– На наш взгляд, Доун так примитивна… Некоторые посетители считают, что здесь налицо проявление атавизма. Считают, что она ушла от homo erectus и австралопитека гораздо меньше, чем мы. А на самом деле Доун развита ничуть не менее нас, просто развитие ее шло в другом направлении.
Это был сюрприз для Бранча. Принято считать, что стереотипы, расизм и предрассудки процветают среди простых людей, но оказывается, ученые грешат этим не в меньшей степени. Что ж, научный снобизм во многом объясняет, почему преисподнюю не обнаруживали так долго.
– Зубная формула у нее такая же, как у нас – и как у ископаемых гоминидов возрастом три миллиона лет: две пары резцов, одна пара клыков, две пары малых коренных и три пары больших коренных зубов. – Ямомото повернулась к другому столу. – Нижние конечности тоже похожи на наши, но в костях больше губчатой ткани, и значит, можно предположить, что Доун – гораздо лучший ходок, чем homo sapiens sapiens. И она действительно много ходила. Через гель видно не очень хорошо, но если присмотритесь, то увидите, что эти ноги отшагали много миль. Подошвы ороговевшие – тверже, чем наши ногти. Свод стопы плоский. Одиннадцатый размер, а ширина маленькая.
Ямомото перешла к следующему столу, на котором была грудная клетка и руки.
– Тут тоже не обошлось без сюрпризов. Кардиоваскулярная система очень мощная, если не идеально здоровая. Сердце слегка увеличено, то есть она, видимо, быстро поднялась с глубины четыре или пять миль. В легких имеются рубцы, возможно, из-за подземных газов. А здесь – след укуса старого животного.
Ямомото приблизилась к последнему столу, где помещалась брюшная полость. Одна рука хейдла была скрючена, другая – нормальная.
– Опять же трудно получить четкую картину. Однако фаланги пальцев довольно длинные, нечто между приматами и человеком. Это объясняет истории, которые мы слышали, – о том, как хейдлы забираются на стены, пробираются через узкие норы и щели.
Доктор показала на область брюшины. Лезвие ходило взад-вперед, продвигаясь сверху вниз, к тазовой области. На лобке были редкие черные волосы – это существо только начало достигать половой зрелости.
– Некоторая часть ее жизни нам известна. Жуткая история. Перед тем как начать криомикротомию, мы провели MP-интроскопию и компьютерную томографию. Нас кое-что насторожило в области тазовых костей, и я попросила посмотреть ее нашего заведующего гинекологией. Он сразу определил вид травмы. Изнасилование. Групповое.
– Что вы такое говорите? – изумился Фоули.
– И ей двенадцать лет? – сказала Вера. – Страшно даже представить. Тогда понятно, почему она вышла на поверхность.
– В каком смысле? – не поняла Ямомото.
– Бедняжка, наверное, убегала от тех, кто сотворил с ней такое.
– Но я вовсе не говорила, что это сделали хейдлы. Мы исследовали сперму. Только человеческая. Других следов насилия почти нет. Мы связались с ведомством шерифа в Бартсвилле, и нам предложили опросить мужчин-служащих приюта. Они, однако, все отрицали. Можно было сделать анализы, но что толку? Преступлением это не считается. Кто-то поразвлекся. А потом продержал ее несколько дней в холодильной камере.
Бранч опять же видал вещи и похуже.
– Какое, однако, самомнение у нашей цивилизации, – сказал Томас. Лицо его не казалось печальным или злым, только суровым. – Страдания этого ребенка позади. Но даже сейчас, каждую минуту, в мире творится подобное зло. В сотне разных мест. Мы творим зло над ними, они – над нами. Пока мы не наведем порядок в умах, злу всегда будет где спрятаться.
Он смотрел на детское тело и говорил, казалось, самому себе.
– Что еще сказать? – рассуждала вслух Ямомото. Она огляделась. Увидела область брюшины. – Ах да, стул у нее твердый и темный, с резким запахом. Типичный для плотоядных.
– Чем же она питалась?
– Последние месяцы перед смертью? – уточнила Ямомото.
– Я думаю, оладьи из овсяных отрубей, фруктовый сок, что там еще можно найти среди отходов в приюте для стариков? Пища с волокнами, грубая пища, которую легко переваривать, – предположила Вера.
– Только не наша девушка. Она питалась мясом, никаких сомнений. Полицейский отчет был вполне ясен. А образцы кала подтвердили: исключительно мясо.
– Но где…
– В основном обгрызала людям ноги, – сказала Ямомото. – Потому ее так долго и не обнаружили. Работники думали, что это крысы или дикая кошка, мазали раны мазями и бинтовали. Потом Доун опять приходила поесть.
Вера молчала. К «девушке» она нежности не испытывала.
– Неприятно, я понимаю, – продолжила Ямомото. – Но и ей пришлось несладко.
Шуршали лезвия, блоки геля понемногу двигались.
