– Она помолчала. – Хотя, должна признаться, не понимаю, почему предположение, что убийца был знаком с жертвами раньше, менее страшно.
– Возможно, потому, что первая мысль заставляет нас почувствовать свою уязвимость.
В ее ставших темными глазах промелькнуло что-то похожее на отблеск грустной улыбки, быстро угаснувшей, когда Кэт заговорила:
– Наверное, это так. Лорд Стентон, по твоим словам, как бы испугался, что ты примешь участие в расследовании. Ты допускаешь мысль, будто его милость совершил нечто такое, что не хотел бы видеть вытащенным на свет Божий?
Себастьян наполнил ее бокал вином.
– Вероятна и другая версия. Лорд Стентон мог знать, что его сын замешан в таком деле, которое может бросить тень на их семью. И не хочет, чтобы об этом стало известно.
Он плеснул остаток вина из бутылки себе и минуту сидел в задумчивости, глядя сквозь темный рубин бургундского на пламя свечей.
– Можно предположить, что юноша по неосторожности привлек внимание убийцы в то время, когда сидел в харчевне. Но, судя по тому, что мне рассказали его приятели, более вероятно другое. Похоже, негодяй давно следил за Стентоном, следил и выжидал время, чтоб застигнуть его одного. И прошлой ночью ему представилась такая возможность.
Произнося эти слова, Себастьян чувствовал, что Кэт не сводит с него глаз. Она знала его, как никто другой. Знала о жестоких кошмарах, преследовавших его по ночам, о темных делах, совершенных им в прошлые дни.
– Ты боишься, что убийства на этом не кончатся? Этого опасаешься? – спросила она.
Себастьян долгим глотком осушил бокал и отставил его в сторону.
– Да. Опасаюсь.
ГЛАВА 11
Понеделъник, 16 сентября 1811 года
Кэт Болейн проснулась, охваченная тисками страха, он давил ей на грудь, не давая дышать.
«Это всего лишь сон, – сказала она себе. – В этот раз просто сон».
Тонкий луч света, протянувшийся из-за края тяжелых драпри на окнах, говорил о близости рассвета. Слегка повернув голову, она увидела Себастьяна, спавшего рядом, и улыбка тронула ее губы. Он оставался здесь, у нее, всю ночь. Такое случалось не часто.
Но и эта едва обозначившаяся улыбка мгновенно исчезла, когда вернулось тяжелое чувство, навеянное сном. Во сне она видела, будто идет вдоль темной аллеи, рядом с ней нет ни одного человека, но Кэт знает, что кто-то крадется следом. Слышны его шаги, видна его тень. Один и тот же сон она видела каждую ночь, неделя за неделей и прекрасно знала почему.
Кто-то следил за ней.
Она ни разу не встречала этого человека, но присутствие его ощущала часто. В театре. На Бонд-стрит. В тиши вечеров, когда она подходила к окнам, чтоб задернуть гардины, он был рядом. Выслеживая ее. Выжидая. Но чего?
Конечно, возможно, что это просто кто-то из поклонников. Какой-то почитатель таланта прячется в тени и подглядывает за ней, стараясь быть незаметным. Это могло бы напугать любую актрису, но она, женщина, уже несколько лет шпионившая на французов, передававшая добытые секреты наполеоновским агентам, знает страхи, которые и в страшном сне не привидятся простой актрисе.
Она выбрала для себя имя Кэт Болейн, но при рождении ее назвали совсем не так. Матерью ее была некая красавица, когда-то служившая украшением Лондона и пускавшая в свою постель многих богатых и знатных. Впоследствии она возвратилась в родную Ирландию. Именно эту страну с детства помнила Кэт, помнила выбеленный домишко на зеленой окраине Дублина – уютная маленькая обитель, наполненная смехом и любовью. И именно там оборвались ее безмятежные детские воспоминания, когда одной страшной ночью в дом вломились английские солдаты и вытащили его обитателей из кроватей.
Солдаты заставили Кэт и ее приемного отца смотреть на то, что они делали с той, которая была ее матерью. Девочка пыталась зажмуриться, но ей сказали, что если она не будет смотреть, то ее ждет такая же участь. Поэтому Кэт видела все. Когда с матерью было покончено, солдаты повесили и отчима. Тела их еще долго медленно раскачивались в полном дыма воздухе на зеленой окраине Дублина.
Все, что Кэт делала для Франции, она делала в память о том дымном утре. Она мечтала о дне, когда ее Ирландия сумеет обрести свободу. И никогда еще не раскаялась и содеянном, хотя и оборвала все связи с французскими агентами несколько месяцев назад, когда в ее жизни снова появился Девлин. Она продолжала хранить верность своей родине, но, любя Себастьяна, не могла больше помогать тем, против кого он сражался.
Кэт не сомневалась, что она по-прежнему подвергается опасности, что прошлая деятельность оставляет ее такой же уязвимой. Собственно, опасность не только не миновала, она возросла – теперь Кэт боялась как тех, кому когда-то оказывала услуги, так и тех, кто их преследовал. Она боялась и французов, и англичан.
