Он выдвинул ящик шкафа, где хранились документы. Ящик был набит корреспонденцией.
– Это письма, в которых мне угрожают и обещают убить, – сказал он, демонстрируя содержимое ящика. – Как по-вашему, я похож на мертвеца?
– Думаю, я знаю, кто прислал мои, – с надеждой сообщил я.
– В Стране Басков многие получают письма с угрозами. Это происходит постоянно. Мы не можем проследить каждое письмо. Особенно если нет конкретной угрозы. В этом письме речь идет только о цвете. Но я скажу, чтобы заявление зарегистрировали. Все нужно делать по правилам.
Он посмотрел на меня с новым интересом.
– Вы англичанин? – спросил он.
– Я баск.
– Откуда ваш отец?
– Из Страны Басков.
– А ваша мать?
– Она из Ирландии.
Тогда он задал странный вопрос:
– Вы из английской разведки?
– Что?
– Вы из английской разведки или из английской полиции?
– Э… нет.
Вернувшись на работу, я спросил у Олаи совета. Она не оторвалась от работы и продолжала печатать.
– Вам следовало сказать «да».
– Почему?
– Здесь много людей из британской разведки. Он бы проявил большую заинтересованность. Полицейские начальники велят подчиненным сотрудничать с англичанами. А вы уверены, что не работаете на британскую разведку?
– Это какая-то шутка, которую я не понимаю?
– Нет. Я говорю серьезно. Ваш Тони Блэр очень предусмотрительно нашел союзников в мадридском правительстве. Он предложил английской разведке посылать своих сотрудников в этот район и помогать в борьбе против независимости. После того что сделали с нами англичане и американцы, испанские власти готовы ради них на все. Нельзя предугадать, как далеко зайдет их благодарность.
– Вы хотите сказать, что англичане здесь участвуют в борьбе против ЭТА? – уточнил я.
– Да, – кивнула Олая. – Потому что ЭТА и ваша ИРА тесно связаны. Во всяком случае, так они объясняют свое вмешательство. Обычно агенты представляются молодоженами, которые проводят здесь медовый месяц, или открывают бар, или начинают другой мелкий бизнес. Страна Басков похожа на… какое использовать слово? Похожа на большую деревню. Мы все знаем, что происходит вокруг. А как насчет вашей жены?
– А что с ней? – не понял я.
– Вы говорили, она работает в полиции.
– Значит, вы слышали, о чем я рассказывал?
– Конечно! – воскликнула. – Какие странные вещи вы спрашиваете.
– О.
– Вам нужно было сказать в полиции, что вы работаете на британцев.
– Зачем? – удивился я.
– Тогда бы они помогли. К тому же у вас отец из Страны Басков, а мать из Ирландии.
– И что?
– Вероятно, теперь они думают, что вы работаете на ЭТА. Здесь много ирландцев из ИРА.
– Вы считаете, я работаю на ЭТА?
Я впервые увидел, как Олая смеется.
– Нет, – сказала она.
Я тоже рассмеялся.
– Но никогда нельзя утверждать наверняка, – добавила она уже серьезно.
– Почему?
– В организацию ЭТА входит много тысяч людей. Каждая маленькая… э…
– Ячейка.
– Каждая ячейка функционирует автономно. Даже глава ЭТА не сможет сказать, кто есть кто. А если кого-то арестовывают, он откроет совсем немного. Полагаю, именно это делает ЭТА непобедимой.
Я заметил, как снаружи что-то блеснуло. Сначала я решил, что это солнечный блик, но потом с ужасом понял, что из окна второго этажа высовывается ствол ружья. Возможно, рядом с ним было и второе.
– Олая, скорее, за мной.
Мы выбежали из здания и обогнули корпус. Вернее, бежал я, а Олая нехотя следовала за ной.
Я так спешил, что не мог точно вспомнить, в каких окнах видел ружья. Они уже исчезли. Я побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, крикнув Олае, что проверю комнаты справа от лестницы, а она должна обойти все помещения слева.
Я распахнул несколько дверей и обнаружил лишь скучающих офисных служащих, которые с удивлением поднимали головы от своих столов.
Олаю я нашел в служебном помещении. Она сидела и курила с двумя охранниками. Это были те же охранники, которых раньше я видел с ружьями.
– Ну? – спросил я.
Она пожала плечами.
Глава 10
Я пытаюсь нарисовать общую картину, чтобы стало ясно, что в те дни многие странные события привлекали мое внимание. Внутренний голос подсказывал мне, что некоторые проблемы возникают на пустом месте, но другие, без сомнения, были довольно серьезными.
Каша и так заварилась довольно густая, но любая сложная ситуация совсем запутывается при появлении моей матери.
Она приехала к нам погостить.
Даже когда моя мать на другом континенте, она все равно выводит меня из себя, так что четыре недели (четыре недели!) должны были превратить мою жизнь в ад. Я всегда боялся, что если она приедет, то может привыкнуть и останется у меня навсегда.
