Эдвард предоставил ей день для себя, но она не могла так долго оставаться в постели. Отдохнув утром, она решила, что проведет оставшееся свободное время, сажая розы. Дверь упрямо оставалась закрытой какое-то мгновение, но затем неожиданно поддалась и распахнулась настежь, почти сбив ее с ног. Она стряхнула пыль с рук и подняла свою корзинку с садовым инвентарем, прежде чем проскользнуть в заброшенный сад. Эдвард приводил ее сюда лишь немногим больше недели назад. За этот короткий промежуток времени в старых стенах произошло много перемен. Зеленые ростки выглядывали на клумбах и в трещинах между камнями дорожки. Некоторые явно были сорняками, но другие имели более тонкую структуру. Анна даже распознала некоторые: красноватые кончики тюльпанов, неразвернувшиеся розетки листьев аквилегии и украшенные блестками росы листья садовых лютиков.
Каждое растение становилось сокровищем, открытым ею с восторгом. Сад не был мертвым. Он просто находился в состоянии покоя. Она поставила корзинку и снова вышла из двери сада, чтобы принести розовые кусты, которые Эдвард подарил ей. Она уже посадила три у себя в саду. Розовые кусты, недавно вынутые из ведра с водой, все еще лежали снаружи. Каждый из них начал пускать крошечные зеленые бутоны. Она посмотрела на них. Они дали ей такую надежду, когда Эдвард подарил их ей. Несмотря на то что эта надежда умерла, казалось несправедливым оставлять розы вянуть. Она посадит их сегодня, и если Эдвард никогда больше не посетит сад – ну что ж, она будет знать, что они там.
Анна принесла одну часть в сад и положила их на грязную дорожку. Она выпрямилась и огляделась вокруг в поисках подходящего места, где бы посадить их. Посадки располагались в определенном порядке, который теперь совершенно не распознавался. Она пожала плечами и решила разделить растения поровну между четырьмя основными цветочными клумбами. Она взяла лопату и начала прорубать спутанную корнями землю в клумбе.
Эдвард нашел Анну в саду. Он был раздражен. Он искал ее около пятнадцати минут, с тех пор как Хоппл проинформировал его, что она сейчас в Эбби. На самом деле он дал себе зарок не искать ее; он пришел к такому заключению как раз в то утро. Но что-то внутри его, казалось, не давало ему держаться подальше от своей секретарши, в то время как он знал, что она находится поблизости. Поэтому он хмурился, обнаружив у себя недостаток силы духа, – но, подойдя, он помедлил у двери сада, не в силах оторваться от картины, которую она собой являла. Она опустилась на колени, чтобы посадить розу. Ее голова оставалась непокрытой, и волосы волнами сбегали по шее и плечам. В ярком полуденном свете солнца светло-каштановые локоны сияли золотым и красновато-коричневым цветом.
Эдвард почувствовал, как в груди у него все сжалось. Ему показалось даже, что это мог быть страх. Он насупился и зашагал по дорожке. Страх – это не та эмоция, которую должен испытывать сильный мужчина вроде него, глядя в лицо кроткой маленькой вдове, считал он.
Анна заметила его.
– Милорд. – Она убрала волосы со лба, оставляя мазок грязи на лице. – Я подумала, что посажу ваши розы прежде, чем они погибнут.
– Я вижу.
Она подозрительно посмотрела на него, но, очевидно, решила не обращать внимания на его странное настроение.
– Я посажу по несколько кустов на каждой клумбе, так как сад заложен такими симметричными рядами. Позже, если хотите, вокруг них можно посадить лаванду. У миссис Фэарчайлд есть несколько замечательных кустов лаванды у дорожки, ведущей к заднему входу; я знаю, ей будет приятно дать мне несколько отростков для вашего сада.
– Хм-м.
Анна прервала свой монолог, чтобы снова убрать волосы, еще больше размазывая грязь по лбу.
– Только у меня проблема. Я забыла принести лейку.
Она нахмурилась и начала подниматься на ноги, но он опередил ее:
– Оставайтесь здесь. Я могу принести вам лейку. Эдвард оставил без внимания ее нерешительный протест и пошел обратно по дорожке. Он дошел до садовой калитки, но что-то заставило его замедлить шаг. Долгое время спустя он будет думать, какой порыв остановил его. Он повернулся и посмотрел на нее, все еще стоящую на коленях около розового куста. Она уплотняла землю вокруг него. Пока он смотрел на нее, Анна подняла руку и мизинцем поправила волосы.
Он оцепенел.
Все звуки замерли на ужасное бесконечное мгновение, мир пошатнулся и начал рушиться вокруг него.
Голоса шептали, бормотали, щебетали ему в ухо и сливались в невнятный гул, из которого выплывали отдельные фразы:
Хоппл у канавы:
«Когда эта собака отсутствовала в течение нескольких дней, я начал надеяться, что мы избавились от нее».
Викарий Джоунс на званом вечере у миссис Клиавотер:
«Я думал, может быть, она купила новое платье во время своего путешествия».
