Карл, глядя через плечо Ирэн, неожиданно задвигался.
– А здесь тетя Ванда!
Ванда вошла раньше, чем Ирэн успела подняться. Она поцеловала ее, затем обе прошли в будуар Ирэн.
Ванда выглядела спокойной и сосредоточенной, и это не шло к ней. Ее живость, делавшая ее столь привлекательной, исчезла; глаза, казалось, сузились, а верхняя губа слегка оттопырилась.
– Я не могу допустить, чтобы все так продолжалось, – нервно заговорила она, доставая папиросу дрожащими пальцами. – Вы уверены в Жане, Ирэн?
– Я уверена в нем, как в самой себе, Ванда. Не начинайте снова всю эту историю. Я не могла бы теперь отказаться от Жана, даже если бы хотела. Вы его совсем не знаете. Для вас он просто увлекающийся, поверхностный человек. Возможно, что, подобно многим, он иногда производит совсем не то впечатление, какое следует, но вы его совершенно не знаете. Вы не можете представить себе его нежность, его способность понять человека. И он до того полон жизни, до того… – она запнулась в нерешительности, затем с живостью закончила свою речь: – До того мне предан и любит меня!
Ванда яростно затянулась папиросой.
– Я допускаю, что он не лишен известной привлекательности. Я тоже ее чувствую. Вы верно говорите, что он полон очарования юности и пылкой страсти. Это, конечно, сильно действует на вас, больше, чем другие из названных вами качеств Жана. Да я боюсь, что этих других качеств в нем нет. – Она бросила папиросу и наклонилась вперед. – Ирэн, вы никогда не спрашивали его, не был ли он близок с другой женщиной с тех пор, как он в Вене? Ирэн побледнела.
– Я не могла спросить его об этом, – сказала она. – Я… Какое право я имею его спрашивать?
– Вы говорите так потому, что сами были раньше замужем. Но ведь это нелепо! В вашей жизни нет ничего тайного.
– Я не могу задать Жану такой вопрос, – с жаром сказала Ирэн. – Это некрасиво! Он мне отдает свое будущее, а не свое прошлое. Ни одна женщина не имеет права насильно требовать у мужчины, чтобы он рассказал ей о себе все, что с ним когда-либо произошло и с чем он уже покончил. Его жизнь принадлежит всецело ему, пока он не отдал ее мне. Рудольф писал мне неделю назад, что по поводу Жана ходят некоторые слухи, и, если я желаю, он готов мне их сообщить. Я, конечно, не захотела. Я считаю, что каждый должен хранить молчание о том, что принадлежит уже прошлому, – если он способен на это, конечно!
– Тогда вы лишаете нас возможности вам помочь, – огорченным тоном сказала Ванда.
– Я вовсе не желаю, чтобы мне помогали, – вспыхнула Ирэн. – Я счастлива, и этого достаточно!
– А материальные мотивы не фигурируют в вашем предстоящем замужестве?
Ирэн раздраженно рассмеялась.
– Конечно, фигурируют. Вы, кажется, думаете, что у Жана нет ни гроша. Это правда, он небогат; он даже совсем не обеспечен, но это только пока. А в будущем он будет богат! Эбенштейн получил массу предложений для него. Я знаю это! Вы сами знаете, как легко богатеют в наши дни большие виртуозы. Я полагаю, что, несмотря на свое предубеждение, вы не станете отрицать талант у Жана. И…
– В таком случае, – взволнованно сказала Ванда, – оставим все это в стороне и скажите, как вы представляете себе вашу жизнь в будущем? Неужели вы собираетесь разъезжать по Европе с его антрепренером? Разве может удовлетворить вас такая жизнь?
– Жан не цирковой артист и не клоун, – резко ответила Ирэн. – Он будет давать в год известное число концертов, а остальное время мы будем жить дома, а наша жизнь дома, я надеюсь, в состоянии будет меня удовлетворить.
