Константин Степанович оглянулся и застыл, как изваяние...
Между тем незваный гость, или, вернее, хозяин, судя по всему, не собирался пугаться. Он подобрался уже настолько близко, что его туловище выступило из воды.
Как описать эту тварь? Увильнуть бы от этой обязанности, сославшись на бессилие человеческого слова! Но ведь Галина киносъемка не состоялась. Значит, волей-неволей, нужно рассказать о чудовище.
Всем приходилось видеть в поликлиниках плакаты, на которых муха выглядит этаким филином, а блоха - отборной саранчой. То существо, которое карабкалось на берег, казалось вошью, размерами с дородного быка. Оно было заковано в твердый хитиновый панцирь. Спереди грозно поднимались могучие клешни. Сзади загибался кверху короткий толстый хвост с шипом на конце. Пучок непропорционально тонких ножек, похожих на паучьи, шевелился под головогрудью. Двумя толстыми боковыми шпорами чудовище грузно опиралось на землю. Гнусная рачья морда вызывала ужас и омерзение. Тонкие, как хлыст, почти трехметровые усы торчали вперед, ощупывая пространство.
- Скорпион! - ахнула Галя, холодея.
- Ольга Александровна, отходите, отходите скорее! - прошептал Константин Степанович.
В ту же секунду, не сговариваясь, оба бросились бежать к берегу, шлепая ногами по воде и взбивая фонтаны фосфоресцирующих брызг. Чудовище устремилось за ними. Было ли оно от природы медлительным или просто плохо двигалось по мелководью, но ковыляло оно очень неуклюже. Все кончилось бы хорошо, как вдруг еще не совсем оправившийся после болезни Константин Степанович оступился на больную ногу и упал. Ольга Александровна обернулась на его крик и бросилась на помощь.
Если бы рак, который находился всего лишь в нескольких шагах от них, схватил кого-нибудь своей метровой клешней, спастись тому было бы невозможно. Константин Степанович, шатаясь, кое-как поднялся на ноги. Поддерживаемый Ольгой Александровной, он хромал к берегу, изнемогая от боли и чувствуя на своей спине концы ощупывающих упругих усов.
Галя с трудом сбросила оцепенение. Быстро зарядив ракетницу, она кинулась навстречу чудовищу и стала выпускать ракету за ракетой прямо в его бессмысленную морду.
Под напором ослепительного, пышущего жаром пламени чудовищный рак бешено заколотил по воде хвостом и обратился в бегство. Он помчался задом наперед, подобно дьяволу, улепетывающему в ад с могилы Фауста, и через несколько секунд исчез в пучине.
Ольга Александровна и Галя не стали искушать судьбу и, подхватив с двух сторон Константина Степановича, наглядно показали, для чего человеку служат ноги.
Рассказ о встрече с гигантским раком произвел на всех остальных членов экипажа огромное впечатление. По описаниям чудовища Синицын установил, что это был птеригот. Так назывались двухметровые ракоскорпионы, которые жили на Земле тристачетыреста миллионов лет тому назад. Правда, у земных птериготов не было усов, и здешний экземпляр был совершенно диковинных размеров.
Галя была героиней дня. Все восторгались ее находчивостью и мужеством. Николай Михайлович был в отчаянии, что ему не пришлось увидеть птеригота своими глазами. Если бы не Игорь Никитич, он тут же помчался бы на его поиски.
Это приключение заставило путешественников насторожиться. Отлучки с корабля в одиночку, особым охотником до которых был Синицын, отныне запрещались. Были продуманы и способы защиты от неожиданных гостей.
Неотвратимо уходящее время и медленно подвигавшаяся работа по восстановлению корабля вынудили путешественников окончательно свернуть научные работы и сосредоточить все силы на самом важном деле - ремонте корабля.
- Не беда, - говорил Константин Степанович, - если мы соберем мало материалов. Беда, если мы их вообще не привезем. Дело не в том, спасем ли мы наши жизни, а в том, сумеем ли выполнить возложенное на нас задание. Истинный ученый должен меньше всего думать о себе. Для него самое важное на свете передать свой опыт, свои знания, чтобы они не пропали бесследно для человечества. Мы, астрономы, часто с благодарностью используем наблюдения звезд, которые были сделаны и тысячу, и две тысячи лет тому назад. Их сделали ученые, не имевшие ни сложных приборов, ни наших знаний, - сделали еще в те времена, когда не существовало, ни одного из современных европейских государств и по необжитым просторам Европы кочевали дикие племена. Их благородный труд дошел до нас сквозь толщу веков. Да вот послушайте, как должен работать настоящий ученый. В тысяча семьсот пятом году астроном Галлей вычислил путь большой кометы тысяча шестьсот восемьдесят второго года. Он предсказал, что она вернется в тысяча семьсот пятьдесят девятом году. Галлей прекрасно знал, что не доживет до ее возвращения. А ведь только оно одно могло доказать его правоту. Он не задумывался, стоит ли сохнуть над вычислениями, раз он умрет, не дождавшись награды. С пером в руках ученый выследил путь косматой звезды в глубинах неба и точно предсказал год и месяц ее появления. Весь научный мир был возмущен его "наглым шарлатанством". Галлея называли лгуном, безумцем, богохулителем, глумились над его работой. Но астроном все терпел и стоял на своем. Он старился, дряхлел и наконец сошел в могилу. Могила заросла травой. Износившееся тело великого ученого распалось на атомы, из которых когда-то возникло. И сам Галлей и место, где он был похоронен, были забыты, как забывается все на свете. Летело время. И вдруг...
