Вскоре после обеда Дрейку донесли, что корабельный священник пытался стащить тяжелый золотой сосуд, отобранный у испанцев, и несколько серебряных монет.
Адмирал пришел в страшную ярость. Он приказал заковать священника в кандалы и повесить на шею железную бляху с надписью: «Величайший плут и мошенник на свете».
Когда корабли достигли 48° северной широты, открылась не нанесенная на карты земля. Бросили якоря. На берегу появились туземцы – приветливые, дружелюбные люди.
Идущий впереди нес маленькую корзинку с какой-то травой. Индейцы назвали ее «табако». Ее преподнесли в дар адмиралу. Но он не знал, что с ней делать.
Догадавшись, один из индейцев взял щепоть травы, набил ее в отверстие длинной палки и поджег. Другой конец палки он взял в рот. Изо рта и носа повалил густой дым.
Дрейк, с недоумением пожав плечами, принял корзину и велел отнести в каюту.
На этой земле никогда не видели белых. Индейцы приняли англичан за богов. Дрейк решил укрепить эту веру и воспользоваться ею: он показал испуганным туземцам стрельбу из пищалей и пушек, заставил во всю мощь играть оркестр… Пораженные краснокожие пали ниц.
Адмирал задумал подарить открытую землю королеве и назвал ее Новым Альбионом. А чтобы закрепить новое владение за английской короной, велел оставить на берегу знак.
Матросы вытесали крепкий столб, врыли в землю, прибили к нему медную доску с именем королевы и вделали в углубление английскую монету – шестипенсовик с государственным гербом.
– И вот, господа, как случается иногда в жизни, – прервал свой рассказ мистер Смит. – Незадолго до начала второй мировой войны я узнаю из газет, что в окрестностях Сан-Франциско найден столб, поставленный Дрейком в тысяча пятьсот семьдесят девятом году на берегу Нового Альбиона. Вы, конечно, знаете, что это нынешняя Верхняя Калифорния. Я поспешил на место: мне так дорого все, что касается моих предков! Мне посчастливилось: находку продавали па аукционе, и я купил ее. Вот она.
И мистер Смит подошел к остаткам столба с медной дощечкой, висевшим на стене.
– Что же дальше произошло с Вильямом? – спросили мы.
– О! Его история на этом не закончилась. – Мистер Смит снова уселся в кресло, чтобы продолжать рассказ.
Два года и десять месяцев провел Вильям в кругосветном плавании. За это время он приобрел немалое состояние.
Вернувшись на родину, Вильям не застал в живых ни отца, ни матери. Старики не перенесли невзгод. Насилу удалось разыскать сестру. Вильям щедро одарил ее и выдал замуж за хорошего человека.
Скоро Вильям понял, что заработал не так уж много. Ему захотелось приумножить состояние. И тут представился новый случай: он узнал, что «Железный пират» снаряжает в плавание большую эскадру кораблей.
Хотя война с Испанией не была объявлена, но отношения с ней ухудшались. Испанцы захватывали все английские корабли. Королева Елизавета приказала ответить тем же.
Вильяма охотно взяли в команду.
Это плавание больше походило на военный поход. Двадцать пять судов Френсиса Дрейка открыли действия близ берегов самой Испании. Они нападали на чужеземное судно, чем бы оно ни было загружено: золотом, рыбой или солью.
Затем англичане направились к Канарским островам, к островам Зеленого мыса и дальше, вновь к вест-индским островам.
Здесь происходили настоящие сражения с испанцами но только на море, но и на суше. Велась осада городов Испанской Америки.
Поход длился немногим меньше года. Когда пришла пора возвращаться, эскадра, обогнув Кубу с запада, пошла вдоль берегов Флориды, а затем Виргинии.
В Виргинии, на Американском материке, существовала небольшая колония – пионеров английских поселенцев. Они жили в суровых условиях богатой, но необжитой земли.
Вильям пожелал остаться с пионерами.
Адмирал выдал ему на обзаведение хозяйством плотницкий инструмент, заступы, кирки, безделушки для мены с индейцами. Через много лет Вильям Смит, крестьянский сын, вновь вернулся к земледелию.
Здесь он женился на вдове одного поселенца, и у супругов родилось четверо сыновей. Это были первые Смиты – американцы.
Вначале Вильяму приходилось туго. Нужно было очистить землю, обработать ее под посевы, добывать пищу охотой, обороняться от нападений индейцев: аборигены упорно не хотели потесниться, хотя земли было вдоволь, дикой, нетронутой.
В стычках с туземцами гибло немало колонистов. Многие не выдержали, вернулись на родину. Но Вильям был упорен. Через несколько лет прибыли новые поселенцы из Англии.
Постепенно участок Смитов расширялся. Его уже трудно было обработать силами семьи, а заставить помогать индейцев невозможно было ни силой, ни за вознаграждение.
