Бог и деньги
Родись, крестись, умирай -
За все денежки давай.
Русская пословица
Город Ютербог просыпается рано. Еще не рассвело, а в красильне уже кипят котлы, разноцветная жидкость громко булькает и пар из открытых окон валит на улицу.
На пустыре работают четверо канатчиков. Со скрипом вертятся большие деревянные колеса, скручивая волокна пеньки в прочную веревку.
Булочники давно не спят. Они затемно успели приготовить свой аппетитный товар и теперь громкими криками зазывают покупателей.
Каменщики, стоя на земле на одном колене, обернутом куском толстой кожи, отесывают камни, кончают мостить рыночную площадь. Далеко слышны звонкие удары молотков.
Звуки труда становятся все разноголосей и звонче. Город работает.
Потягиваясь, расчесывая спутанные во сне бороды, открывают лавки купцы. На прилавке одной высится пирамида шляп. Утренний ветерок раскачивает сапог, подвешенный у входа в другую. То яркие, то темные куски материи, разложенные у третьей лавки, манят прохожих женщин.
Но есть здесь лавка, у которой не видно товаров. Только черного дерева распятие висит над дверями. Необычно выглядит она и внутри. Крошечное помещение почти целиком заполнено необыкновенно тучным человеком в монашеской одежде. Небольшое свободное пространство занято полками, на которых лежат какие-то свитки.
Жирное лицо монаха сонно. По временам он наклоняется, достает из-под скамьи бутыль и, оглянувшись, делает несколько глотков. Потом опять дремлет. Но стоит появиться поблизости прохожему, маленькие глаза монаха тотчас благочестиво закатываются, пухлые руки соединяются в молитвенном жесте, а мокрые красные губы начинают что-то шептать.
Делая вид, что он самозабвенно молится, монах даже не повернул голову, когда дверь лавчонки с тихим скрипом отворилась и в нее вошел, вернее, протиснулся богато одетый седой человек. Он так же толст, как монах, и узкая дверь мала для него.
Войдя, он остановился у порога и тоже зашептал молитву. Прошло несколько минут, пока эти двое что-то смиренно бормотали, но в то же время сквозь ресницы полузакрытых глаз зорко рассматривали друг друга. Наконец монах вздохнул, поднял глаза и, сложив руки на животе, молча закружил двумя пальцами.
– Святой отец, – заговорил с поклоном посетитель, – я бы хотел получить, если мне позволят средства, грамоту пресвятейшего папы. Но прежде я хотел бы узнать цену.
Монах важно выпрямился, не вставая со скамьи. Короткие пальцы закружились быстрее.
– Папская индульгенция бесценна. Она написана перстами божьими. Скупость приобретающего осквернит ее. Есть ли цена искуплению грехов? Помолимся, достойный человек.
Монах вновь принялся шептать, по временам тяжело вздыхая. Посетитель почтительно ждал.
– Хочешь ли ты, достойный человек, чтобы церковь отпустила тебе содеянные грехи или печешься также и о будущих? – вдруг деловым тоном спросил монах.
– Я бы хотел и будущие! – с живостью ответил посетитель.
– Сто двадцать гульденов, – коротко отрезал монах. Посетитель испуганно попятился, пораженный названной суммой. Потом, видимо что-то сообразив, остановился.
– Не уступишь ли, святой отец? – спросил он, исподлобья глядя на монаха. – Вот все, что у меня есть, – стал он отвязывать от пояса тяжёлый кошелек, набитый монетами. Восемьдесят золотых.
Монах протянул руку и почти вырвал кошелек. Потом, медленно повернувшись, взял с полки один из свитков и, приложившись к нему губами, отдал покупателю.
Тот спрятал его под полою одежды и, кланяясь, вышел. Монах тотчас сделал несколько глотков из бутыли.
День клонился к вечеру. Шесть покупателей прошло через маленькую лавку, унося с собой дорогую бумагу и оставляя множество звонких монет. Уход каждого монах запивал крепкой жидкостью. Все грузней становилось его тело, все медленнее ворочался язык, а глаза подернулись туманом.
Но вдруг он проявил небывалое до тех пор беспокойство. Ему показалось, кто-то в черном, прячась за углами домов, издали приближается к лавке. С неожиданным проворством монах стал хватать пригоршнями монеты и засовывать их за чулки. В это время дверь резко отворилась, в лавку быстро вошел небольшого роста человек, одетый в черную сутану, и задвинул за собой тяжелый засов. Монах не успел выпрямиться и сидел согнувшись, делая вид, что чешет ногу.
Человек в сутане шагнул к монаху, одним толчком повалил его на бок и резко дернул вниз чулок. На пол посыпались монеты.
– Жирная свинья! – со злым присвистом проговорил человек в сутане. – Вор! Уже готовы дрова для костра, на котором выкурят из тела твою грязную душу!
