– Давай, дорогая, ты можешь рассказать мне обо всем, что тебя беспокоит. Если дело в тебе, я сделаю так, чтобы тебе было лучше, а если дело во мне, я изменюсь. Мне тяжело видеть тебя несчастной.
Это была возможность объяснить ему свое состояние, поделиться своими печалями, но я не могла подобрать нужные слова. Перед моим мысленным взором проступил нечеткий силуэт Ричарда… и вот он уже здесь – между мной и Стюартом. Разговор мог бы что-то прояснить до встречи группы, но сейчас обсуждение могло все только ухудшить. Как я могу довериться Стюарту, если сама не понимаю своих чувств. «Нет, – подумала я, – ни за что. Я могу это вынести одна».
– Стюарт, это неважно, ты не поймешь… – и я пропустила прекрасную возможность.
Его терпение иссякло. Он перевернулся на кушетке и оказался на полу на коленях, потом поднялся с колен и встал передо мной мрачной разгневанной тенью посреди полутемной комнаты.
– Ты права, я совсем не понимаю: ты отталкиваешь меня, воздвигаешь между нами барьер. Я думал, что ты меня любишь, доверяешь моей любви, хочешь, чтобы я заботился о тебе. Почему ты так со мной поступаешь?
Его плечи вздрагивали, когда с тяжелым вздохом он отвернулся и пошел к двери, оставив меня плачущей в темноте.
Что со мной? Конечно, я знала, что Стюарт любит меня и заботится обо мне. Так почему же я погружена в романтические мечты о другом? Это просто романтика? Чего мне еще желать? Этот спокойный рассудительный человек любит меня и не просит в ответ ничего, кроме любви, а я не могу ему дать ее. «Конечно, – рассуждала я, – он не знает о Ричарде. Если бы я сказала ему, он, возможно, чувствовал бы себя по-другому. Ричард был много лет назад причиной моего несчастья, и сейчас он опять причина того, что я запуталась и страдаю». Мне нужна была помощь Стюарта, но я не могла попросить его об этом. Меня затягивало в водоворот, и я не знала, как мне удастся оттуда выбраться.
Скорчившись в три погибели в темной комнате, я плакала до тех пор, пока не заснула.
Глава 19
В Новой Англии вновь воцарилось великолепие листопада с его мятежно-победоносной расцветкой. Деревья, все лето одетые в одежды освежающе-зеленого цвета, теперь запахнулись в блестящие манто алой и золотой раскраски, а опавшие листья создавали на земле бронзовый ковер. Сверкающая, красная с белыми вкраплениями, окраска летних цветов сменилась на густой оранжевый и приглушенно-лиловый цвет хризантем. Днем было еще тепло, но наступали холодные тихие ночи.
В большинстве семей жизнь после летнего отдыха вошла в нормальную колею. В школе начались занятия, но Келли, теперь студентка колледжа, оставила родное гнездо. Она явно скучала без нас так же, как и мы без нее, если судить по ее телефонным звонкам, которые случались почти ежедневно. Но это, как меня уверили друзья, у которых дети были старше, скоро пройдет.
– Скоро ты будешь о ней слышать только тогда, когда ей будут нужны деньги.
– Сначала у Стюарта будет инфаркт, когда он увидит счет за телефонные разговоры, – отвечала я.
Келли, наверное, было одиноко, потому что мы с ней подолгу разговаривали поздними вечерами, а это было уже нечто новое в наших отношениях.
Разумеется, в основном она говорила о Филе или о незнакомых мне людях из колледжа, но мне было так приятно слышать ее голос, чувствовать, что мы становимся близкими друзьями. Теперь, когда я оказалась в своей семье единственной женщиной, мне не хватало ее общества. По ночам я ждала, когда скрипнет ее ключ в замке, и огорчалась, когда не слышала его, понимая, что она не придет. А субботние вечера теперь стали совсем другими.
Келли все еще была влюблена в Фила: его имя она произносила с любовью, и голос ее звенел, когда она говорила о нем. Она очень серьезно к нему относилась и хотела, чтобы мы с ее отцом высказывали свое мнение о нем. Она ждала нашего одобрения, но мы предпочитали не возносить этот роман слишком высоко.
– Ты еще очень молода, – предупреждал ее Стюарт, – и впервые в жизни влюблена. Бывает, что чувства и обстоятельства меняются.
– Ты сейчас встретишь столько новых людей, дорогая, и хотя нам нравится Фил…
На самом деле, ввиду полной неопределенности, в которой оказалась моя собственная жизнь, я мало что могла тут сказать. Какие мудрые родительские наставления я могу дать, когда сама веду себя как последняя дура?
