Если бы ты отвергла меня в первый раз, я не отступил бы, надеясь, что ты не сможешь отказывать мне слишком много раз.
Поскольку я очень любил тебя, то создавал серии компромиссов, которые, я чувствовал, были бы приемлемы, в худшем случае такого рода.
– Я не думала, что это вызовет у тебя столько мыслей. – Стюарт не был подвержен взрывам эмоций, редко сердился и никогда не высказывал свои переживания. – Ты придумал всё это? На всякий случай? Что бы ты стал делать, если бы я сказала, что не хочу больше видеть тебя?
– Я старался не думать об этом. Возможно, ты любишь меня, но напоминаешь мне птичку, сидящую высоко и готовую к полету в любой миг. Я хочу, чтобы ты доверяла мне, и знай – все, что ты делаешь, будет хорошо для меня, пока я чувствую твою любовь.
Ленивые круги расширились, двигаясь постепенно прочь от спины и осторожно касаясь моей груди. Прикосновения его пальцев становились настойчивыми. Я поняла, что это уже не бессознательные движения, и почувствовала, что начинаю отвечать ему.
– Но мы никогда ни о чем таком не говорили.
– Нет, я не хотел обсуждать это с тобой, но еще до нашей женитьбы я чувствовал, что ты была нерешительна и как будто ждала, что произойдет что-то плохое, и я хотел быть готовым к любому испытанию. Постепенно я стал думать, что ты доверяешь мне, забыл об этом и не вспоминал в течение многих лет.
Поразительно! Я думала с удивлением, что за те почти двадцать два года, что мы женаты, Стюарт никогда не говорил так о своих чувствах, даже вначале. Вероятно, это была его хорошая черта, о которой я никогда не знала, поскольку, скорее всего, сочла бы подобную уязвимость слабостью. Он должен был быть сильным и прочным, без малейшей трещины в броне – надежный фон для моих эмоциональных подъемов и спадов. А теперь? Кто знает? Ведь мы вместе уже так много лет.
Мне было бы трудно выразить, что я чувствую к Стюарту. У нас никогда не было страстной любви, мы просто казались подходящими друг другу.
Стюарт давал мне уверенность в будущем, и я принимала это как должное. Я редко задумывалась о его чувствах ко мне и поклялась поразмыслить об этой новой области отношений.
– Я руководствуюсь очень простыми соображениями, – сказал он, продолжая свою мысль, – любовник на одну ночь лучше, чем роман, но и роман, в конце концов, лучше, чем если бы ты совсем оставила меня.
Как я отнеслась бы к роману Стюарта, если бы такое случилось? Я не могла быть столь непредубежденной, но была уверена, что любая моя реакция была бы спонтанной, неожиданной. Стюарт, преданный внешним условностям, всегда имел стратегию, план, готовый к выполнению. Он все проанализировал и все учел, но в напряженной ситуации смог бы он оставаться столь же бесстрастным, если бы и вправду столкнулся с такой проблемой, как мой роман.
Впервые я понимала, что, хотя никогда не говорила ему о Ричарде, он видел мою необходимость довериться кому-то. «Как чутко с его стороны», – думала я, удивляясь тем неизвестным чертам, которые открылись мне в Стюарте. Я определенно доверяла ему, но не предполагалось ли тут чего-то большего, чем доверие? Может быть, страсть? Или возбуждение?
– О чем ты думаешь? – прошептал он.
– О нет, правда, ничего. Только обдумываю эту новую сторону твоей Натуры: я раньше не знала о ней.
– Что ж, в таком случае знай, что я не изменился, – продолжал он. – Я люблю тебя и всегда буду с тобой, что бы ни случилось.
Романтические слова, совсем непохожие на то, что я раньше слышала от Стюарта, но вместо тепла и любви я почувствовала наплыв смущения. Я становилась беспокойной и неуверенной в своей любви к Стюарту, и мне не хотелось слов. Чего я хотела? Не знаю. Мне не хотелось быть надоевшей или старой женой, которую принимают как должное. Я пропускала мимо ушей все «звонки и свистки» и хотела знать, а может быть, кто-то другой смог бы взволновать и возбудить меня? Это были мысли, заполнявшие мой мозг, как сказала бы Элен, «гормоны».
Осторожные прикосновения Стюарта стали более настойчивыми, и он притянул меня к себе, полный предвкушения. Дотянувшись до своей лампы, он погасил ее, и мы занялись любовью. Но мне хотелось с кем-то другим, мне хотелось большего – неистового, страстного любовника, мужчину, который перенес бы меня из реальности в другое измерение.
Я не много знала, но мне было известно, что секс должен быть более возбуждающим. Несомненно, та ненасытная страсть, что описана в романах, не была воображаемой. Несомненно, были мужчины, которые доводили женщину до экстаза снова и снова.