Костлявая рука цепко ухватила пучок волос на голове монаха и вырвала его.
Человек в сутане был Тецель, тоже монах, из Лейпцига. В молодости он совершил много грязных преступлений, но всякий раз ухитрялся улизнуть от суда. Монахом Тецель стал в тридцать лет. Он пришел к справедливому выводу, что церковь принесет ему больше добычи, чем разбой на больших дорогах.
Вскоре он нашел «золотое дно» – торговлю индульгенциями. Грамота, скрепленная печатью папы римского, давала тому, кто ее приобретет, отпущение всех грехов, не только совершенных, но и тех, что будут совершены. Она служила пропуском в рай. А кому из христиан не хочется туда попасть?
Правда, за индульгенцию нужно платить большие деньги. Зато как удобно! Можно не заботиться о безгрешности своих поступков.
Тецель открыл продажу индульгенций в нескольких городах Германии. Торговля шла бойко, деньги текли рекой. Только за продавцами нужно следить: они так и норовили урвать себе больше, чем следовало. Но Тецель умеет вышибать из них лишнее. И они знают, что ему ничего не стоит передать их в руки суда святой инквизиции.
В свалке монахи не заметили, что за ними наблюдал с улицы какой-то человек. Тонкие бледные губы его улыбались, а глаза смотрели презрительно и гневно. Дерущиеся увидели прохожего, когда он двинулся прочь.
Но через несколько дней они вновь встретили и узнали его. Стоя на куче камней, протянув руку вперед, он бросал в толпу горожан волнующие слова:
– Опомнитесь! Стряхните с себя чары! Вас дурачат продавцы отпущений и нищенствующие монахи. Именем бога они грабят вас посредством неслыханных праздников, мнимых чудес и других лживых выдумок!
– Кто это? – спросил Тецель, грубо толкнув локтем высокого бородача с плотницким инструментом в руках.
Тот, не оглядываясь, досадливо отмахнулся и продолжал слушать, полуоткрыв рот.
– Как, святой отец, вы не знаете? – ответил сзади шепотом человек с черными бегающими глазами. – Это же проклятый еретик Томас Ломке. Вместе с Лютером он давно отвращает народ от бога и церкви.
Человек с бегающими глазами перекрестился. Тецель еще раз пристально посмотрел на Ломке, как бы стараясь лучше запомнить его лицо, и принялся торопливо выбираться из толпы. Монах – продавец индульгенций, пыхтя, послушно следовал за ним.
Встретились они и в третий раз. Церковь не прощала своим противникам. Ломке был предан суду инквизиции. На той же площади, где он недавно выступал с речью, его собирались сжечь на костре как богоотступника. Все было готово. В первом ряду толпы, ожидавшей казни, стоял Тецель. «Послушаем, что ты теперь скажешь», – шептал он, глядя на привязанного к столбу Ломке…
Черной хищной птицей простерла крылья над миром католическая церковь. Каких только преступлений не совершали ее слуги во имя власти и обогащения! К каким только способам обмана не прибегали!
Вот уж много веков на один из римских холмов время от времени стекались толпы народа. Здесь жители столицы, приезжие со всех концов Италии, иностранцы-путешественники. Часами стояли они неподвижно, поглядывая на крышу одного из дворцов Ватикана.
Так называется государство, правителем которого является папа – глава католической церкви. Крошечное по территории, оно целиком помещается в центре Рима, имеет только тысячу с лишним жителей, но по могуществу превосходит многие большие государства. В Ватикане своя «армия» – папская гвардия, свой суд, свои деньги.
Раздается тысячеголосый гул толпы: над одной из труб дворца показались клубы светлого дыма. Высоко поднимались они к синему небу Италии, вещая миру, что кардиналы избрали нового наместника бога на земле, человека абсолютной непогрешимости, святого папу.
А новый святой папа тотчас брался за старые дела: торговал индульгенциями, мощами, собирал налоги, захватывал состояния верующих, сеял бесстыдство и лицемерие.
Торговля индульгенциями издавна была неиссякаемым источником дохода папской церкви. Индульгенции тысячами изготовлялись в Риме, а затем посылались во все концы света. Покупавшие верили, что обладание этим листком бумаги дает прощение грехов.
Цена грамоты зависела от тяжести прегрешения. Существовал подробный прейскурант. Например, за отпущение греха лжесвидетельства в XV веке бралось 7 гроссов, хищения или убийства – 8 гроссов.
За большие деньги можно было купить индульгенцию, которой отпускались не только все совершенные, но и будущие грехи.
Немало барыша приносила Ватикану продажа разнообразных «святынь»: щепочек от «гроба господня», крошечных тряпочек – будто бы остатков одежды подвижников церкви… Считалось, что обладание каждой такой реликвией обеспечивает прощение богом части грехов.