Келли теперь была уже не неуклюжая старшеклассница, а взрослая девушка из колледжа. Не знаю, объяснялось ли это влиянием Фила, но за лето она очень повзрослела и теперь попала в ту колею, в которую мы и хотели ее определить. Она начинала с мечты стать фармацевтом, взявшейся, по моему мнению, непонятно откуда, но, как утверждала Келли, навсегда. Но, по крайней мере, было похоже, что она перестала воевать с начальством, больше не употребляла наркотики, редко посещала хмельные вечеринки в колледже, кроме тех случаев, когда она ходила туда с Филом, и имела очень определенные суждения относительно любви, которую теперь собиралась принимать с позиций взрослого человека.
Фил был ее жизнью почти на биологическом уровне.
– Ты не можешь себе представить, каково это – чувствовать, что ты искренне, по-настоящему кого-то любишь! – по-детски восклицала она. Улыбаясь ее энтузиазму, я желала ей счастья и надеялась, что все будет так, как она хочет. Как сказал Стюарт, все может измениться. Никто не знал этого лучше, чем я, но любой человек заслуживает романтики и трепета первой любви.
Брайан тоже во многих отношениях повзрослел и изменился, хотя все еще смущался в обществе взрослых. У него развилось сильное, крепко сбитое тело и были невероятно широкие плечи и путаные представления о жизни.
Его теплые карие глаза светились умом, а восхитительное чувство юмора вызывало у нас колики. Сейчас он хотел стать юристом, но мы не могли относиться к этому серьезно: на следующей неделе он, может быть, заинтересуется психопатологией.
У него была подружка, Кэти, кажется, – яркая привлекательная девочка с самой тонкой талией, какую я когда-либо видела. С нами она почти не разговаривала, но оба часами висели на телефоне, и если поздно ночью из комнаты Брайана доносилось хихиканье, это был признак того, что он наслаждается беседой с Кэти.
Я больше времени стала проводить дома. Все лето я совсем не работала, а начиная со Дня труда, я уходила на работу три дня в неделю. Когда все уходили, в доме становилось очень тихо. Первое время мне это нравилось. Я занималась домашней работой, читала книги и могла посещать неработающих подруг.
Толпа народу в парке, наконец, схлынула, и мы с Мозесом возобновили наши долгие прогулки, благо теперь мы могли гулять, где хотим. Мозес рыскал вокруг, убегал, валялся в листьях, плескался в воде, чрезвычайно довольный своей жизнью. Я же не чувствовала себя такой беззаботной.
Мои мысли постоянно были связаны с Ричардом. Мысленно разговаривая с ним, я пыталась понять, почему столько лет назад он отказался от моей любви, как будто ответ мог иметь какое-то отношение к моей нынешней жизни или как-то повлиять на будущее.
После встречи группы все промежуточные годы исчезли, и Ричард нужен был мне, чтобы убедиться, что он меня любит. «Если я буду в этом уверена, – думала я, – эта сердечная боль, которую я сама не понимала и которая сводит меня с ума, прекратится». Я хотела видеть его.
А он хочет меня видеть? Вспоминая его взгляд, я точно знала, что если моя потребность во встрече так велика, он чувствует то же самое. Вспоминая звук его голоса, я вздрагивала: я должна была снова его услышать. Желание видеть его неумолимо превращалось во всепоглощающую необходимость. Моя навязчивая идея росла.
Останавливало ли меня то, что я замужем? Ни на минуту. Я погрузилась в сны наяву. Верность, любовь, доверие – всем этим чувствам не было места в этих кошмарных фантазиях. Я никому не рассказывала про это, особенно Стюарту, и колебалась, не открыться ли Элен. Я была совершенно одна в этом аду.
Я начала представлять себе, как встречу Ричарда на улице, или в баре, или в ресторане, притворяясь, что это случайная встреча. Его фирма называлась «Техтрон». Это название теперь отпечаталось в моем мозгу, и нашу встречу было нетрудно организовать. «Техтрон» находился в Бостоне, не больше двадцати миль отсюда, не где-нибудь в Лос-Анджелесе или на другом конце света.
В этом районе жили многие из Оуквиля, и после первого шока я совсем перестала удивляться, что Ричард живет там. Все же Оуквиль находится на полпути между Бостоном и Нью-Йорком, и люди с амбициями и способностями оседали в этих больших космополитичных центрах. В последние двадцать лет Бостон стал главным центром компьютерной технологии. «Боже, – подумала я, – зачем ты сделал это со мной? Из всех городов мира!..»
Я работала недалеко от дома, в Маргифильде, все еще секретарем юридической консультации. После того как я вышла замуж за Стюарта, казалось глупо осуществлять мою мечту стать юристом. Я оставалась в «Маркам, Маркам и Дусетт», пока не родилась Келли, а потом мы переехали в этот красивый приморский город около Плимута. Следующие двенадцать лет я не работала, предпочитая сидеть дома с детьми, поскольку, благодаря более чем приличной зарплате Стюарта, имела возможность отдыхать.