– Не поймите меня превратно. Я ее не оправдываю. Просто стараюсь не осуждать. Некоторые называют это людоедством. Но если мы утверждаем, что хейдлы не относятся к виду sapiens, то чем их поведение отличается от поведения тигра-людоеда? Правда, подобные случаи объясняют, почему люди так перепуганы. И потому так трудно получить хорошие, неповрежденные экземпляры. А предельные сроки уже ушли. Мы безнадежно отстали.
– От чего отстали? – спросила Вера.
– От самих себя, – сказала Ямомото. – Нам было отпущено время, а мы не уложились.
– Кто же отпускает время?
– Это вообще тайна. Сначала мы думали, что все зависит от военного превосходства. Мы строили компьютерные модели для развития нового оружия. Мы должны были заполнять белые пятна – изучать плотность тканей, расположение органов. Выяснить наиболее общие различия между их видом и нашим. Потом мы стали получать директивы от корпораций. Но корпорации меняются. Мы теперь не знаем, чего они хотят. Для наших целей это, впрочем, не имеет значения. Раз они оплачивают счета.
– У меня вопрос, – сказал Томас. – Вы как будто не уверены, являются ли Доун и ее сородичи отдельным видом. А как считает Сперриер?
– Он категоричен: хейдлы – отдельный вид, некие приматы. Классификация организмов – предмет особый. Сейчас Доун и прочие отнесены к классу homo erectus hadalis. И ему не понравилось, когда я заговорила о возможности их переименования в homo sapiens hadalis – то есть отнесения их к нашей эволюционной ветви. Он сказал, что наука об erectus – мертвая наука. Как я уже говорила, страх есть везде.
– Страх перед чем?
– Разойтись с ортодоксальными взглядами. Вам могут урезать фонды. Можно потерять научную должность. Вас не станут публиковать, не примут на работу. Тут дело тонкое. Каждый старается не высовывать носа.
– А вы? – спросил Томас. – Вы занимаетесь девочкой. Проводите анатомирование. Что вы сами думаете?
– Так нечестно, – остановила его Вера. – Ведь доктор только что объяснила, какие сейчас опасные времена.
– Ничего, – успокоила ее Ямомото. Она смотрела на Томаса. – Erectus или sapiens? Поставим вопрос так. Если бы она была жива и речь шла о вивисекции, я бы не согласилась.
– То есть она, по-вашему, – человек? – уточнил Фоули.
– Нет, я только говорю, что Доун слишком похожа на нас, чтобы отнести ее к erectus.
– Можете назвать меня адвокатом дьявола или хоть дилетантом, но я не вижу, чем она похожа на нас.
Ямомото подошла к холодильным шкафам и выдвинула один из нижних ящиков. В нем помещались останки еще более странные, чем те, что они уже видели. Кожа покрыта страшными шрамами. Волосы на теле – густые и длинные. Голова напоминала какой-то кочан с отслаивающимися костистыми наростами. Из середины лба росло что-то похожее на рог.
Доктор положила руку в перчатке на грудную клетку трупа.
– Я уже говорила, что требовалось определить различия между нашими видами. Нам известно, что различия существуют. Они видны невооруженным глазом. Или кажется, что видны. Пока мы находим только физиологическое сходство.
– Как вы можете говорить, что у нас вот с ним есть сходство? – спросил Фоули.
– Именно. Этот экземпляр нам прислал наш руководитель. Своего рода контрольный эксперимент – хотел проверить, к какому заключению мы придем. Десяток специалистов проводили аутопсию в течение недели. Мы выделили около сорока различий между ним и homo sapiens sapiens. Содержащиеся в крови газы, костная структура, строение глаза, чем он питается. У него в желудке мы обнаружили следы редких минералов. Он поедал глину и какие-то флуоресцентные вещества. Кишечник в темноте светился. И только потом нас поставили в известность.
– О чем?
– О том, что это немецкий солдат из сил НАТО.
Бранч, который в первый же момент понял, что перед ним человек, слушал Ямомото, не перебивая.
– Не может быть! – Вера потрогала разрезы и надавила на костистый «шлем». – А это что? А это?
– Результат его службы. Побочные явления от таблеток, которые им давали, или влияние геохимической среды, в которой он находился.
Фоули был потрясен:
– Я слышал, что происходят трансформации. Но чтобы такое! – Он тут же вспомнил про Бранча и замолчал.
– Действительно, на монстра похож, – прокомментировал Бранч.
– Вообще, мы получили отличный урок, – сказала Ямомото. – Есть о чем задуматься. Меня все время преследует одна мысль. Не важно, относится ли Доун к erectus или sapiens. Если оглянуться назад, то ведь homo sapiens когда-то были homo erectus.
– Значит, различий нет?
– Есть, и много. Но мы также видим, как много различий существует между человеческими особями. Это уже вопрос теории познания. Как нам узнать, знаем ли мы о том, сколько мы знаем. – Доктор задвинула ящик.
– Вы, похоже, пали духом.
– Нет, я всего лишь в растерянности. Оказалась в тупике. И все же я убеждена, что истинные различия между нами начнут выявляться в ближайшие три-пять месяцев.