Один знатный человек в Бранденбурге собрал около 9000 подобных предметов. Он был убежден, что имеет право грешить в течение 40 тысяч лет, не опасаясь божьей кары.
Не думайте, что такое могло происходить только в старину. Ватикан торгует и сейчас. За пять американских долларов каждый может купить себе папскую индульгенцию.
По-прежнему хитростью и надувательством заманивают в храм молящихся. В историю вошел лихой подвиг монахов монастыря Сен-Медар. «Святые отцы» заметили, что число паломников этой обители катастрофически падает, доходы уменьшаются, казна тощает. Нужно было что-то предпринимать. Римские собратья прониклись сочувствием к терпящим бедствие и предложили напрокат тело святого Себастьяна. Знаменитые мощи должны были привлечь народ. С радостью приняли помощь сен-медарцы. Но одного Себастьяна им показалось мало, и, воспользовавшись суматохой, они украли в Риме еще и мощи святого Григория. Дела монастыря стали быстро поправляться.
Не останавливаются монахи и перед грабежом.
В 1303 году всю Англию потрясло дерзкое ограбление святилища страны – Вестминстерского аббатства. Исчезли деньги, золотая и серебряная посуда, драгоценные камни. Похищенное оценивалось в 100 тысяч фунтов стерлингов.
Это была не просто кража, это было святотатство, оскорбление религии и церкви, – так говорили в королевском дворце, в церковных кругах, в народе.
Начались поиски, расследование. Прежде всего принялись за стражников, приставленных к сокровищам. Наутро после похищения их нашли на своих постах мертвецки пьяными. Их долго трясли, стараясь разбудить, обливали ведрами холодной воды. Наконец они немного пришли в себя и стали припоминать, что произошло прошедшей ночью.
Еще с вечера они заметили невдалеке двух монахов, которые, прогуливаясь, вели между собой тихую беседу.
Пройдясь таким образом несколько раз туда и обратно, они приблизились к стражникам и завели с ними разговор. Потом предложили выпить «по маленькой» и достали из-под полы бутылки со спиртным и стаканчик. «Видит бог, – клялись стражники, – мы приняли только по одному стаканчику и сразу уснули, как мертвые. Должно быть, эти переодетые разбойники всыпали зелье в вино». Но найденные поблизости четыре порожние бутылки рассказали о выпивке точнее. Что произошло дальше, стражники не помнили.
Полиция перерыла весь Лондон, арестовала сотни подозрительных, расставила посты на всех дорогах, идущих из столицы. Сыщики так и шныряли в людных местах, тайно прислушиваясь к разговорам. Все тщетно!
Тогда наконец отважились на дерзкий шаг: искать в монастыре. И там, в саду, в яме, прикрытой коноплей, нашли большую часть украденного. Так узнали, что не разбойники переоделись монахами, а просто сами «святые отцы» обокрали церковь.
…Долгое время папы сочетали духовную власть над обширными территориями с властью светской.
Многие короли платили церкви большую дань. Восьми тысячам флоринов она равнялась в X веке и позже для короля Англии, сорока тысячам – для короля Сицилии… Бремя это ложилось на королевских подданных.
В X веке во многих странах церковь ввела налог, под названием «грош святого Петра». Им облагались все, кто находился под властью папы. Вместе гроши составляли крупную сумму. Играли свадьбу, рождался ребенок, устраивались похороны – за все платили церкви.
Церковь запрещала звать в дом доктора до тех пор, пока больного не посетил священник. А такой визит обходился недешево.
Обращение в суд тоже было разорительным для простых людей, так как судом опять-таки ведала церковь, а она ничего не делала бесплатно.
Но этого мало. Каждый крестьянин отдавал ей десятую часть всего урожая.
Все страны, на которые распространялась духовная власть папы, делились на округи, которыми правили князья церкви – епископы. Епископства делились на аббатства. Доходные места доставались не даром, папа продавал должности за очень высокую цену. В XIV веке, например, епископство в Чехии стоило от 1000 до 4000 злотых.
Но эти расходы с лихвой окупались доходами. Когда Великая французская революция конфисковала в стране все церковное имущество, оно равнялось 2 миллиардам франков.
Папы всех времен купались в золоте. Роскошь папских дворцов не знала границ. Только на еду папа Климент VI потратил 200 тысяч флорентийских флоринов, а вина выпил на 41 тысячу флоринов.
Папа Евгений IV израсходовал на изготовление головного убора (тиары) 15 фунтов золота и почти 6 фунтов жемчуга. Другой папа, Павел II, перещеголял его, отдав за тиару 130 тысяч дукатов.
В XIV веке один из пап смог шутя одолжить французскому королю 3 517 000 гульденов.
По официальным данным, уже в наш век доходы Ватикана превышали 5 миллиардов итальянских лир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33