Потом, когда я захотела вернуться во внешний мир, мне повезло: я нашла работу, на которой могла применить свои старые навыки и одновременно погрузиться в изучение компьютерного мира, а последний экономический спад привел к тому, что я переместилась на новое место и начала работать у Боба Мерфи. Моя работа, несмотря на то, что она была в стороне от основного русла бизнеса, была интересной, а офис удобно располагался – в десяти минутах езды от дома. Всего несколько дней назад мой начальник вызвал меня в кабинет, чтобы спросить, как продвигается мое юридическое обучение.
– О, я думала, вы знаете, Боб, мне пришлось бросить его. После аварии весной у меня было так плохо с головой, что я не могла сосредоточиться.
– Это очень плохо, Андреа. От нас уходит Леона Хансбурн, освобождается место, а ее работа как раз для свежего юридического мышления.
– Но я была бы только юридическим консультантом.
– Этого достаточно, по крайней мере, для начала. Кто знает, как далеко вы могли бы пойти?
– Ну, вообще-то я собиралась восстановиться и закончить… Когда Леона уходит?
– В конце года. Подумайте об этом и закончите свои курсы. Мы вернемся к нашему разговору в январе.
Это был именно тот стимул продолжить занятия во втором семестре, который мне был нужен. Я обещала об этом подумать. Тем временем у меня в голове были совсем другие мысли, вроде того: «Как хорошо работать в этом городе, вблизи моего искушения!»
К счастью, жили мы в пригородах, расположенных далеко друг от друга. На встрече группы я узнала, что Ричард живет около Андовера. Туда от меня очень неудобно ехать, почти два часа, хвала Господу. Когда я представляла себе, где он живет, со мной начинались судороги, и только большое расстояние удерживало меня от того, чтобы проехаться до его дома.
Глупая мысль, такая же, как наткнуться на него в центре города, но другая идея завладела мной и распространилась как болезнь: мне не обязательно Ричарда видеть, я могу ему позвонить.
В следующие недели мысль, что все проблемы будут решены, если я поговорю с ним, превратилась в уверенность. На все вопросы можно будет ответить, моя нелепая тоска исчезнет, жизнь снова вернется в свое постоянное русло, я буду довольна тем, что у меня есть, и перестану непрерывно метаться в нерешительности.
Наконец я остановилась на этой мысли и почувствовала облегчение от того, что пришла к какому-то решению. И однажды утром, после нескольких недель раздумий, я собралась с духом и сняла телефонную трубку.
Я с легкостью пробилась через его приемную, и у меня не возникло проблем с его секретаршей, но, когда я услышала его голос, я чуть не повесила трубку.
– Алло, – спокойный, уверенный голос. Все тот же старина Ричард.
Я молчала, будто проглотив язык.
– Ричард Осборн слушает. В чем дело?
– 3-з-здравствуй… – сказала я неуверенно. Замечательное начало разговора.
– Кто это?
– Твоя давняя… подруга… Я подумала, может быть, ты меня не узнаешь? – Почему-то я боялась себя назвать. Ну и начало.
– А, ну конечно, я помню. В чем дело? – Его голос звучал как-то отчужденно и холодно.
– Я не хотела тебя беспокоить, но если у тебя есть несколько минут, мы могли бы поговорить.
В наступившей холодной тишине у меня затряслись поджилки, и я почувствовала тошноту. Это со мной всегда бывало, когда я нервничала. Я быстро теряла присутствие духа.
– Ну, как хочешь, – сказала я, – я надолго тебя не задержу, извини, я…
– Подожди минуту, – сказал он.
Я услышала несколько приглушенных слов, звук закрывающейся двери, и он снова был на проводе.
– Извини, у меня тут был посетитель. Андреа, я не могу поверить, что это ты. – Теперь я услышала тот самый голос, который помнила, – низкий, теплый и доверительный. – Я так много раз хотел тебе позвонить, но думал, что ты не захочешь меня слушать. Я тысячу раз представлял себе звук твоего голоса.
– Я не должна была звонить, это дурацкая затея, правда, но мне так важно поговорить с тобой. Я совсем запуталась, – сказала я, торопясь все высказать, – я сейчас попрощаюсь…
– Нет, о нет, Андреа, пожалуйста, не вешай трубку! Я очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Эта встреча группы оживила столько воспоминаний. Когда я танцевал с тобой, я боялся держать тебя в руках – я так хотел сжать тебя в объятиях… Мне поэтому пришлось быстро уйти.
Это объясняло его внезапный уход. Я сама не знала, хорошая это весть или плохая, но мое сердце подпрыгнуло и забилось в груди.
Похоже, что ему было приятно меня слышать, а ведь я думала, что он посмеется над моими глупыми фантазиями. И он бы посмеялся, я была уверена, если бы это было просто результатом моего богатого воображения, романтической идеей, порождаемой скукой. Мне повезло. Это было гораздо хуже, чем я предвидела.
– Я думала, что, если поговорю с тобой, это кое-что прояснит, разрешит кое-какую путаницу… Я, правда, извиняюсь, что тебя побеспокоила, я только…
– Как насчет обеда, – прервал он, – в центре города?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38