечь их. Не все же они меченые.– И от сапог мне тоже нужно избавиться. – Я поднес их к огню, покрутил в воздухе. – Как бы мне от них избавиться?– Я не позволю тебе сжечь деньги, Хэнк.– И от бутылки шампанского, что ты купила, и от его бумажника, часов, ключей…Сара, казалось, не слышала меня.– Мы можем убежать с ними, – сказала она. – Можем уехать из страны, отправиться в Южную Америку, Австралию, куда-нибудь подальше. Мы можем жить как бродяги, как Бонни и Клайд. – Она замолчала, уставившись на пачки денег, разбросанные вокруг нее. При свете огня они казались глянцевыми, блестящими. – Не все ведь они помечены, – прошептала Сара.– И от сумочки тоже, – продолжал я, – и шубы…– Может, пройдет много времени, и они забудут об этих номерах. Мы сможем хранить деньги до старости.– Как мне избавиться от шубы?Она перевела на меня взгляд и пристально посмотрела прямо в лицо.– От шубы?Я кивнул головой, почувствовав легкую тошноту. Я с утра ничего не ел. Тело мое было таким уставшим и голодным, что даже ныло. Я ощупал синяк на боку, проверяя, не сломаны ли ребра.– Где ты раздобыл шубу?– Пожилая женщина… Она зашла в магазин, когда я там находился.– О, Боже, Хэнк.– Я уже был без маски. Я пытался заставить ее уйти, но она все не уходила.Наверху, прямо над нашими головами, раздался детский плач.Я уставился на огонь. Мысли мои путались, и я уже утратил контроль над ними. Мне почему-то вдруг вспомнился мертвый пилот, брат Вернона, и то ощущение, которое я испытал, впервые увидев его тело, – тогда меня странным образом потянуло к нему, возникло непреодолимое желание до него дотронуться. Потом перед глазами встал магазинчик «Александерс», вспомнилось, как я перед самым уходом пытался стереть с пола отпечатки своих подошв; казалось, что чем больше я тру, тем ярче становится кровь, теряя черный налет, все более приближаясь к розовому оттенку. Следующим в памяти всплыл образ Джекоба, стоящего на снегу в своей красной куртке, с разбитым носом, рыдающего над телом Дуайта Педерсона. И, как только растаяло это последнее видение, я почувствовал, как дрожью пронизало мое тело дурное предчувствие. Я вдруг понял, что впереди не только долги денежные. Мне еще предстоит очень многое осмыслить и объяснить самому себе, и этот моральный долг окажется гораздо весомее. «Мы лишились всего , – подумал я. – Мы лишились всего» .– О, Боже, – вновь прошептала Сара.Поднявшись, я поставил сапоги на стульчик возле рояля и, старательно обходя покрывало из банкнот, направился к камину. Сара, обернувшись, наблюдала за мной.– Хэнк, – позвала она.Я отодвинул каминную решетку и быстрым движением швырнул бумажный пакет с деньгами на горящие поленья.– Давай оставим деньги, – проговорила она. – Оставим и посмотрим, что будет дальше.Пакет быстро занялся огнем, съежившись, как кулак. Когда бумага уже растворилась в пламени, одна за другой на цементный пол камина с мелодичным звоном стали сыпаться монеты. Одна из них, почерневший двадцатипятицентовик, лениво покатилась по кирпичам. Я ногой загнал ее обратно в огонь.– Хэнк! – воскликнула Сара. – Я не позволю тебе сжечь их.Аманда все громче заявляла о себе, теперь уже криками, которые эхом разносились по лестнице. Мы никак не реагировали.– Мы должны это сделать, Сара. Это последняя улика.– Нет, – взмолилась она с дрожью в голосе, словно готова была разрыдаться. – Не надо.Я присел на корточки возле огня. Я чувствовал его жар на своем лице; от него, казалось, раскрывались поры.– Я обещал тебе, что сожгу их в случае, если ситуация выйдет из-под контроля, – сказал я. – Так ведь?Она не ответила.Я протянул руку за спину и стал шарить по полу, пока не нащупал одну из пачек. Подняв ее и заставив себя отвести от нее взгляд, я швырнул пачку в огонь. Она загорелась не сразу: бумага была плотно спрессована. Сначала она лишь слегка обуглилась по краям, надписи почернели, а язычки пламени приобрели зеленоватый оттенок. Я потянулся за другой пачкой, которую отправил вслед за первой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50