Со вздохом я отвернулась от Стюарта, который уже почти заснул, и представила другой шепчущий голос, другие руки, нежно ласкающие меня, возносящие к вершинам наслаждения, заставляющие кричать в безумном восторге. Все это, конечно, были фантазии, но мне так хотелось, чтобы это произошло со мной хоть раз.
Постепенно этот фантастический любовник принял облик Ричарда: его незабываемые руки, его поцелуи, и я предалась мечтам о «любовнике на одну ночь», как выразился Стюарт. Как Ричард и я сели на мель в каком-нибудь экзотическом порту, может быть, Таити или Занзибаре, где целая серия невероятных запутанных совпадений приводит к тому, что мы открываем друг друга. Или даже лучше – Ричард, капитан пиратского судна, ненасытный любовник, и я, его беспомощная пленница. Он овладевает мной в своей каюте и восхищает меня, изобретая безумные, невероятные способы любви.
Глава 9
Было хорошо вернуться к более нормальному образу жизни – к учебе, которая требовала внимания и отвлекала мои мысли. Мой курс вовлек меня в процедуру судебного законодательства, и я была по уши погружена в декреты и решения. Мы проводили некоторое время на корте, но Стюарт и я видели друг друга меньше, чем возможно, даже принимая во внимание то, что мы спали в одной постели. Это почти все, что мы делали вместе, – спали. С конца года до уплаты налогов он много работал сверхурочно, а все свободное время проводил с Брайаном на катке. Я пропустила большую часть хоккейных игр моего сына в ту зиму, поскольку училась составлять меморандумы и пыталась разъяснять речи адвоката в суде. Часть собранной мной информации требовала пристального изучения, но работа доставляла мне истинное наслаждение, и я много раз желала быть помоложе, чтобы серьезнее изучить законы.
В моем классе из восемнадцати человек были только трое мужчин, и я находила это равновесие ужасным. «В этой комнате, – думала я однажды, глядя на моих приятелей-одноклассников, – находятся только вчерашние судебные секретари. Молодые женщины сегодня боятся доставать звезды». Я надеялась, что Келли последует за своими мечтами, каковы бы они ни были. Я в самом деле не имела об этом понятия: в то время она была необщительна. У нее была работа в выходные дни, которая ей не нравилась, и из подслушанных разговоров я знала, что она не может дождаться, когда киоск по продаже мороженого снова откроется на лето – ей нравилось работать там. Она редко назначала свидания, наверное, никому в особенности, проводила много времени с Сью и часто сидела в доме, пристально глядя в пространство.
Когда приблизилось время школьного бала, организационный комитет привлек ее к работе, и Келли удивила нас со Стюартом, однажды вечером ворвавшись к нам и сказав, что родители членов комитета всегда с удовольствием соглашаются быть компаньонами на танцах.
– Всегда? – спросил Стюарт, который был дома против обыкновения и читал у огня.
– Да, конечно, если не предполагают быть за границей, как родители Мэри Бетс, или что-нибудь такое еще.
Стюарт и я обменялись взглядами. У нас не было таких планов на конец мая, но Келли выглядела такой озабоченной. У нас было мало общих дел, каждый жил своей жизнью.
– Конечно, дорогая, мы будем счастливы участвовать как компаньоны.
Каждый год во время февральских каникул я брала детей в Оуквиль на несколько дней. Это была возможность провести время с бабушкой и дедушкой без той суматохи, которая сопровождала наш рождественский визит, и это было доброй переменой в нашей повседневности.
Я навещала старых друзей, узнавала о последних событиях в их жизни, ходила в гости, иногда собираясь с несколькими друзьями, которые жили поблизости.
Иногда я навещала сестру Лоррейн. Сейчас, когда дети управляли нашей жизнью, мы виделись слишком редко, но хотя ей было около сорока, а мне еще больше, когда мы собирались вместе, то становились детьми, откалывая шутки друг над другом, смеясь и болтая до поздней ночи. Между нами была разница в пять лет: у мамы дважды был выкидыш, и доктор посоветовал ей после рождения Лоррейн не иметь больше детей.
Февральский визит стал семейной традицией. Увеселительная прогулка на коньках по реке была прекрасным способом провести пару часов, а потом мы поднимались снова в мамин дом согреваться горячим шоколадом и печеньем.
Казалось, что в этом году погода не намерена содействовать нам. Январь был очень теплым, часто шел мокрый снег с дождем, но в начале февраля наконец похолодало настолько, что на реке образовался толстый и крепкий лед. После пары мрачных пасмурных дней нас разбудило яркое солнце. Дети были возбуждены, и, как только все подготовились, мы направились к реке с коньками.
Условия сложились прекрасные. Тот дождь, что шел последние несколько дней, превратился теперь в лед, такой гладкий и чистый, что мы могли пробежать на коньках полмили и более без остановок.
Брайан укатился прочь, едва завязав шнурки.
– Он прекрасно катается, – заметила Лоррейн.
– Надеюсь, что так. Ведь он столько играет в хоккей, – ответила я, глядя, как он плавно двигался, без всякого видимого усилия.