– Вы думаете, что семейная жизнь удовлетворит Виктуара, при его привычке вести совсем другой образ жизни?
Ирэн слабо всплеснула руками.
– Ванда, неужели вы не понимаете, что все ваши попытки обречены на неудачу?
Ванда промолчала, глядя на свои кольца. Наконец, она сказала:
– Я расскажу вам, Ирэн, то, чего я еще не говорила никому на свете. Я должна так поступить, чтобы предохранить вас от несчастной жизни, поскольку я с ней знакома по собственному опыту. Десять лет назад, когда я уже была замужем за Рудольфом, – а брак наш был, как вам известно, подневольным браком, основанном на расчете, – я встретилась с человеком, которого полюбила. Он был актер, англичанин; он обладал всеми теми качествами, которые привлекают вас в Виктуаре. Он был молод, красив, весел, жизнерадостен. Он обожал меня и уже при второй встрече пламенно объяснился в любви. Мне было девятнадцать лет, я не была влюблена в своего мужа, вернее сказать, – я боялась его. Как и вас, меня одолевала жажда жизни. Стивен чувствовал это. О, конечно, все это произошло не сразу. Я сдерживалась, но, наконец, настал момент, когда я больше не в силах была противиться и сдалась. С месяц, должно быть, я блаженствовала. Положение Рудольфа и дружба со мной открыли Стивену доступ во все дома; остальное было делом его таланта. В поисках популярности и удовольствий он оставался еще короткое время моим обожателем уже после победы надо мной. Но затем ему наскучила эта игра. Он хотел перемены, а я могла предложить ему только мою любовь. И вот однажды, после великолепно разыгранной сцены, он бросил меня. Перед этим он нежно просил у меня свидания. Мне кажется, я никогда не забуду этого дня. Была зима. Ожидая его на Пратере, после одного утреннего визита, я простудилась. Мое лицо от этого немного опухло, и я выглядела неважно, чтобы не сказать – совсем плохо. К тому же я не позаботилась даже тщательно одеться. И вот, Стивен ушел от меня. В этот день ко мне пришла повидаться Мария Явонска. Помните, как она была красива? Она была похожа на распустившийся цветок, в золотом ореоле своих пышных волос. Стивен вошел в тот момент, когда уже начинало смеркаться. Я не могла сдержать себя, услышав его голос, и, забыв совершенно о Марии, сказала: «О, дорогой мой». Несколько минут после ее ухода он еще просидел у меня. Он выражал мне сочувствие, что у меня болят зубы. Он хотел, верно, сказать, что ему неприятно, что я выгляжу так плохо. Затем он ушел от меня навсегда. Вот что значит артистический темперамент, моя дорогая! Им, таким людям, свойствен быстрый успех, и они воспламеняются с легкостью. Виктуар так напоминает мне Стивена, что я решилась рассказать вам это; обижайтесь на меня, если хотите, но я не могу допустить, чтобы вы страдали. С самого начала я протестовала не из-за происхождения Виктуара, а именно из-за этого своего опыта. Конечно, с именем тоже следует считаться, – я разделяю с другими данный предрассудок, но я готова им поступиться, и меня страшит только то, что ваша жизнь будет окончательно испорчена. Теперь я все вам высказала. Мне нечего больше прибавить. Если вы мне не верите, то нам не о чем больше говорить.
Ирэн подошла к ней.
– Дорогая моя, я вижу, как вы страдали из-за меня. Это трогает меня до глубины души, но, что бы вы ни говорили, я скажу одно: к Жану это неприменимо, он не такой!
Ванда быстро встала.
– Я, должно быть, выгляжу отвратительно!
Она посмотрела на себя в зеркало, затем вытащила пушок и стала пудриться.
– Такой неказистой женщине, как я, нельзя пускаться в сентименты, – сказала она, повернувшись к Ирэн с натянутой улыбкой. – Я приду на вашу свадьбу, моя дорогая; поэтому будьте любезны, скажите, какое на вас будет платье?