– Вот как? – сказал Томас.
Ямомото подошла к столу, где голова и плечи Доун медленно, очень медленно продвигались под лезвие-маятник.
– Через три месяца мы приступим к исследованию мозга.
11
Во тьме
Начни с начала и продолжай, пока не дойдешь до конца. Тогда остановись.
Льюис Кэрролл.
Алиса в Стране Чудес
Между островом Клиппертон и Галапагосским разломом
В ущелье у Эсперансы ученые спускались по четыре человека. На краю пропасти стоял ряд лебедок – как пушки у борта корабля. Ревели моторы, крутились, разматывая кабель, огромные барабаны. Люди вперемежку с грузами спускались на платформах и сетках. Глубина спуска – больше четырех тысяч футов. Ни пристяжных ремней, ни инструкций по безопасности, только стропы и смазанные маслом цепи; ящики прикреплены к полу болтами, а живой груз должен сам о себе позаботиться. Скрипели и стонали массивные рычаги лебедок. Забравшись на платформу для спуска, Али устроила свой багаж за спиной и пристегнулась карабинами к невысокому ограждению. Появился Шоут с папкой в руке.
– Доброе утро! – крикнула ему Али сквозь дым и рев лебедок.
Как Шоут и предполагал, кое-кто решил выйти из игры. Человек пять или шесть. Учитывая отношение к ним Шоута и «Гелиоса», Али ожидала, что отказавшихся будет больше. Судя по довольному оскалу Шоута, он тоже. Он с ней еще не разговаривал. Али вдруг испугалась, что он отстранит ее от участия в экспедиции.
– Вы монахиня, – сказал Шоут.
Его узкое лицо и голодные глаза никто бы не назвал красивыми, но он был по-своему привлекателен.
Шоут протянул Али руку, на удивление изящную, учитывая накачанные бицепсы и ноги.
– Я здесь в качестве специалиста по эпиграфике и лингвиста.
– А нам нужен лингвист? Вы как-то таинственно появились.
– Я узнала об экспедиции совсем недавно.
Он ее разглядывал.
– Сейчас последняя возможность отказаться.
Али огляделась и увидела тех, кто решил остаться. Они казались сердитыми и жалкими. Это была ночь слез и гнева – и обещаний подать против «Гелиоса» коллективный иск. Кто-то даже подрался. Обиду у людей вызвало то, что они уже приняли решение, а Шоут заставил их делать это еще раз.
– Я уже смирилась, – успокоила его Али.
– Что ж, тоже неплохо. – И Шоут отметил в списке ее имя.
Канаты над головой натянулись. Платформа поднималась.
Шоут дружески хлопнул по перилам и пошел дальше, а платформа, покачиваясь, стала опускаться в бездну. Один из спутников Али крикнул что-то оставшимся.
Скоро шум лебедок остался позади. Казалось, все огни Эсперансы вдруг погасли. Повиснув на канатах и медленно вращаясь, платформы спускались в темноту. Край ущелья очень сильно нависал над обрывом. Иногда стены утесов оказывались так далеко, что свет фонарей едва их достигал.
– Как червяки на крючке, – сказал Али сосед, когда прошел первый час. – Теперь я знаю, каково это.
Так и было. За все время пути никто больше не проронил ни слова.
Али никогда не видела такой пустоты.
Спуск закончился через несколько часов. Химические отходы, помои, нечистоты образовывали зловонное болото, которое тянулось вдаль, в темноту. Али чувствовала смрад даже сквозь маску. Она сделала вдох и с отвращением выдохнула. Приближаясь ко дну ущелья, Али даже ощутила зуд от кислотных испарений.
Платформа с глухим стуком опустилась на самом краю ядовитого болота. На перила легла чья-то мясистая грубая рука, на которой не хватало двух пальцев.
– Bajarse, rapido! – рявкнул мужчина.
Голова у него была обмотана тряпкой – наверное, от пота, а может, чтобы защитить от света глаза.
Али отстегнулась и выбралась наружу. Незнакомец сбросил ее вещи. Платформа начала подниматься. Остальным пассажирам пришлось спрыгивать на землю.
Али оглядела первую партию спустившихся.
Пятнадцать или двадцать человек стояли кучкой и светили по сторонам фонарями. Один достал большой пистолет и целился куда-то вдаль.
– Плохо вы встали, – раздался голос. – Отойдите, пока вам на голову что-нибудь не упало.
Они повернулись к нише в скале. Там сидел мужчина, прислонив сбоку штурмовую винтовку. На нем были очки ночного видения.
– Идите по следам, – указал он. – Примерно час. Остальные дорогу найдут. А ты, сопляк, засунь свою пушку назад в штаны, пока кого-нибудь не пристрелил.
Его послушались. Светя себе фонарями, все двинулись по тропке, вьющейся у подножия утеса. Заблудиться было невозможно – дорога только одна.
Внизу висел промозглый туман. У ног плавали клочки испарений. На уровне головы двигались маленькие ядовитые облака, в которых терялся свет фонарей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70