И вдруг в один ясный вечер над горизонтом в безмерной темной глубине зажглось какое-то сияние, разгоравшееся из ночи в ночь. Сияя все ярче, оно переходило из созвездия в созвездие, заполняя клубами светоносного тумана все большее пространство.
И вот перед потрясенным человечеством засверкала воплощенная истина: комета Галлея вернулась в предсказанный срок!
Я вам рассказал эту правдивую историю,- заключил Константин Степанович,- чтобы вы, молодежь, лучше поняли ответственность перед человечеством за исход экспедиции. А теперь, друзья, скорее за работу! Отдайте ей весь ваш молодой, нерастраченный пыл!
И дело пошло. Да еще как пошло! По крайнему настоянию Ольги Александровны спали все-таки семь-восемь часов в сутки. Мудрая женщина знала цену переутомлению.
С удивлением наблюдала Галя, как внезапно изменилось поведение Николая Михайловича. Еще вчера партизанивший ворчун, Синицын вдруг преобразился. Правда, ворчать он не перестал, но из всего экипажа не было человека, который так ревностно, как он, работал бы над восстановлением "Урана".
Безоговорочно выполняя все поручаемые ему работы, геолог ухитрялся еще отрывать минуты от скудного времени, отпускаемого на приведение себя в порядок, чтобы пронумеровать, снабдить пояснениями, расположить и упаковать свои коллекции минералов. Рвение его доходило до того, что он, чертыхаясь и ворча, оставлял свою научную работу и помогал обрабатывать экспонаты Ольге Александровне. Работа так и горела у него в руках.
Игорь Никитич и Константин Степанович зачастую переглядывались с веселыми огоньками в глазах, следя за неутомимыми хлопотами "колючего геолога". Но Гале претило внезапное трудолюбие старика. Она все еще не могла забыть, как во время полета с Земли на Венеру Синицын упорно отлынивал от работы, выходившей за строгие рамки обязанностей, которые он сам себе установил, и как он вместо того, чтобы помогать товарищам, предпочитал, ничего не смысля в звездах, часами просиживать у телескопа, мешая вести действительно нужные наблюдения.
"Страх перед гибелью, если корабль в урочный час не сможет подняться, - вот что руководит Синицыным!" - думала Галя, и "колючий геолог" стал для нее еще невыносимее, чем прежде.
Когда приблизилась астрономическая полночь, температура упала. Завыл пронизывающий ветер и понес мокрый песок.
Галя попросила у Белова разрешения сходить к морю и взглянуть, как выглядит прилив. Но Игорь Никитич не пустил ее. Он объяснил Гале, что хотя на Венере солнечное притяжение достигает двух третей суммарного тяготения Солнца и Луны на Земле, оно может поднять воду только на полметра, потому что на Земле подъем воды у берегов вызывается не столько солнечным тяготением, сколько скоростью набегания приливной волны. Если точка на экваторе Венеры движется в тридцать три раза медленнее, чем точка на экваторе Земли, то живая сила приливной волны на Венере в тысячу с лишним раз меньше, чем у нас, и не может хоть сколько-нибудь поднять уровень воды у берегов. А так как полуметровый прилив длится двести часов, то заметить его без специальных приборов невозможно, поэтому и не стоит на это тратить время.
После того как поврежденное крыло "Урана" было укреплено, предстояло еще много работы. Надо было не только прочно соединить его с корпусом, но и защитить место починки от космического холода: покрыть это место зеркальным лаком, предварительно спаяв всю оборванную отеплительную сеть на обшивке.
Максим предложил оставить все, как есть.
- Видишь ли, Максим, - заметил Белов, - космический корабль всегда должен быть теплым от кабины до кончика крыла. Под воздействием холода материалы меняют свои свойства. Прежде всего они становятся хрупкими. Стальная балка вдребезги разлетается от удара молотком. О резине, коже, дереве и говорить не приходится. Кроме того, многие материалы приобретают странные и вряд ли полезные свойства: провода перестают сопротивляться прохождению тока...
- Ну и прекрасно! - вставил Максим.