– А ты, Стив? Ты тоже собираешься быть хоккеистом? – спросила я своего восьмилетнего племянника.
– Только через труп Джорджа, – сказала Лоррейн.
Ее голос звучал приглушенно, так как она завязывала коньки Стива.
– Хоккей – слишком грубая игра, тетя Андреа, – ответил он.
– О, дайте мне шанс, – проговорила я с обиженным выражением, предназначенным для моей сестры. – Джордж когда-нибудь посмотрит на игру Брайана – эти дети защищены лучше, чем любой ребенок на поле Малой Лиги.
Келли держала за руку десятилетнюю Мэри, помогая ей тронуться с места, а Лоррейн еще не закончила со Стивом.
– Догоняйте, ребята! – объявила я и побежала прочь так быстро, как могла. – Этот Джордж! Какой слабак! – Но мое восклицание улетело прочь под напором холодного ветра, в то время как я разогрелась. В пору моей молодости я неплохо каталась, но упражняться теперь один раз в год было явно недостаточно. Хотя мне хотелось думать, что годы не имеют значения, я была старше сейчас. Через несколько минут, смеясь над собственной глупостью, я плюхнулась в сугроб, чтобы восстановить дыхание.
Сцена передо мной могла бы быть взята с гравюры Курье и Ивеса. Я смотрела через реку на северный берег, где темные сосны росли у кромки воды. Покрытые льдом виноградные лозы светились на солнце, драпируя и смягчая открытые валуны, а кусты остролиста, ощетинившиеся ягодами, окаймляли велосипедную дорожку, бежавшую вдоль берега на той стороне. Пары плавно скользили на фоне кирпичных домов, окрашенных в мягкий розовый цвет, несколько мальчиков играли в хоккей, весело и пронзительно кричали дети.
Я повернулась, чтобы посмотреть в другую сторону, на более близкий южный берег, но сравнение разочаровало меня. Я усмехнулась про себя: едва ли не единственным утешением в том, что мы живем на этой стороне, был лучший вид, который мы видели из окон.
Когда я повернулась, чтобы поискать Лоррейн и детей, мне показалось, что я узнала эту местность примерно в двухстах футах от меня, у поворота реки, и поехала медленнее. Это была Стрелка, наше старое место встреч, которое я никогда не видела в такой перспективе. Внезапно я вспомнила другую зиму, много лет назад.
Как бы ни было холодно, это было всегда теплое место для меня, прильнувшей к груди Ричарда. Мы прокрадывались к нашему любимому убежищу, если не ошибаюсь, там справа было небольшое углубление, и отдыхали от всего мира, как если бы он вовсе не существовал. Мы приходили туда во все времена года, но в зимние холода мы обычно были одни.
Гуси летели над головой с громкими криками, пробуждая воспоминания, и, как будто сейчас, Ричард и я стоим близко друг к другу, и ледяной ветер треплет длинный клетчатый шарф, окутывающий мою голову и плечи.
– Что мы делаем здесь? Так холодно, у меня замерзли щеки. Мои пальцы превратились в кусочки льда.
– Мы пришли сюда побыть наедине, только ты и я, и никого больше. И я могу владеть тобой, целовать твои глаза, твои пальцы, твои груди, чтобы согреть их.
Он скосил глаза в своей комической манере, когда произнес слово «груди», и мы оба рассмеялись. Я повернулась в кольце его рук, и он обнял меня крепче, целуя мои замерзшие щеки, мои веки. Счастье волной захлестнуло меня. Мне было, должно быть, лет двадцать, и я была без ума от него.
– Рич, я должна идти домой – мать будет искать меня. Ты знаешь, она не доверяет нам, когда мы наедине.
– На это есть причины. Подожди, мы сможем всегда быть вместе, – прошептал он. – Никто не будет спрашивать, никто не сможет вмешаться. Я смогу раздеть тебя прямо здесь, на этом открытом месте, и заняться любовью с тобой.
Я громко рассмеялась, и этот звук вернул меня к действительности. Здесь, в неподвижности другого зимнего дня, я с болью ощутила грусть потери. Глупая девочка, ты думала, что это будет продолжаться всегда? И глупа та женщина, что хочет вернуть прошлое назад.
Лоррейн и дети ехали ко мне, смеясь и крича, и я повернулась как раз вовремя, чтобы быть опрокинутой обратно в сугроб. Они захихикали от удовольствия, и я смеялась с ними, желая уловить их счастье и приподнятое настроение, но от сестры не укрылось мое меланхолическое настроение.
– Все в порядке? – Лоррейн пристально, с участием, посмотрела на меня. – Ты выглядишь так, будто повстречалась с привидением.
– Нет, ничего, я только подумала об одном давнем знакомом.
Сочетание воссоединения с сестрой и этого места вызвало к жизни воспоминания, но в них была спрятана грусть, и я извлекла из небытия больше, чем воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38