С течением ночи мучения Ребекки усиливались, и она стала подавленной. Она боялась, что потеряет ребенка.
Ничего, что говорила Анна, казалось, не помогало, но она оставалась рядом с подругой, держа ее за руку и гладя по волосам.
Через три с небольшим часа после того, как приехал доктор, в комнату влетела миссис Стакер, акушерка, – низкорослая, полная женщина с красными щеками и черными волосами, обильно подернутыми сединой. Анна встретила ее с облегчением.
– Хо! Это ночь младенцев, – сказала акушерка. – Вы будете рады узнать, что у миссис Лиливайт родился еще один мальчик, ее пятый; вы бы поверили в это? Я не знаю, зачем она утруждает себя тем, чтобы звать меня. Я просто сижу в углу и вяжу, пока не приходит время ловить крошку. – Миссис Стакер сняла пальто и огромное количество шарфов и бросила их на стул. – У вас есть вода и кусочек мыла, Мэг? Я бы хотела помыть руки, прежде чем начну помогать леди.
Доктор Биллингс глядел неодобрительно, но не возражал против того, чтобы акушерка осмотрела его пациентку.
– А как вы себя чувствуете, миссис Фэарчайлд? Держитесь хорошо, за исключением лодыжки? Да, вам должно быть, очень больно? – Акушерка положила руку на живот Ребекки и проницательно посмотрела на ее лицо. – Малыш активный, не так ли? Решил родиться раньше, чтобы огорчить свою маму. Но вы о нем не беспокойтесь. Дети иногда имеют свое собственное мнение по поводу того, когда им родиться.
– С ним будет все в порядке? – Ребекка облизнула пересохшие губы.
– Ну, вы знаете, я ничего не могу обещать. Но вы здоровая, сильная женщина, если вы не против, что я так говорю. Я сделаю все возможное, чтобы помочь вам и ребенку.
После этих слов ситуация стала восприниматься более оптимистично. Миссис Стакер посадила Ребекку в постели, потому что так удобнее. Ребекка, казалось, снова обрела надежду. Она даже смогла разговаривать между схватками.
Как раз когда Анна чувствовала, что готова упасть в обморок от усталости прямо там, на стуле, Ребекка начала стонать сильнее. Сначала Анна ужасно встревожилась, думая, что что-то пошло не так. Но миссис Стакер, напротив, радостно заявила, что ребенок скоро родится. И действительно – в следующие полчаса, и течение которых Анна окончательно проснулась, Ребекка наконец разрешилась девочкой, маленькой и сморщенной, но способной кричать довольно громко. Этот звук вызвал улыбку на изнуренном лице ее матери. У ребенка были темные волосы, которые торчали, как пух у цыпленка. Ее голубые глаза медленно мигнули, и она повернула свою голову к груди Ребекки, когда ее приложили к ней.
– Ну разве это не самая симпатичная малышка из всех, что вы когда-либо видели? – спросила миссис Стакер. – Я знаю, что вы утомлены до изнеможения, миссис Фэарчайлд, но, возможно, вы выпьете немного чаю или бульона?
– Я пойду и посмотрю, что можно найти, – сказала Анна, зевая.
Она медленно, спотыкаясь, спустилась по лестнице. Дойдя до лестничной площадки, она заметила свет, мерцающий внизу, в гостиной. Озадаченная, Анна толкнула дверь и стояла там мгновение, пристально всматриваясь.
Эдвард неуклюже растянулся на красном диване, сбоку свисали его длинные ноги. Он снял шейный платок и расстегнул камзол. Одна рука прикрывала глаза, другая вытянулась к полу, где ладонь почти обнимала полупустой стакан с чем-то похожим на бренди Джеймса. Анна вошла в комнату, и он сразу же убрал руку с глаз, опровергая впечатление, что он спал.
– Как она? – Его голос был скрежещущим, лицо – мертвенно-бледным. Сходящие синяки сильно выделялись на бледном лице, а щетина на подбородке придавала его облику распутность.
Анна почувствовала себя пристыженной. Она совсем забыла об Эдварде, решила, что он уже давно ушел домой. А он все это время ждал внизу, чтобы узнать, как Ребекка справилась.
– Ребекка в порядке, – сказала она оживленно. – У нее родилась девочка.
Выражение его лица не изменилось.
– Живая?
– Да. – Анна запнулась. – Да, конечно. Обе – Ребекка и ребенок – живы и здоровы.
– Слава богу. – Его лицо не утратило напряженного выражения.
Она начала испытывать беспокойство. Почему он так озабочен? Ведь он только познакомился с Ребеккой сегодня вечером, не так ли?
– Что случилось?
Он вздохнул, и его рука вновь легла на лоб, чтобы прикрыть глаза. Наступила долгая минута молчания, такая долгая, что ей показалось, будто он не собирался отвечать на вопрос. Наконец он произнес:
– Моя жена и ребенок умерли при родах.
Анна медленно опустилась на стул рядом с диваном. Она в действительности раньше не думала о его жене. Она знала, что он был женат и что его жена умерла молодой, но не знала, как она умерла. Любил ли он ее? Любил ли он ее до сих пор?