Человек, который сейчас спал рядом с ней, не знал ровно ничего о том, что она совершила в прошлом. Себастьян несколько лет служил в армии, сражавшейся с той самой страной, которой она помогала. Несколько раз ей хотелось рассказать ему о том, что за ней следят. Но ее пугали непредвиденные последствия такого шага, она больше боялась, что Девлин узнает правду о ее прошлом, чем того, кто следил за ней на темных улицах.
Внезапно Кэт увидела, что Себастьян проснулся и лежит, тихонько наблюдая за ней блестящими глазами. У этого человека были самые странные глаза на свете, таких она никогда не встречала: они были ярко-желтыми, как у волка, и, подобно волку, он мог видеть в темноте. Эта особенность, а временами и другие его не по-людски яростные чувства, подчас озадачивала ее.
– Я разбудила тебя? – спросила Кэт. – Извини, пожалуйста.
Улыбка приподняла уголок рта.
– Нет, ты меня не будила.
Он потянулся к ней, пальцы зарылись в каскад волос, упавших на плечи, когда он притянул голову девушки к себе. Кэт прижалась к нему губами, чувствуя, как скользят по обнаженной спине его руки. Сколько наслаждения в его прикосновениях, сколько радости в его поцелуях! Она отдавала этому человеку свое тело и чувствовала, как любовь и счастье омывают и текут сквозь нее.
Но страх, холодный и тяжелый, не проходил, его присутствие она ощущала так ясно, словно это был незнакомец, невидимый, но стоящий рядом.
ГЛАВА 12
Ранним-преранним утром, когда на часах едва пробило семь, вороной арабский скакун Себастьяна уже поворачивал к воротам Гайд-парка. Утро выдалось погожим, снежим, аллеи парка в этот час были пустынны, не считая одинокого всадника на сером коне, неспешной рысцой скакавшего по Роттен-роу.
В числе привычек графа Гендона имелась и эта – начинать день с верховой прогулки в Гайд-парке. Себастьян помедлил, не сводя с отца внимательного взгляда, как вдруг мерин под тем неожиданно сбился с шага, засбоил, и мягкий утренний ветерок вместе со знакомым цоканьем копыт донес до него звук отцовского голоса.
И Себастьяна, и его братьев отец сам учил верховой езде. Даже в те дни граф Гендон, хоть и был постоянно занят делами по управлению поместьем, не мог доверить простому груму такой важной задачи. Учитель из отца вы шел суровый, требования он предъявлял высокие, а замечания подчас были обидными и жесткими. Но его гордость за сыновей, ставших отличными наездниками, была видна по радости, сверкавшей в глазах, да редким словам похвалы.
Воспоминания вызвали у него улыбку. Себастьян приноровил вороного к шагу отцовского коня, и некоторое время они скакали в полном молчании.
Затем Гендон бросил из-под густых бровей быстрый взгляд на сына и сказал:
– Не сомневаюсь, ты оказался здесь не случайно. И причина, что привела тебя, чертовски важна, иначе ты бы в такую рань еще полеживал в постели. В чем дело? Проиграл тетушкино состояние на бирже?
Себастьян рассмеялся. Тот факт, что его сын унаследовал некоторое состояние и небольшое поместье, служил для графа источником нескончаемых сожалений. Наследником, имеющим независимый доход, управлять нелегко, а управлять сыном казалось графу совершенно необходимым.
– Собственно, я хотел поинтересоваться вашим мнением о сэре Хамфри Кармайкле.
– Кармайкл? – Граф с отвращением фыркнул. – Наглый выскочка. Его отец был каким-то ничтожным ткачом. Всего-навсего гнусным ткачом.
– Это я знаю. Кажется, владеет несколькими фабриками где-то на севере?
– В Йоркшире. Во всяком случае, начинал он там. Теперь-то у него есть доля везде, от угольных копей до верфей и банковского дела.
Себастьян всматривался в хмурое лицо отца. Граф Гендон сохранил все высокомерие и предубеждения, свойственные его касте, но самое глубокое презрение он выказывал политическим противникам правящего кабинета тори.
Себастьян улыбнулся:
– Кармайкл, мне помнится, из вигов?
– Разумеется, нет. Твердит, что поддерживает тори, но в действительности этот тип, вообрази только, ярый радикал! Строит для своих фабричных дома, нанимает врачей лечить их. Устроил для рабочих перерыв на обед среди дня. Даже не позволяет на своих фабриках детям до двенадцати лет работать больше десяти часов в день.
– Подумать только! Куда катится нация?
Отец бросил на него недоверчивый взгляд, но лицо Себастьяна хранило серьезность.
– Не существует ли какой-либо связи между Кармайклом и Альфредом, лордом Стентоном?