Все пошло иначе, когда предприимчивые люди стали привозить в Америку африканских негров, сильных, выносливых. Правда, они неохотно работали на плантациях, их приходилось заставлять, иногда жестокими мерами.
К тому же поначалу они дорого стоили: торговцы продавали негров по 600 дукатов за человека. Но скоро товар подешевел: больше стало негров – их везли, как скот, в трюме, в духоте. Держали впроголодь. Нередко случалось, что невольничий корабль попадал в шторм, сбивался с курса, плавание затягивалось… И, когда продукты кончались, негры умирали от голода и болезней.
Рассказчик умолк.
– Вот и все, что я знаю про Вильяма, – сказал он в заключение. Мы поблагодарили. И было за что: мистер Смит рассказал нам не только свою родословную – это было начало истории капитализма. Мы знали ее и раньше, но теперь она предстала перед нами ярче, в лицах. Предположим, капиталист на фабрике переработал 20 фунтов хлопка в пряжу. За хлопок он уплатил 24 шиллинга, за веретена, чтобы его переработать, 1 шиллинг. Из хлопка получилось 20 фунтов пряжи. Вес прежний, а стоимость возросла, потому что к хлопку приложен труд. Пряжа стоит 30 шиллингов. Разница по сравнению с затратами капиталиста составляет 5 шиллингов. Если 1 шиллинг уплатить рабочему, то 4 шиллинга останется капиталисту.
Но фабрика перерабатывает не 20 фунтов хлопка, а тысячи тонн, капиталист эксплуатирует не одного, а многих рабочих; вот почему его нажива колоссальна. Из нее и составляется богатство.
Есть в Америке компания капиталистов под названием «Дженерал моторс». Она делает автомобили, различные машины и моторы. Каждый рабочий ее заводов получает в среднем 80 долларов за неделю, неоплаченная часть труда составляет 120 долларов. В полтора раза больше! Они идут в прибыль владельцам.
Это и есть капиталистическая эксплуатация.
Золотые ручейки
Неоплаченный, присвоенный труд – источник всех доходов буржуазии. Его прячут, изменяют вид, стараются сделать неузнаваемым.
Давно прошло время; когда каждый на себя тратил все, что производил: сам съедал собранный урожай, поедал мясо своих овец, расходовал на одежду и обувь шерсть и кожу. При капитализме все, что производится, продается, это – товар.
Вот почему торговля приняла небывалые размеры. Некоторые товары продаются за тысячи километров от места, где сделаны. Торговлей занято множество людей, для нее нужны магазины, склады, средства перевозки, нужны агенты, чтоб искать покупателей, продавцы, рабочие.
Раньше торговлей занимались крестьяне, ремесленники в свободное от основных дел время, теперь люди занимаются ею специально.
Капиталисты торговли держат обширные помещения, морские и речные суда, автомобильные парки… Они посредники между промышленным капиталистом и покупателями и за это получают часть прибыли. Так неоплаченный труд, превратившись в деньги под видом торговой прибыли, попадает к купцу.
Когда-то попавшего в беду «выручали» ростовщики, ссужали деньгами. При капитализме деньги в долг дают банки.
Если промышленному капиталисту нужно построить новое предприятие, закупить большое количество сырья, а денег не хватает, он обращается к банкиру. Тот дает ссуду, но требует уплаты процентов. Значит, промышленник делится с банкиром прибылью. А прибыль – это же неоплаченный труд! Только теперь он приобрел вид процентов.
Так и растекается золотыми ручейками присвоенный труд рабочих по сейфам заводчиков, купцов, банкиров.
Никогда за всю историю человечества жажда обогащения не была такой чудовищной, такой беспредельной, как при капитализме.
Деньги не лежат теперь в сундуках, они, как смерч, как ураган, носятся по земле, всё вовлекая в движение и возвращаясь к владельцу с новым и новым приростом. Присвоив труд одной тысячи человек, и обратив его в деньги, капиталист нанимает новых и новых рабочих, покупает сырье и машины, чтобы удвоить, удесятерить свою прибыль.
А рабочие?…
Раньше и теперь
Иные старые люди любят говорить, будто когда-то раньше, давным-давно, всего на земле было много и все стоило дешево, копейки.
Верно, в конце XVI века в России лошадь стоила 1 руб. 38 коп., корова – 67 коп., курица – 11/2 коп., утка – 3 коп., сто яиц стоили 5 коп., пуд меда стоил 41 коп., пуд сахара – 3 руб. 43 коп.
Кажется, и правда куда дешевле, чем теперь!
Но ведь и труд тогда во много раз ниже ценился. За 12–14 часов работы платили… 1 копейку.
Чтобы заработать на фунт сахару, нужно было трудиться в поте лица 9 дней!
Много позже в Москве фунт ржи стоил 1 копейку, а ремесленник зарабатывал в день не больше 3 копеек. На покупку 3 фунтов ржи уходил почти весь дневной заработок. Вот о чем иногда забывают, вспоминая былую дешевизну. На фабриках русских капиталистов Рябушинского и Прохорова рабочий день длился 10 часов.