– Ванда! – умоляюще воскликнула Ирэн.
Она почувствовала, что дверь между ней и Вандой захлопнулась навсегда. С секунду Ванда помолчала, затем весело заявила:
– Вы пойдете посмотреть новую пьесу, о которой все говорят? Конечно, она очень вульгарна, но не лишена шика. Отлично, милая. Завтра вас нельзя будет видеть, но послезавтра, наверное, все вас увидят в полном блеске. Вы знаете, почти все придут.
– Не думаю! – сказала Ирэн. – Не может быть! Знаете, я никому не послала приглашений.
– Ваша свадьба – гвоздь сезона, – весело сказала Ванда. – Княгиня Скарвенка выписала себе новое платье от Пакена специально для этого случая. До свидания, душечка. Я не хочу с вами целоваться, потому что на моем лице сейчас больше пудры, чем тогда, когда я хочу понравиться своему мужу.
ГЛАВА XXV
В вечер перед свадьбой Эбенштейн чествовал Жана ужином в «Бристоле». Он пригласил несколько актрис, Скарлоссу с женой, а также Макса Бруха и Эгона Гартмана из Оперного театра. «Бристоль» в Вене то же, что «Савой» в Лондоне. Все столики в зале были заняты ужинающими. Жан болтал и смеялся, все время чувствуя на себе взгляды с других столиков. Пили только шампанское. Каждый приветствовал его тостом, и он отвечал на все тосты, стоя с высоко поднятой головой. Его глаза блестели. По распоряжению Скарлоссу оркестр играл «Марсельезу». Жан вскочил с своего места. Его шампанское, пенясь, проливалось ему на руку и на обручальное кольцо, подаренное ему в этот день Ирэн.
– Да здравствует Франция! Да здравствует любовь! – вскричал он. Гул смеха и аплодисментов был ему ответом. – Да здравствует брак! – крикнул он, покрывая шум в зале, и залпом осушил свой стакан.
За одним из столиков, среди зала, сидели Рейсы, дальние родственники фон Клеве. Фердинанд Рейс удивленно улыбался, подняв брови.
– Кто этот рыжий, явно влюбленный французский патриот?
Он поднял свой бокал.
– Я уверен, что это наш новый скрипач! Да, да!
Честное слово, это он. Это Виктуар, человек, за которого Ирэн фон Клеве завтра выходит замуж.
– Сейчас он провозглашает тост за Ирэн, – сказал молодой Герман, заливаясь смехом.
Фердинанд взглянул на него и сказал совсем спокойно:
– Если он пришел сюда со всей этой компанией, я вызову его на дуэль.
Между тем Жан, при помощи Эбенштейна и Макса Бруха, тщетно пытался прямо пробраться через зал к дверям. Было уже около двух часов ночи.
– Идите сюда, вот лифт, – гримасничал, говорил Брух.
– Мне не нужен лифт, – заявил, поворачиваясь к нему, Жан. – Я хочу пройтись, чтобы освежиться.
– Бросьте, – сказал Эбенштейн. – Поезжайте домой спать, как все люди. Мы все смертельно устали.
– Я хочу пройтись, – настойчиво повторял Жан.
От шампанского у него болела голова, и его тянуло на свежий воздух. Он не очень вежливо освободился от опекавших его спутников и довольно прилично прошелся по мраморному полу вестибюля, затем вышел на улицу без шапки и пальто.
Острый взгляд шофера заметил его. В один момент такси было около панели.
– Автомобиль! – В мозгу Жана появилась блестящая идея. – Куда бы поехать? К Ирэн?
– Замок Гарштейн, – вполне отчетливо произнес он, влезая в автомобиль.
– Двойной тариф, – буркнул шофер, протягивая руку.
Жан положил в нее золотую монету. Шофер надкусил ее, затем зажал в кулаке.
От свежего воздуха у Жана закружилась голова.
