Еще не старым, заболев от непомерного принятия пищи, купец умер.
В тот же день дом покойного заполонили близкие и дальние родственники. Всем хотелось получить свою долю наследства. Считали, что оно должно перевалить за полмиллиона.
Первым делом кинулись искать завещание. Обратились к нотариусу. Тот развел руками: Фрол Кузьмич своей последней воли письменно не изъявлял. Перерыли все в доме – нет завещания. Тогда, забыв про покойника, принялись наскоро считать и описывать имущество.
Но ведь у купца должны быть деньги, ценные бумаги! Знали, что он прятал их в стальном, вделанном в стену шкафу. Начались поиски ключа. Вывернули все карманы мертвого хозяина, смотрели под подушкой, под периной.
Между тем сиделка, что ходила за больным до последней минуты, уверяла, будто он незадолго до кончины держал в руках какой-то ключ с цепочкой и ни за что не хотел с ним расстаться.
Наследники уже было отчаялись найти злополучный ключ, как вдруг кто-то обратил внимание на странно вздувшуюся щеку покойника. Блеснула догадка, и вскоре, ко всеобщему удовлетворению, изо рта трупа доктор извлек небольшой ключ с длинной стальной цепочкой.
Не удалось купцу унести в могилу свои сокровища.
Эту историю я прочел в хроникерской заметке в пожелтевшей газете далекого времени. Прочел, подумал о том, до какой мерзости доводит людей страсть к деньгам, и вдруг вспомнил о другой цепочке и другом человеке, который мог бы стать таким же Фролом Фирсановым.
В детстве я жил в одном из южных городов России. Большой наш дом населяло великое множество мальчишек и девчонок разного возраста. Когда все они высыпали на обширный двор, там становилось тесно. В ушах звенело от криков, свиста и смеха.
Каких только игр здесь не затевалось! Играли в мяч, в «чурку», «ловитву», «жмурки». Дрались, мирились, мастерили луки из спиц старых зонтов, пращи. Рисовали, обменивались марками и книгами. Что-то строили из обломков кирпича, что-то рыли в земле, часто разбивали оконные стекла, пачкали развешенное на веревках белье.
И в этой шумной, шкодливой компании выделялся один – сын извозчика Топталова Сенька.
Впрочем, Сенькой его никто не называл, хотя все другие ребята были Витьки, Митьки, Гриньки, Саньки, Женьки… Извозчичьего сына все звали Сеней.
Ему было двенадцать лет, но он никогда не бегал, а ходил размеренной, спокойной походкой. Его ботинки не зияли дырами, как у всех нас. Они всегда блестели черной ваксой.
Волосы, смазанные чем-то жирным и душистым, были тщательно причесаны на прямой пробор, рубашка-косоворотка разутюжена и подпоясана шелковым шнурком.
Сеня держался в стороне от других ребят. На нашу быструю речку мы ходили купаться без него. Он не участвовал в набегах на пригородные сады, не ходил в лес по твердые, как дерево, и терпкие груши-дички.
Даже в цирк не ходил. Даже тогда, когда огромные, расклеенные по городу афиши извещали:
СЕГОДНЯ РЕШИТЕЛЬНАЯ СХВАТКА!!!
Маска Смерти – Иван Цыган
ФРАНЦУЗСКАЯ БОРЬБА
Последняя попытка узнать, кто скрывается под таинственной маской, оставаясь непобедимым десять лет!
Маска Смерти заявила, что покидает навсегда арену и уезжает в неизвестном направлении.
Победителю будет выдан приз
В 500 РУБЛЕЙ!
Сеня с видимым удовольствием смотрел во дворе на представления бродячего петрушки, акробатов, слушал шарманку. Как только артисты начинали обходить толпу с протянутой шапкой, Сеня отворачивался. Но не уходил, зная, что иногда после хорошего сбора представление продолжается и можно увидеть много интересного.
Не любили мы Сеню. Никто не дружил с ним, хотя со всеми он обращался ровно и вежливо.
«Да ну его, – говорили мы нашим родителям, когда они называли нам Сеню как пример хорошего учения и поведения. – Он за копейку дохлую крысу съест!»
Появляясь во дворе, он всегда приносил какую-нибудь необыкновенную вещицу. Он не хвалился, не выставлял ее напоказ, а делал так, что мы сами замечали и просили дать подержать.
Хорошо помню его отличный перочинный нож с рукояткой, обложенной костяными пластинами, с набором лезвий, отверткой, шилом и крохотными ножницами. От медного кольца, вделанного в колодочку, тянулась к брючному ремню Сени красивая блестящая цепочка. Потерять такой нож невозможно.
Нож всегда был с Сеней, но мы никогда не видели, чтобы он для чего-нибудь употреблял его. Все время нож оставался новеньким и блестящим.
Признанный коновод дворовых мальчишек Шурка Тарахно, с уважением рассмотрев вещь и подергав цепочку, презрительно сказал Сене:
– Ты до того ножа, як Полкан до дрючка на чепу привязан.