– Стентон – банкир. И разумеется, он поддерживает связи с влиятельными денежными мешками. Как и всеми людьми, заметными в Сити. – Помолчав, Гендон продолжил: – Ты задал этот вопрос из-за происшествия с сыном Стентона? Говорят, что Барклей Кармайкл погиб таким же образом, как и Доминик Стентон.
– Да.
Гендон нахмурился, но ничего не сказал.
– А каковы политические симпатии Стентона? – поинтересовался Себастьян. – Он принадлежит к партии тори?
– Ну конечно же, будто может быть иначе? Стентоны ведут свой род от Вильгельма Завоевателя.
Себастьян снова рассмеялся:
– Ваши слова надо понимать так, что обладатели славной родословной получают вместе с ней и невосприимчивость к любой радикальной философии?
– Не будь смешным!
Они снова на некоторое время погрузились в молчание. У графа Гендона ходили на щеках желваки, будто он был либо раздосадован, либо о чем-то глубоко задумался.
После краткого раздумья он заговорил снова:
– До чего отвратительно то, что сделали с этими молодыми людьми! Каким скотом надо быть, чтобы вытворять такое с достойными и именитыми людьми.
Себастьян направил взгляд через лужайки парка туда, где в спокойной воде Серпентина отражалось голубое небо. Единственным, что, по-видимому, связывало две жертвы, было их богатство, и это обстоятельство наводило на мысль, что убийца затаил злобу на ту часть общества, которая состояла из зажиточных и привилегированных людей. Но Себастьяну не казалось, что все обстоит так просто. Барклей Кармайкл, безусловно, обладал немалыми средствами, но происхождение его было весьма невысоким.
– А что вы слышали о сыне Кармайкла, Барклее?
Гендон пожал плечами.
– Встречал в клубах. Казался мне весьма достойным молодым человеком.
– Несмотря на ткацкое ремесло недалеких предков?
– Сэр Хамфри Кармайкл сочетался браком с дочерью маркиза Лефаби, Каролиной.
– А-а… И хорошо заплатил за такую возможность, не сомневаюсь.
– Вытащил маркиза из больших долгов, – усмехнулся граф Гендон.
Обычная история: потомки когда-то славного рода нищали в силу самых различных причин: из-за преследовавших их неудач, мотовства, плохого управления денежными средствами. А обнищав, вынуждены были, чтобы вернуть прежнюю респектабельность, отдавать дочек замуж за разбогатевших горожан. Обрести богатство никогда не означало войти в круг придворной знати, но оно давало возможность претендовать на руку и сердце дочери какого-нибудь лорда. А плод такого брака, например сынок выскочки, мог стать вполне своим в среде аристократов.
Внезапная мысль пришла в голову Себастьяна.
– Не поддерживают ли между собой отношения маркиз Лефаби и Стентоны?
– Об этом лучше спросить у тетушки Генриетты. Эта женщина – ходячий справочник пэрства. Тебе будет нетрудно сделать это, как раз сегодня у нее бал, на который ты приглашен.
Себастьян от души расхохотался и, осадив араба, стал разворачивать его к выезду из парка.
«Себастьян!» – услышал он голос отца; поводья в руке дрогнули, лошадь строптиво заартачилась.
Граф Гендон раздраженно выпятил челюсть.
– Этот тип… Я про убийцу. Этот тип, несомненно, представляет угрозу для общества. Он просто опасен. Поберегись, будь добр.
Эти слова звучали приказом, не просьбой.
Себастьян окинул взглядом лицо отца с резкими характерными чертами, его седую голову и почувствовал, как начинает испаряться прежняя досада. Детская память сохранила образ отца как сурового властелина: угрожающее выражение лица, грозно сверкающие голубые глаза, властная, уверенная фигура. Да, когда-то граф Гендон был безжалостным, бесстрашным и сильным человеком.
«Безжалостным и сильным он остался, но когда он начал стареть?» – задал себе вопрос Себастьян. Стареть, узнавая, что такое страх.
– Хорошо, отец. Буду беречься.
ГЛАВА 13
С Барклеем Кармайклом, который был всего лишь на год его младше, Себастьян водил знакомство лишь самое поверхностное, поскольку сам он получал образование в Итоне и Оксфорде, а сэр Хамфри Кармайкл послал сына учиться в Харроу и Кембридж. Но в Лондоне пути их постоянно пересекались – в клубе Сент-Джеймса, в Аскоте и у Ментона, Криба, Анджело. Ничего порочащего Себастьян за ним не знал, и осторожные расспросы, в которые он пустился утром, не дали ничего такого, что могло замутить репутацию молодого светского льва.
Барклея описывали как изящно сложенного молодого человека с русыми волосами и правильными, приятными чертами лица. Отзывались как о воспитанном, приветливом юноше, известном не только страстью к охоте, но и добрым нравом по отношению к друзьям. Худшее, что о нем можно было сказать, – это то, что он всегда вовремя платил своему портному.
В полном недоумении Себастьян направился к внушительному каменному зданию, в котором размещался банк Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34