- То есть нагреть что-нибудь слишком остывшее с помощью электричества нельзя!
Лицо у Максима заметно вытянулось.
- Значит, придется все-таки восстанавливать, - заключил он со вздохом.
Одновременно с починкой обогревательной сети путешественники приступили к ремонту воздушных двигателей. Тут работа пошла более споро, потому что внутри крыль.ев не было ветра. Это намного облегчило труд, хотя работать приходилось по-прежнему в скафандрах: герметичность крыльев не была еще восстановлена.
Времени оставалось слишком мало. Все предвещало близкий рассвет. Почти непрестанно дул холодный северо-западный ветер. "У-у-у-тро! У-у-у-тро!"- пел он в фюзеляже. Сила его росла с каждым часом. Температура воздуха при нем понижалась до пяти-семи градусов мороза. Наоборот, редкие восточные ветры приносили тепло и проливные дожди.
Рассвет застал путешественников за ремонтом шасси. Под корабль подвели опоры из собранных поблизости камней. Для большей устойчивости "Уран" был расчален запасными тросами.
Снова пришлось работать на ветру. Правда, на этот раз он был холодным, и можно было искусственно регулировать температуру внутри скафандров. Зато его сила становилась угрожающей. Если бы не мороз, который на какое-то время сковал мокрый песок, отремонтировать шасси вряд ли вообще удалось бы.
Когда колеса "Урана" в первый раз были опущены, подняты и снова опущены на подготовленные подмостья, стало совершенно светло. Все тот же ветер гнал те же торопливые стаи низко нависших серых туч, изрыгающих потоки дождя. Влажный воздух быстро теплел. Скоро он достиг почти банной температуры. Громче стал гул бушующего моря.
День, страшный день Венеры, вступал в свои права.
- Э-эх, не успели разбежаться по подмерзшему песочку! сетовал Иван Тимофеевич.
Да, время было упущено. Оставалось единственное средство подняться в воздух: вымостить стартовую дорожку длиной по крайней мере метров восемьсот, на которой не увязала бы тяжелая машина. На меньшее Иван Тимофеевич не соглашался. Но как выполнить такую работу в считанные дни? Правда, на берегу валялось много камней, но до них было не меньше пятисот метров. Набрать камней только для подмостьев было делом почти непосильным, а на то, чтобы выстелить ими километровое шоссе, потребовалось бы несколько лет. И кроме того, если бы даже стартовая дорожка каким-нибудь чудом и оказалась готовой к нужному сроку, то кто мог поручиться, что в момент взлета ветер не переменился бы и не подул сбоку! И тогда прощай взлет! Теперь уже не только Белов проводил бессонные ночи в поисках выхода. Но никто не мог ничего придумать. Только на одном все сошлись: мостить шоссе бессмысленно.
Погода с каждым часом становилась хуже: "Уран" дрожал на своих расчалках. В любой момент можно было ждать появления смерчей. Общую мысль высказал Максим:
- Знаете, товарищи, чертовски обидно проделать из дому этакий путь, дважды облететь Венеру, победить смерч, починиться, а теперь сидеть и ждать у моря погоды. И из-за чего? Из-за поганой стартовой дорожки! Эх, кабы вертелись у нас крылья, поднялись бы мы сейчас вверх, да и... - Максим сделал рукой прощальное приветствие.
- Да, если бы да кабы, тогда бы конечно! - произнес Игорь Никитич не то насмешливо, не то задумчиво. - А вот как нам без "если бы" подняться? - добавил он, меняя тон. - Что ж, товарищи, время тянуть нечего. Дорожки у нас нет, а взлететь надо. Давайте еще раз все обсудим. Иван Тимофеевич, можно ли разогнать машину по песку?
- К сожалению, нет! Песок здесь, сами знаете, глубокий. Машина завязнет, как только сойдет с камней, и двигателями ее тогда скорей опрокинешь, чем сдвинешь с места.
- Значит, этот способ отпадает. Продолжим дальше. Механизм вращения крыльев сломан, да и крылья жестко закреплены. Значит, подняться с места корабль не может. Так?
Никто не ответил. Все сидели, понурив головы,
- Ну, хорошо, давайте займемся изобретательством. Предлагайте ваши способы.
- Я думаю, товарищ Белов, что такое, позволю себе сказать, глумление над людьми по меньшей мере неуместно! - зло заявил, поднимаясь, Синицын.
За все время космического перелета никто не осмеливался говорить с Игорем Никитичем таким тоном, поэтому все насторожились. А потерявший контроль над собой Николай Михайлович продолжал выкрикивать трясущимися синими губами:
- Нам приходит конец, мы это понимаем, но разве мы жалуемся? Зачем вы нас тормошите? Ну, нет выхода - молчите! Дайте нам умереть с достоинством. Кому на потеху вы устроили общее собрание и делаете вид, что от него может быть толк?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26