Мою мать зовут Джанси; чудовищное имя, похожее на какую-то анаграмму.
Она всегда казалась слишком старой: застряла где-то между возрастом, когда с удовлетворением вздыхаешь, благополучно усевшись на стул, и состоянием, когда тебя поздравляют, если тебе удается совершить путешествие до него. «Почти на месте, дорогая. Ты молодец!» По ее виду можно решить, что она милая пожилая леди. На самом же деле она эгоистичная, сумасшедшая, вечно требующая внимания, навязчивая старушенция, от которой почему-то пахнет картошкой.
Я попытался подготовить Габи и привел в пример несколько выходок моей матери.
– Все считают своих родителей свихнувшимися, – пожала плечами Габи.
– Она провела последние двадцать лет на кухне, разговаривая с варежкой-прихваткой.
– Ну и что?
– И она думает, что ей отвечают.
– Твой отец умер. Ей одиноко, – объяснила Габи.
– Только у него одного были мозги.
– О, ты всегда видишь в людях только плохое, – возразила она. – Мы с ней нормально поговорили по телефону.
Я встретил мать в аэропорту. У нее очень слабое зрение, поэтому с ней все время что-то происходит. Ей делали операцию по поводу катаракты, но единственным результатом стало то, что у нее появился еще один повод жаловаться на жизнь. В лучшем случае она может различать смутные контуры. Первое, что она произнесла в аэропорту:
– Сал! Когда ты так растолстел?
– Тогда же, когда ты забыла о хороших манерах, мама.
Как она определила, что я растолстел? По запаху?
Я утешил себя тем, что если моя мать способна говорить гадости, то наверняка еще хоть какое-то время сможет сама себя обслуживать.
Я привез ее домой; Габи вела себя с ней просто очаровательно. Моя мать решила рискнуть и отплатила ей той же монетой. Она вела непринужденную беседу, хвалила мою жену и тот уют, который та создала в доме, а потом они вместе с Габи отпустили несколько шуток в мой адрес.
– Твоя мать очень милая, – сказала Габи через несколько дней.
– Просто ты еще не заглядывала в ее сумку.
– Что?
– Она прячет там кольца пяти мертвых сестер. И маленькую бутылочку с камнями из почек, насколько я знаю, не своих.
– Сал, твоя мать абсолютно нормальная.
Слава богу, на следующий день я перехватил мать, как раз когда она надевала пальто.
– Куда ты идешь?
– Я еду в Ипсвич. Моя подруга на следующей неделе ложится там в больницу. Я буду ее навещать, поэтому мне нужно выяснить, сколько времени займет дорога. Я беру машину.
– Мама, ты не в Англии, а в Испании, – напомнил я.
Моя мать рассвирепела.
– Ты же не думаешь, что я этого не помню? – прошипела она.
Это был тупик. Конечно, я мог сослаться на ее плохое зрение или на то, что она не умеет водить, но, похоже, это ничего бы не изменило.
Я сказал:
– Не забудь захватить ручку и бумагу, вдруг заметишь, что водители грузовиков нарушают правила. Обязательно запиши их номера и сообщи в полицию.
Я чувствовал, что мне морочат голову, а хуже всего было то, что Габи не было поблизости и она не видела, как себя ведет моя мать.
Потом моя мать пошла в атаку на Габриэль и на ее, как она выразилась, «привычку тратить чужие деньги».
– Это тебя не касается, – отрезал я.
– Меня не касается, что эта женщина выкачивает из тебя деньги?
– Она ничего из меня не выкачивает.
– Она всегда возвращается домой с покупками.
– Мы только что въехали в новый дом; нам приходится тратить деньги. Когда обустраиваешься, покупаешь много вещей.
– Но почему она покупает одежду?
Я вспомнил о нижнем белье, которое Габи покупала, чтобы порадовать меня, и о новых нарядах, благодаря которым все мужчины и женщины провожали ее взглядом, когда она шла по улицам Бильбао.
– У нее есть работа, – оправдывался я. – Она работает больше, чем когда-либо.
– Она тратит гораздо больше, чем может заработать в своем баре, – заявила моя мать. – Я же вижу.
– Она много работает, – настаивал я.
Действительно, в последующие недели рабочие смены Габи стали более частыми, но я решил, что это от нежелания сидеть дома с моей матерью. Хотя у меня и возникло странное ощущение, что Габриэль меня немного ревнует к Джанси.
Как-то ночью Габи разбудила меня.
– Что это за звук? – спросила она.
– Не имею понятия. Какой звук?