И снова Хоппл, как раз сегодня:
«Миссис Рен не приходила на работу, пока вы отсутствовали».
Алая дымка затуманила его взгляд.
Когда он прояснился, Эдвард уже подошел почти вплотную к Анне и знал, что он направился к ней еще до того, как голоса стали понятными. Она по-прежнему склонилась рядом с розовым кустом, не сознавая приближающуюся бурю, пока он не оказался над ней и она не подняла на него глаза.
У него на лице, должно быть, отпечаталось знание об ее обмане, потому что улыбка Анны исчезла, прежде чем смогла полностью сформироваться.
Глава 16
Аурея осторожно зажгла свечу и подняла ее высоко над спящим любовником. У нее перехватило дыхание, ее глаза расширились, и она вздрогнула. Свеча едва качнулась в ее руке, но этого оказалось достаточно, чтобы капля горячего воска упала на плечо мужчины, который лежал рядом с ней. Это был человек – не чудовище, не зверь, – но человек с гладкой белой кожей; длинными сильными конечностями; и черными-черными волосами. Он открыл глаза, и Аурея увидела, что они тоже непроницаемо-черные. Пронизывающие умные черные глаза, которые почему-то показались ей знакомыми. На его груди блеснул кулон в форме маленькой идеальной короны, инкрустированной сверкающими рубинами…
Из сказки «Принц-ворон»
Анна обдумывала, на правильную ли глубину она посадила розовый куст в ямку, когда на нее упала тень. Она подняла глаза. Над ней стоял Эдвард. В первое мгновение у нее мелькнула мысль, что он вернулся слишком быстро, чтобы принести лейку.
А затем она увидела выражение его лица.
Его губы были искажены в приступе ярости, а глаза, как черные дыры, горели у него на лице. В этот момент у нее возникло ужасное предчувствие, что он каким-то образом разгадал ее тайну. За секунду до того, как он заговорил, она попыталась овладеть собой и убедить себя, что не было никакого способа, чтобы он смог открыть ее секрет.
Его слова убили всякую надежду.
– Ты, – произнес он чужим голосом, слишком тихим и пугающим. – Ты была там, в борделе.
Она никогда не умела лгать.
– Что?
Он сощурил глаза, будто от яркого света:
– Ты была там. Ты ждала меня, как паучиха, и ловко поймала в свою паутину.
Господи, это даже хуже, чем она представляла. Он думал, что она сделала это ради какой-то болезненной мести или шутки.
– Я не…
Его глаза широко распахнулись, и она подняла руку, чтобы отстраниться от ада, который увидела в них.
– Что «не»? Не ездила в Лондон? Не ходила в «Грот Афродиты»?
Его глаза расширились, она начала подниматься, но он уже наклонился над ней. Он схватил ее за плечи, поднял легко и без усилия, словно она весила не больше, чем пушок семян чертополоха. Он был таким сильным! Почему она никогда раньше не думала, насколько мужчина сильнее по сравнению с женщиной? Она почувствовала себя бабочкой, которую схватила большая черная птица. Он прижал ее спиной к стоящей рядом кирпичной стене и наклонял к ней лицо до тех пор, пока их носы едва не соприкоснулись, и он, естественно, мог видеть свое отражение в ее широко открытых испуганных глазах.
– Ты ждала там, одетая лишь в кусок кружева. – Его слова обдавали ее лицо горячим дыханием. – А когда я пришел, ты выставляла себя напоказ, предлагала себя.
Анна чувствовала каждое дуновение его дыхания напротив своих губ. Она вздрогнула от услышанной непристойности. Она хотела возразить, сказать, что это не описывало возвышенную благодать, которую они вместе пережили в Лондоне, но слова застряли у нее в горле.
– Я наивно беспокоился, что общение с проституткой, которую ты приютила, опорочит твое доброе имя. Каким же дураком ты меня выставила. Как тебе удалось сдержать смех, когда я просил у тебя прощения за свой поцелуй? – Его руки напряглись на ее плечах. – Все это время я сдерживал себя, потому что считал тебя приличной женщиной. Все это время, когда ты только и хотела этого.
Затем он набросился на нее и начал жадно терзать ее рот. Анна застонала – то ли от боли, то ли от желания.
– Ты должна была сказать мне, что хотела именно этого. – Он поднял голову и тяжело дышал. – Я бы сделал тебе одолжение.
Она, казалось, утратила способность связно мыслить, не говоря уже о речи.
– Тебе стоило только намекнуть, и я бы овладел тобой на своем столе в библиотеке или в карете с Джоном-кучером впереди или даже здесь, в саду.
Она попыталась сформулировать слова, преодолевая туман своего смущения:
– Нет, я…
– Одному богу известно, как сильно я желал тебя в течение дней, недель, – выдавил он из себя. – Я мог трахнуть тебя в любое время. Или ты не можешь признать, что хочешь делить ложе с мужчиной, чье лицо выглядит подобно моему?