Затем, постепенно, голова начала проясняться, и он стал ясно соображать, где находится и куда едет. Конечно, Ирэн уже спит. Не сказать ли шоферу, чтобы он повернул назад и ехал в «Бристоль»?
Но он хотел видеть Ирэн. Он любил ее. Ему хотелось смотреть в ее глаза, слышать дрожь ее голоса, когда он ее целует.
В ее спальне еще горел огонь. Он увидел это еще издали, проезжая по аллее. В этот момент она также услышала шум мотора.
Она выглянула из окна. Кто это едет?
Карл, спавший на своей кроватке, рядом с ее постелью, «потому что она скоро уезжает», зашевелился во сне.
Автомобиль остановился перед домом; Жан вышел из него и двинулся по направлению к светящемуся в темноте квадрату окна.
– Ирэн! Голос Жана!
– Жан!
– Я пришел сказать вам, что сегодня наш день. День всей нашей жизни! Скажите мне, ответьте! Вы любите меня?
Она совсем высунулась из окна.
– Я люблю вас, – отвечала она слегка дрожащим голосом.
– Все кругом спят, – сказал Жан. Его мозг был все еще несколько затуманен. – Забудьте о шофере. Он не понимает по-французски. Ирэн!
– Дорогой мой! Я слушаю вас! Какой чудесный, смешной любовный разговор! Вы покончили с такси?
Он с важностью утвердительно кивнул головой.
– Я бы хотела спустить к вам свои волосы, как Мелизанда, но, увы, Пелеас моего сердца, они слишком коротки для этого.
– Поцелуйте цветок и бросьте его мне. Так, чтобы мои губы могли прижаться в том месте, где были ваши!
Она повернулась, побежала в гостиную, оставив дверь в спальню открытой, и вынула из вазы белую розу.
– Жан! – Она высоко подняла розу, чтобы он мог ее видеть. – Я посылаю вам мои поцелуи, но я должна напрасно мечтать, чтобы вы мне их вернули! Мой дорогой! Я на слишком большой высоте, чтобы можно было бросить цветок обратно.
Он ловко поймал пышную белую розу и прижал ее к своим губам.
– Это похоже на вашу щеку до моего поцелуя.
– До свидания, мой дорогой.
– Спокойной ночи, мое сокровище, моя любовь, моя жизнь, Ирэн!
– Да, – стыдливо прошептала она.
– Завтра в это время мы будем одни. О, как я желал бы целовать вас сейчас! Целовать по-настоящему!
Три минуты спустя он заснул в автомобиле. Роза выпала из его пальцев и лежала со сломанным стеблем на полу. Ирэн опустилась у окна на коленях. Она выключила свет. В комнате царил бледный полумрак. Слезы радости капали у нее между пальцев.
ГЛАВА XXVI
10 июня Ирэн и Жан венчались в соборе Св. Стефана. День был прекрасен, как мечта, – светлый, теплый, полный аромата. В воздухе чувствовалась свежесть лета. Аромат деревьев смешивался с запахом вереска.
В одиннадцать часов Ганс телефонировал Ирэн, предлагая ей отвезти ее в собор. Вторым шафером должен был быть Эбенштейн, и, хотя Ирэн это не было особенно приятно, все же она решила воспользоваться его услугами, чтобы не просить кого-нибудь из своих близких.
Вскоре Ганс явился в ее апартаменты в отеле. Она сняла помещение в отеле Захера, где обычно останавливались ее знакомые, когда им в жаркие летние месяцы приходилось по какой-нибудь причине наезжать в Вену. Было совершенно немыслимо возвращаться после свадебной церемонии в замок, а затем снова ехать в город. Ирэн и Жан должны были сегодня же выехать в Будвейс, по дороге в Шенбург, маленький городок на Балтийском побережье. Там находился старинный замок, бывший когда-то во владении семьи фон Клеве. Один раз Ирэн видела его, и он сразу ей очень понравился. Она телеграфировала в одну из гостиниц Шенбурга, чтобы ей приготовили комнаты на несколько недель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32