После этих слов мы потеряли интерес к ножу. Нас влекло только то, что работало, действовало.
В другой раз Сеня появился с маленьким круглым зеркальцем и необыкновенной расческой. То и другое было красиво отделано перламутром.
Ни у кого из нас, Сениных сверстников, никогда не было целого зеркала.
Если и удавалось когда найти осколок, то он использовался не для того, чтобы смотреться. Мы знали, как употребить его с большей пользой. Для нас он служил то «зеркальным телеграфом», то для посылки светового сигнала-вызова в окно, за которым товарищ, тоскуя, готовил уроки, то чтобы просто ослепить отражением солнца плаксивую Людку или «очкастую» Мурку.
Верный своим привычкам, кто-то попробовал пустить «зайчика» и Сениным зеркалом.
– Что ты?! Разобьешь! – воскликнул Сеня хриплым от испуга голосом и отобрал зеркало.
Он провел несколько раз расческой по и без того гладким напомаженным своим волосам, обтер ее специальной цветной тряпочкой, посмотрелся в зеркальце и спрятал все в замшевый футлярчик.
– Тю-у-у, как мадам! – протянула насмешливо Верка-цыганка, дочь белошвейки Цидульской.
И опять мы разошлись, оставив Сеню в одиночестве с его дорогими, красивыми вещами.
Мы не были равнодушны к этим вещам. Мы бессознательно ценили то, что хорошо сделано. Но мы не завидовали, а только досадовали, что эти вещи так плохо, так неправильно используются.
Поэтому мы без сожаления возвращали эти сокровища в Сенины руки и скоро забывали про них.
Но среди Сениных диковинок была одна, которая вызывала у нас более длительное и какое-то беспокойное раздумье.
Изредка Сеня выходил на улицу и направлялся к почте с небольшой, блестевшей никелем коробочкой. В одну из ее стенок был вделан миниатюрный замок, а в крышке вырезана узкая щель.
Это была копилка.
Она ничуть не походила на те копилки, которые нам покупали мамы на базаре. Гипсовые кошки, собаки или поросята служили нам недолго, а главное, в них ничего не накапливалось. Мы научились ловко извлекать из них с помощью ножа дареные родителями монеты. Как можно терпеть, чтобы в глиняной утробе без дела лежали несколько копеек, когда в ближайшем кинематографе идет новая видовая картина, а лавочник-букинист получил свежие выпуски приключений знаменитого сыщика Ника Картера!
Скоро щель, разработанная ножом, превращалась в большое круглое отверстие, и пустая копилка долго потом стояла как украшение на комоде или подоконнике.
Сенина копилка была совсем иной. Она была так хитроумно устроена, что извлечь из нее деньги без ключа не мог никто.
Такие копилки не продавались, их выдавали на почте. Причем ключ оставался у почтового чиновника. Лишь тогда, когда копилка заполнялась монетами, Сеня нес ее на почту.
Там ее открывали, подсчитывали деньги и записывали сумму в сберегательную книжку. Такая книжка тоже была у Сени.
И еще у него была книжка. Тоже сберегательная. Она складывалась, как гармоника. На ее разграфленные клетками листочки наклеивались копеечные, трехкопеечные и другие мелкие марки.
Мы не раз видели, как Сеня ходил на почту, подавал в окошко несколько монет и получал марки. Когда вся книжка заполнялась, ее отбирали, а всю сумму, на которую куплены марки, вписывали в сберегательную книжку. Никаких других книжек, кроме этих да еще учебников, Сеня не имел.
Рассказывали, что каждый вечер, сделав уроки, он усаживался за большой обеденный стол, с которого предварительно снимал скатерть, и подсчитывал выручку отца за прошедший день. Он аккуратно раскладывал монеты и бумажки по достоинству, потом считал их, записывал сумму в особую книгу.
Наутро отец убирал деньги, а Сене выдавал за работу пятиалтынный.
Так повторялось изо дня в день.
Вот этот Сеня мне и вспомнился, когда я прочитал заметку о Фроле Фирсанове.
Мне было радостно думать, что у нас теперь нет таких, как эти двое.
Но еще сохранился иной мир. Там власть денег над людьми проявляется на каждом шагу то в смешной, то в страшной форме.
Главный экспонат
И в стертых исчисляется монетах
Цена великих дел, поэтами воспетых.
Э. Верхарн, «Торжище»
Не так давно в США устраивалась большая национальная выставка. Было много интересных экспонатов: умные математические машины; станки, способные «читать» чертеж и тут же изготовлять по нему деталь из металла; электронные микроскопы, с помощью которых можно видеть молекулы вещества; гигантские прессы, высотой с многоэтажный дом; разноцветно окрашенные мощные и быстрые автомобили; разнообразные сельскохозяйственные машины…
Но не эти замечательные вещи, созданные человеческим гением, привлекли наибольшее внимание. Толпа собиралась у Другого экспоната. Здесь не было слышно разговоров, люди стояли молча, затаив дыхание, не шевелясь, как завороженные, глядя на небольшой прозрачный ящик. В нем, аккуратно перевязанная лентой, лежала пачка новеньких денег. Табличка кратко поясняла: «Миллион долларов».