Она попыталась покачать головой, но беспомощно упала, когда он склонил ее спину над своей рукой. Его другая рука опустилась к ее бедрам и резко толкнула их к его собственным.
– Вот то, чего ты страстно желала. Ради чего ты путешествовала в Лондон, – прошептал он.
Анна застонала в знак протеста, несмотря на то что ее бедра прильнули к его.
– Почему? – Он выдохнул ей в ухо свой вопрос. – Почему, почему, почему? Почему ты лгала мне? Чем я заслужил это?
Она снова попыталась покачать головой.
Эдвард наказал ее коротким укусом.
– Это была шутка? Ты считаешь забавным лежать со мной в постели одну ночь, а потом разыгрывать добродетельную вдову на следующий день? Или это развращенная прихоть? Некоторые женщины находят мысль о сексе с покрытым оспинами мужчиной возбуждающей.
Анна резко дернула головой, несмотря на боль, которую причинили его зубы, царапающие ей ухо. Она не могла, не могла позволить ему думать так.
– Пожалуйста, вы должны знать…
Граф повернул голову. Она попыталась посмотреть ему в лицо, и он сделал самую ужасную вещь за все это время – он отпустил ее.
– Эдвард! Эдвард! Ради бога, пожалуйста, послушай меня! – Странно, но она в первый раз назвала его христианским именем.
Он размашисто зашагал по садовой дорожке. Она побежала за ним, ее глаза слепили слезы, и она споткнулась о выбившийся кирпич.
Эдвард остановился при звуке падения, все еще стоя к ней спиной.
– Такие слезы, Анна. Ты можешь их вызывать по желанию, как крокодил? – И потом – так тихо, что она могла только вообразить это: – Там были другие мужчины?
Он ушел.
Анна смотрела, как он исчез за калиткой. Ее грудь сжимала рвущая боль. У нее мелькнула смутная мысль, что она поранилась при падении. Но затем она услышала гортанный, скрежещущий звук, и холодная маленькая часть ее мозга зафиксировала, какой странный шум производил ее плач.
Какое скорое, какое суровое наказание последовало за отступление от степенной вдовьей жизни. Все правила и предупреждения, писаные и неписаные, которым ее учили, когда она росла, фактически осуществились. Хотя она предполагала, что наказания за ее проступок не предвидели моралисты Литтл-Бэттлфорда. Нет, ее судьба была гораздо хуже, чем разоблачение и осуждение. Ее наказанием стала ненависть Эдварда. Это и осознание того, что она поехала в Лондон только ради секса. Теперь это всегда будет с ним. Эдвард! Она желала мужчину, а не физиологический акт. Казалось, что она лгала себе, так же как лгала и ему. Как иронично прийти наконец к пониманию этого, когда теперь вокруг нее сплошные руины.
Анна не знала, как долго она лежала там; ее старое коричневое платье промокло. Когда ее рыдания стихли, полуденное небо затянули облака. Она, опираясь на обе руки, встала в коленопреклоненную позу, а потом поднялась на ноги. Она пошатнулась, но удержала равновесие. Одна рука держалась за стену сада для поддержки. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Затем подняла лопату.
Скоро она пойдет домой и расскажет матушке Рен, что у нее больше нет работы. Она останется в одиноком доме сегодня ночью и на тысячи ночей после этого за всю оставшуюся жизнь.
А сейчас она просто сажала розы.
Фелисити приложила ткань, смоченную фиалковой водой, себе на лоб. Она удалилась в маленькую утреннюю комнату, место, которое обычно приносило ей некоторое удовлетворение, особенно когда она думала о том, сколько стоило навести в ней новый блеск. Цена одного только парчового диванчика канареечного цвета покрыла бы расходы на еду и одежду семьи Рен в течение пяти лет. Но в тот момент ее голова просто раскалывалась.
Дела шли неважно.
Реджинальд слонялся по дому и стонал, что у его призовой кобылы случился выкидыш. Чилли уехал обратно в Лондон в дурном настроении, потому что она не рассказала ему об Анне и графе. И этот самый граф оказался раздражающе туп на званом вечере. Определенно, большинство мужчин, которых она знала, имели те или иные пробелы, но она не представляла, что лорд Свартингэм такой тупица. Мужчина, казалось, не понял, на что она намекала. Как ей убедить его заставить Анну молчать, если он слишком глуп, чтобы понять, что его шантажируют.
Фелисити вздрогнула.
Не шантаж – это звучало слишком неуклюже. Стимул – вот так лучше. У лорда Свартингэма был стимул остановить Анну, чтобы она не болтала о прошлых грешках Фелисити по всей деревне.
В этот момент хлопнула дверь и младшая из двух ее дочерей, Синтия, прискакала в комнату. За ней следовала ее сестра, Кристина, более умеренным шагом.
– Маман, – сказала Кристина. – Нэнни говорит, что мы должны получить твое разрешение, чтобы пойти в лавку сладостей в городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37