– Я сожалею.
Он поднял ладонь от стакана с бренди, сделал нетерпеливое движение, а затем снова опустил ее на стакан, как будто она была слишком усталой, чтобы искать для покоя другое место.
– Я сказал не для того, чтобы вызвать вашу жалость. Она умерла давно. Десять лет назад.
– Сколько ей было лет?
– Ей исполнилось двадцать за две недели до этого. – Его рот искривился. – Мне было двадцать четыре.
Анна подождала.
Когда он снова заговорил, слова звучали так тихо, что ей пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать.
– Она была молода и здорова. Мне никогда не приходило в голову, что вынашивание ребенка могло убить се, но у нее начались преждевременные роды на седьмом месяце. Ребенок был еще слишком маленьким, чтобы выжить. Мне сказали, что это был мальчик. Затем у нее началось кровотечение. – Он убрал свою руку от лица, и Анна видела, что он пристально смотрит куда-то вдаль, будто вглядываясь в прошлое. – Они не могли остановить его. Врачи и акушерки – они не могли остановить его. Горничные продолжали бегать, принося все больше и больше белья, – прошептал он в ужасе от своих воспоминаний. – Она просто кровоточила и кровоточила, пока жизнь не вытекла из нее. В постели было так много крови, что матрац промок насквозь. Нам пришлось сжечь его после этого.
Слезы, которые она сдерживала ради Ребекки, потекли по щекам Анны. Потерять кого-то, кого ты любил, так ужасно, так трагично; как страшно он, должно быть, это переживал. И он, должно быть, хотел этого ребенка очень сильно. Она уже знала, как важно было для него иметь семью.
Анна, всхлипнув, прижала ладонь к губам, и это движение, казалось, вывело Эдварда из задумчивости. Он тихо выругался, когда увидел слезы на ее лице. Он сел на диване и потянулся к ней. Без малейшего усилия поднял ее со стула и посадил к себе на колени, расположив так, чтобы она сидела поперек, а он поддерживал своей рукой ее спину. Он прижал ее голову к своей груди и гладил ее волосы.
– Я сожалею. Мне не следовало рассказывать тебе об этом. Это не для ушей леди, особенно после того, как ты всю ночь не спала, беспокоясь о своей подруге.
Анна позволила себе прислониться к нему, его мужское тепло и ласкающая ее ладонь были удивительно успокаивающими.
– Ты, должно быть, любил ее очень сильно.
Его ладонь помедлила, а затем он продолжил:
– Я думал, что да. Как выяснилось, я мало знал ее. Она отстранилась, чтобы видеть его лицо.
– Как долго вы были женаты?
– Немногим больше года.
– Но…
Он снова прижал ее голову к груди.
– Мы не были знакомы достаточно близко до помолвки и затем – свадьбы, и я предполагаю, мы с ней в действительности не говорили откровенно. Ее отец, который очень хотел этого брака, сказал мне, что для девушки он приемлем, и я просто принял это. – Его голос огрубел. – Я обнаружил уже после женитьбы, что мое лицо вызывало у нее отвращение.
Анна попыталась что-то сказать, но он снова заставил ее замолчать.
– Я думаю, она еще и боялась меня, – сказал он с перекошенным лицом. – Ты, возможно, не заметила, но у меня ужасный характер. – Она почувствовала, как его рука снова нежно коснулась ее макушки. – К тому времени, когда она забеременела, я знал, что что-то не так, и в свои последние часы она прокляла его.
– Прокляла кого?
– Своего отца. За то, что он заставил ее выйти замуж за такого отвратительного мужчину.
Анна вздрогнула. Какая глупая маленькая девочка, должно быть, была его жена.
– Очевидно, ее отец солгал мне. – Голос Эдварда стал ледяным. – Он отчаянно желал этого брака и, не желая обидеть меня, запретил моей невесте говорить мне, что мои шрамы вызывали у нее отвращение.
– Я сожалею, я…
– Ш-ш-ш, – пробормотал он. – Это случилось давно, и я научился с тех пор жить со своим лицом и распознавать тех, кто попытается скрыть отвращение к нему. Даже если они лгут, я обычно знаю это.
Но он не знал о ее лжи. Анна почувствовала холод при этой мысли. Она обманула его, и он никогда не простит ее, если обнаружит это.
Он, должно быть, ошибочно принял ее дрожь за продолжающуюся скорбь от его рассказа. Он прошептал что-то ей в волосы и прижал ее поближе к себе, пока тепло от его тела не прогнало прочь ее дрожь. Они тихо сидели какое-то время, получая успокоение друг от друга. На улице начинало светать. Вокруг закрытых штор гостиной образовался ореол. Анна воспользовалась возможностью, чтобы потереться носом о его измятую рубашку. Она пахла бренди, которое он выпил. Эдвард откинулся назад, чтобы взглянуть вниз, на нее:
– Что ты делаешь?
– Нюхаю тебя.
– Я, возможно, сейчас просто воняю.
– Нет. – Анна покачала головой. – Ты пахнешь… приятно.
Он с минуту изучал ее лицо.