Тяжелый труд, отсутствие вентиляции в цехах вконец изматывали рабочих. Но и дома их ожидал не отдых, а новые муки.
Вот что писала одна из газет в начале нашего века:
Квартира 18 рабочих-землекопов в доме Авдеева, на Островке, среди которых появилась цинга, помещается в темном, глубоком, сыром подвале, куда дневной свет проникает через одно окно, размер которого в вышину около 3/4 аршина. Помещение это сплошь занято нарами, на которых рабочие спят без всякой подстилки, то есть на голых досках. Питаются рабочие «хозяйскими харчами», круглый год состоящими из солонины самого низшего качества, очень часто с сильным запахом порчи. Меню это изменяется лишь в постные дни, когда рабочих кормят «постной пищей». Случаи заболевания цингой в квартире оказались не первыми.
Другая газета в 1911 году поместила такую заметку:
На наших окраинах громадная армия рабочих людей живет впроголодь, в очагах заразы, вне всякой заботы об их материальных и санитарных интересах. Дети здесь мрут, как мухи…
Дети бедноты, достигнув 10–12 лет, шли работать на фабрики, в мастерские, трактиры. Ими помыкали, били, держали на работе с самого раннего утра до позднего вечера. Нередко приходилось работать без всякого жалованья, только за харчи.
В Москве, в Каретном ряду (так называлась улица), была до революции гостиница «Эрмитаж», а при ней шикарный ресторан. Искусные повара, расторопная и опрятная прислуга, богатая сервировка, красивая мебель – все создало ресторану хорошую репутацию. Его посещала только «чистая» публика – нарядно одетые мужчины и женщины. Плохо одетых не пускали.
В залах ресторана строго соблюдалась благопристойность, и никто из посетителей не знал, что творится там, где чистят овощи, готовят блюда, моют посуду. Но вот однажды прокурору московского окружного суда пришла жалоба крестьянки Ярославской губернии, Угличского уезда, деревни Заозерье, Филатовой. Она писала, что старший повар ресторана «Эрмитаж», французский подданный Эжен Марселья, пользуясь бессилием ее малолетнего сына Петра, который учится поварскому делу, причиняет ему тяжкие и жестокие побои. Так, в мае 1874 года он ударил ночью мальчика весьма сильно в правый бок под ребра; 16 июня наказал его розгами, нанеся ему 30 ударов.
Прокурор предпринял расследование и установил, что повар самым жестоким образом обращался со своим учеником. Сек до крови, как за вину, так и без вины. Издевался. Излюбленной пыткой француза было намазать губы сидящему ученику жгучим кайенским перцем. Раз он приказал кухонной прислуге крепко держать мальчика, а сам взял красильную кисть, раскрасил ему лицо разными красками и не велел умываться. Грозил в противном случае высечь.
Еще хуже жилось детям-сиротам. В приютах кормили впроголодь. Зверские побои были обычными. В 1911 году даже привыкшая к подобным делам Москва была потрясена «ужасами Рукавишниковского приюта». Швейцар этого приюта забил насмерть кочергой шестнадцатилетнего воспитанника.
Перепись 1903 года зарегистрировала в Москве 12 189 совсем неграмотных детей 8 – 12 лет.
Вырастая, эти дети повторяли путь своих отцов и матерей.
Даже те жалкие гроши, что заработал рабочий, ему отдавали не сполна.
Старые люди рассказывают, как владельцы рудников Донбасса, где они работали в юности, «избавляли» шахтеров от денег. Часть зарплаты они выдавали ордерами, по которым купец, по фамилии Каракозов, отпускал залежалые, порченые товары. Эти ордера рабочие прозвали каракозиками. Кроме Каракозова, их никто не брал. Если нужно было что-то купить в другом месте, приходилось обменивать «каракозики» на деньги. Но за рубль каракозиками давали только 10 копеек деньгами.
Капиталисты старого Донбасса, конечно, не были противниками денег. Наоборот, они стремились иметь их как можно больше. Потому-то они и придумали «каракозики». Это давало возможность оплатить труд рабочих дешевыми бумажками. Купец Каракозов тоже не был в обиде: он втридорога продавал свой товар.
В те времена почти десятая часть зарплаты рабочих выдавалась товарами фабричных лавок.
В современных капиталистических странах ограбление рабочих совершается более «культурно».
Нет фабричных лавок, нет каракозиков. Рабочие идут за покупками в магазины, где за зеркальными стеклами витрин и на полках красиво разложены товары, а покупателя встречают вежливо улыбающиеся предупредительные продавцы. Рабочие зачастую не подозревают, что владельцы этих магазинов и фабриканты – пайщики одной компании, и торговые барыши попадают в те же карманы, куда уже пошла большая часть их труда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33