Каждый американец не раз видел долларовые бумажки, но здесь – миллион!
Похожую выставку устроил один из банков США в день своего юбилея: под стеклом, которое не пробивает пуля, лежала единственная бумажка – банкнота в 10 тысяч долларов.
В другом банке посетителей встречает в прихожей изображение дерева, на ветвях которого вместо плодов повисли деньги.
Соединенные Штаты – одна из стран, где с самого раннего возраста мальчикам и девочкам твердят родители, вторят учителя, убеждают книги, кино, телевизор: доллар – все!
Доллар – это счастье. Учись зарабатывать побольше долларов! Копи доллары! Выходи замуж за человека с деньгами! Женись на миллионерше!
Став взрослыми, многие из этих мальчиков и девочек мечтают об одном: как бы разбогатеть. Каким путем, неважно. Ведь деньги не имеют запаха. Разве мало людей, которые были бандитами, мошенниками, а разбогатев, превратились в почитаемых американских граждан? Они не скрывают своих биографий, об их прошлом, как о невинных забавах молодости, пишут газеты.
Миллиардер Джон Пирпонт Морган недаром в молодости носил кличку «Пират». Так прозвали его за беззастенчивость, с которой он добивался богатства. Этот человек ничем не гнушался. Когда подвернулась возможность нажиться на поставках оружия своей стране, он, не задумываясь, совершил мошенничество и продал американской армии втридорога оружие устаревшей системы. Каждый принадлежащий ему доллар запачкан потом и кровью целых поколений рабочих. Он убивал людей жестокой эксплуатацией.
А разве Морганы не убивают сейчас? Ведь это они на своих заводах сделали самолеты, чтобы бомбить народы, захотевшие стать свободными.
Деньги в странах капитала заставляют забывать уголовное прошлое владельцев, преступника превращают в государственного деятеля, мошенника и авантюриста – в кумира публики. Вот почему, оцепенев, толпа смотрела на пачку долларов.
В США говорят: «Этот человек стоит 10 миллионов долларов». Это не значит, что там придуман способ оценивать умственные или организаторские способности, физическую силу, музыкальный, технический или литературный, или иной талант человека. Привычка все измерять в долларах заставляет судить не по способностям, а по капиталу, которым он владеет, или по доходам, которые получает. Поэтому про бизнесмена, талантливого ученого, модного киноартиста, знаменитого спортсмена или бандита говорят одинаково: он стоит столько-то долларов.
Без денег человек в странах капитала ничто. Он и его семья могут сколько угодно голодать, им никто не придет на помощь. Если у него нет денег, его немедленно выселят из квартиры; нечем уплатить за учение – прогонят из школы. Если он заболел, врач не придет к нему, ему не дадут лекарство, если бы даже он умирал. Никто не примет бесплатно его детей в детские ясли или сад.
За деньги здесь можно купить почти все: реку и море, дома и землю, почет и известность, рабочую силу и власть над целым народом. Можно нанять армию и купить ей вооружение.
Вот обычное объявление в одной американской газете, набранное мелким шрифтом:
ПРОДАЮ ЗА 10 000 ДОЛЛАРОВ СВОЙ ГЛАЗ.
Кто поместил это страшное объявление? Билл Роуз, шофер из Чикаго. Он восемь месяцев без работы, у него жена и четверо голодных детей. Он не выплатил стоимость дома, в котором живет, мебели и утвари. Все это будет отобрано, если Билл не внесет очередной взнос. Его лишат жилья, голод отнимет у него близких, он погибнет сам, если не найдет выхода. Билл решает пожертвовать глазом. И глаз покупают.
А кто покупатель? Джеффри Диксон, владелец завода спирта.
Ему мало пары глаз, нужен третий? Нет, просто от старости у него заболел один глаз и нужно пересадить роговицу с чужого здорового глаза.
Но ведь Билл Роуз почти ослепнет, он никогда больше не сможет сесть за руль автомобиля! Да, но у него появятся десять тысяч долларов. Его семья будет спасена. Правда, временно. Впрочем, у него есть еще один глаз.
Можно купить не только глаза, но и самого человека. Вот что сообщили в 1960 году газеты США:
В городе Джерси-сити (штат Ныо-Джерси) и в некоторых других городах обнаружена организация, торговавшая детьми негров.
Только за последние четыре года ею было продано более восьмидесяти детей. Пользуясь отчаянным положением родителей, спаивая отцов и матерей, шайка брала у них детей «на воспитание», а затем продавала. Иногда «товар» добывался просто кражей. За каждого ребенка преступники брали по три тысячи долларов.
Детей везут работать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33