– Пожалуйста, прости меня. Я не хочу, чтобы ты надеялась. Если бы можно было найти какой-то способ…
– Я знаю. – Она поднялась на ноги. – Я даже понимаю. – Она быстро подошла к двери. – Я спустилась, чтобы принести что-нибудь для Ребекки. Она, должно быть, задается вопросом, что со мной случилось.
– Анна…
Но она притворилась, что не слышала, и вышла из гостиной. Отказ Эдварда – это одно. Но жалость его она не обязана принимать.
В тот момент открылась входная дверь, чтобы впустить взъерошенного Джеймса Фэарчайлда. Он выглядел как выходец из Бедлама: его светлые волосы топорщились, а шейный платок отсутствовал.
Он дико посмотрел на Анну:
– Ребекка?
В этот момент, словно в ответ на вопрос, раздался неуверенный крик новорожденного ребенка. Выражение лица Джеймса Фэарчайлда изменилось с безумного на онемевшее. Не дожидаясь ответа Анны, он бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Анна заметила, когда он скрылся из виду, что только одна его нога была в чулке.
Она улыбнулась про себя, когда повернула на кухню.
– Я думаю, почти пора сажать, милорд, – сказал дружелюбно Хоппл.
– Несомненно. – Эдвард сощурился на яркое полуденное солнце.
Ночь, проведенная без сна, не располагала к болтовне. Он и управляющий шли по полю, проверяя, не понадобится ли ему дренажная канава, как на поле мистера Грандела. Оказалось, что местные копатели канав имели гарантированные средства к существованию на ближайшее будущее. Джок прыгал вдоль изгородей, окружающих поле, суя морду в кроличьи норы и усердно чихая. Утром Эдвард послал Анне записку, сообщив, что сегодня ей нет необходимости приходить в Эбби. Она могла использовать этот день для отдыха. А ему требовалась передышка от ее присутствия. Прошедшей ночью он был близок к тому, чтобы снова поцеловать ее, несмотря на свое слово чести. Он должен отпустить ее; став женатым человеком, он в любом случае едва ли сможет сохранить секретаря-женщину. Но тогда у нее не будет источника дохода, а он не без оснований предполагал, что хозяйство Ренов нуждалось в деньгах.
– Может, мы расположим дренажную канаву там? – Хоппл указал на место, где в настоящее время находился Джок, копаясь и взбивая пену грязи.
Эдвард что-то проворчал.
– Или, возможно… – Хоппл повернулся и чуть не споткнулся о слипшуюся глыбу мусора. Он с отвращением посмотрел вниз, на свой грязный ботинок. – С вашей стороны было весьма благоразумно не включать миссис Рен в эту загородную прогулку.
– Она осталась дома, – сказал Эдвард. – Я счел, что ей лучше отдохнуть и выспаться. Вы слышали о разрешении миссис Фэарчайлд прошлой ночью?
– Леди провела трудную ночь, как я понял. Да, чудо, что оба, мать и ребенок, живы.
Эдвард фыркнул:
– В самом деле чудо. Чертовски глупо для мужчины оставлять свою жену совсем одну, лишь с маленькой горничной, так близко к родам.
– Я слышал, новоиспеченный отец был довольно потрясен сегодня утром, – продолжил Хоппл.
– Не могу сказать, что это принесло какую-то пользу его жене прошлой ночью, – сухо сказал Эдвард. – А миссис Рен не спала всю ночь, сидя со своей подругой. Я подумал, что будет разумно предоставить ей день отдыха. В конце концов, она работала каждый день, за исключением воскресений, с тех пор как стала моим секретарем.
– Да, в самом деле, – сказал Хоппл. – За исключением четырех дней, когда вы ездили в Лондон, конечно.
Джок вспугнул кролика и погнался за ним. Эдвард остановился и повернулся к управляющему:
– Что?
– Миссис Рен не приходила на работу, пока вы отсутствовали. – Хоппл сглотнул. – За исключением дня перед тем, как вы вернулись, да. В тот день она работала.
– Я понимаю, – сказал Эдвард. Но он не понимал.
– Только четыре дня, милорд. – Хоппл поспешил сгладить ситуацию. – И она наверстала бумажную работу, так она мне сказала. Это не значит, что она оставила свои дела невыполненными.
Эдвард задумчиво уставился на грязь у себя под ногами. Он вспомнил слова викария о «путешествии» прошлым вечером.
– Куда она ездила?
– Ездила, милорд? – Хоппл словно увиливал от ответа. – Я… э-э… не знаю, ездила ли она куда-либо вообще. Она не сказала.
– Викарий сказал, что она совершала путешествие. Он намекал, что она ездила за покупками.
– Возможно, он ошибается, – сказал Хоппл. – Если леди не смогла найти чего-то в магазинах Литтл-Бэттлфорда, ей пришлось бы поехать в Лондон, чтобы отыскать что-то лучшее. Конечно же, миссис Рен не ездила так далеко.
Эдвард фыркнул. Он вернулся опять к тому, что пристально смотрел на землю у своих ног. Только теперь он нахмурил брови. Куда ездила Анна? И зачем?
Анна уперлась ногами и изо всех сил потянула на себя старую дверь сада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37