Выбор звуков был богатым. После первых дней на новом месте, когда мы с Габриэль предавались радостям медового месяца и ничего не замечали, стало очевидно, что по ночам здесь довольно шумно. Если погода была более-менее сносной, ведущую к нашему дому узкую дорогу оккупировали скейтбордисты. Компания парней на мопедах тащила скейтборды вверх на холм, и рев моторов эхом отзывался по всей местности, проникал в наши открытые окна и бил по моим барабанным перепонкам. Им нужно было семь с половиной минут, чтобы дотащить скейтбордистов на вершину холма (я засекал время), а потом раздавался еле слышный свист, когда они мчались вниз (четыре с половиной минуты). Потом парни на мопедах тоже съезжали вниз, и процесс повторялся, часов до четырех утра. Но и тогда шум не прекращался; почти каждая ночь сопровождалась праздничными гуляниями, когда толпа испанцев выходит на улицы, все кричат и смеются, хлопают дверцами машин, а потом разъезжаются по домам. До переезда сюда я считал, что темные круги под глазами у испанцев – это генетическая особенность; теперь я знаю, что это от того, что они никогда не спят.
Даже когда по соседству не шумят местные жители, в нашем доме на чердаке что-то происходит; думаю, там водятся мыши. Кто-то бегает, шуршит, а иногда, как ни странно, и сильно стучит. Дом очень старый, кто знает, в чем причина. В одной из нежилых комнат есть люк на чердак, и я как-то попробовал просунуть туда голову. Там не оказалось ничего интересного, но я сделал вывод, что мыши попадают туда из пристройки, примыкающей к задней стене.
Но в ту ночь нас разбудил не гул мопедов и не мышиная возня; звук был похож на шарканье и скрип. Тихие шаги рядом с дверью нашей спальни. Мы напрягали слух, сев в темноте. Снова что-то послышалось. Движение, тишина, потом вздох.
– Это моя мать, – сказал я.
– Нет, там кто-то другой.
– Это моя мать. Она всю ночь бродит по коридору.
– Ты уверен?
– Точно. Ты крепко спишь и раньше просто не слышала.
– Тогда почему она останавливается?
– Она останавливается у двери нашей спальни, чтобы послушать.
– Зачем?
– Выяснить, разбудила ли нас. Она хочет, чтобы мы знали о ее бессоннице.
Мы молча уставились в потолок.
Моя мать походила (восемь секунд), остановилась (три секунды), вздохнула (от одной до четырех секунд в зависимости от требующегося эффекта), потом пошла снова.
Когда я проснулся в следующий раз, Габи в постели уже не было. Куда она могла деться?
Моя мать, вероятно, решила опровергнуть свое заявление, что она никогда не спит, – от ее громкого храпа буквально дрожали стены. Нет сомнения, что позже она позвонит мне на работу и я услышу полный отчет о ее бессонной ночи. Тогда я спрошу ее очень вежливым тоном, почему женщина на пенсии так устает в течение дня, а она ответит, что «очевидно, я ничего не понимаю». Конечно, она права, ведь я искренне не могу взять в толк, почему, если ночной сон так важен для пожилой леди, она не упустит случая поспать и днем. Или почему старики ворчат, что молодежь слишком громко включает музыку, но при этом постоянно жалуются, что ничего не слышат, если звук чуть тише.
Я направлялся на работу: доехал до реки и ждал в машине очереди, чтобы воспользоваться транспортным мостом. Как обычно, я простоял около пяти минут, а оказавшись на другом берегу, поехал через городок Ареету, в направлении автострады.
Я все еще раздумывал, куда с утра могла подеваться Габи, когда зазвонил мой телефон.
Я исполнил танец «достань мобильный из кармана, не отпуская руль» и выяснил, что звонит моя мать, которая пребывает в невменяемом состоянии. Насколько я мог разобрать, произошло следующее. Вскоре после моего отъезда, моя мать перестала храпеть и очнулась, чтобы встретить новый день. Во входную дверь кто-то постучал, она надела халат и пошла открывать. Ярко светило солнце, но она смогла различить только тени двух мужчин. Один маленький, другой среднего роста. Возможно, был и третий. Более высокий что-то говорил, а другой все время прятался за его спиной. Джанси довольно сносно владеет испанским, но ей нужно, чтобы с ней говорили медленно, частично из-за ее плохого слуха, а частично из-за того, что по утрам ее мысли находятся в легком смятении.
Мужчины вошли в дом. Они разделились и разошлись по комнатам. Зрение у Джанси настолько слабое, что ей нужно находиться рядом с человеком, чтобы быть уверенной, что он вообще существует, поэтому она прислушалась и пришла к выводу, что по крайней мере один из них прошел в гостиную. Она последовала за ним. Она уже входила в гостиную, когда мужчина прошел мимо нее, держа в руках что-то тяжелое. Она бросилась вдогонку настолько быстро, насколько могла. И начала кричать:
– Кто вы? Убирайтесь из моего дома!
Один из мужчин что-то крикнул по-испански из соседней комнаты. Она почувствовала, как они быстро прошли мимо нее. Она решила, что они воруют ценные вещи: выносят из дома и грузят в фургон.
Она бы позвонила в полицию, но не могла вспомнить нужный номер. Раньше я показал ей кнопку, которую нужно нажать, чтобы позвонить на мой мобильный – вторая кнопка быстрого набора. Она схватила трубку и нажала кнопку.
В этот момент я был на очень оживленном участке шоссе в пяти километрах от аэропорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29