Печная дверца открыта, я ее никогда не оставляю открытой. Он сидел здесь, в моей сауне, грелся последним теплом. Хорошо еще, сука, дров не подкинул да пару не поддал. А ведь я недолго отсутствовал, пару часов. Как это он именно тогда приходил?Будь я дома, я знаю, что бы случилось. Конечно, сила уже не та, но без боя я никого в дом не пущу. Есть трость. А в прихожей еще одна. На тот случай, если наркоман забредет, я ее вырезал, потому что Марта иногда оставалась одна. Хотя этих наркоманов и нельзя бить.Рейно однажды врезал молокососу, когда тот пытался выхватить у него деньги. Хорошо, в тюрьму не засадили. Рейно. Он шел себе домой, а навстречу ему один такой с блестящими глазами. Выхватил кошелек у Рейно, а Рейно взял его за патлы да и шмякнул об дорогу. Только кумпол зазвенел. Рейно его приподнял за шкирку, а тот опять бросаться. Они совсем не чувствуют боли. Они ничего не чувствуют, вот Рейно и еще раз проделал то же самое. Башка слегка надкололась и дурная кровь вышла наружу.Этот с блестящими глазами был семнадцати лет от роду, его отец подал в суд. Рейно позвонил на телевидение, оттуда приезжала известная журналистка, беседовала с Рейно. Много было всяких камер в прихожей и проводов по всему дому, но так ничего и не показали по телику. Напрасно мы четыре месяца ждали. Рейно послал этой журналистке отрез на юбку, который от Марты остался.Слишком рано ушла Марта. Теперь я понимаю. Некому поплакаться обо всем. Хотя Марта, конечно, тяжело бы переживала, сразу бы собралась переезжать к сыну. И поспешила бы с продажей. И рыдала бы во дворе. А мне было бы так больно наблюдать со стороны.Я позвонил Рейно и пригласил его. Сварил кофе, мы сели за стол. Рейно предложил поселиться на несколько дней в маленькой комнате наверху, сообща-то мы его поймаем, если вздумает еще раз прийти. Я не согласился. Испугался, а вдруг тот опять придет, Рейно по-быстрому его прикончит, а я этого не хочу, дом-то уже продается. За дом, где человека убили, много не дадут, люди такие дома стороной обходят. Хелена На работе, сортируя почту, я бросала письма не в те отсеки. Мне нравилось делать плохо.В полиции сказали, что мое письмо о Матти способно помочь расследованию возможного преступления, но на данном этапе они ничего не будут делать.Что они имели в виду?По мнению Сиркку, полиция дала официальный отказ, таким образом они хотели сообщить, что письмо поступило в отделение.Я прицепилась к «расследованию возможного преступления». В этом есть что-то издевательское. Потребовав объяснений, я рассказала о деталях рукоприкладства. Чиновник, отвечавший на мои вопросы, вел себя высокомерно. С его слов, происшествие со мной с большой натяжкой можно классифицировать как насилие, в лучшем случае, как легкое насилие. По его мнению, инцидент можно отнести к так называемой ошибке одного удара. Когда я повысила голос, он отрезал, что причиной одного удара часто бывают два слова.Он обвинил меня! Если бы Сини не было рядом, я бы много чего ему рассказала.Сейчас мы здесь в Вантаа, но это совсем не то, чего я ожидала от жизни.Из окна видны семьсот одинаковых окон, на все подъезды едва хватило алфавита. Раньше я ничего не имела против бетона, зато сейчас имею. Я вижу небо, только если подвину стул влево от кухонного стола. Прошлой ночью я просидела там три часа. Сон не приходил, – приходил мужчина. О чем бы я ни подумала, он тут же вставал перед глазами. Один мужчина способен заслонить собой окно и небо и унести сон. Хотя его здесь нет. Хотя он ошивается где-то в районе частных домов и в лесу. Хотя он уже давно не был тем мужчиной, в которого я влюбилась.Я задумалась, а если б его кулак не родился из темноты.Сиркку говорит, не стоит об этом думать. Кулак был. И кулаки будут. Меня утомили эти проповеди всезнайки. Я ей сказала об этом, она обиделась и ушла.Уложив Сини спать, я снова поставила стул слева от кухонного стола. Небо не было чернильно-черным. Тысячи городских огней отбрасывали на него желтоватые отсветы. Я представила, что где-то там он сейчас бежит, останавливается, переводит дух и думает. Он, как машина, тормозит, только когда заглохнет мотор.Поскольку нет доказательств, мы не можем выслать патруль. Так сказали в полиции.А доказательств-то нет!Я готова молиться, чтобы он совершил ошибку, иначе это не кончится никогда. «Что это?» – спросили меня в полиции, а я не смогла объяснить. Творец давящей, тяжелой атмосферы – еще не преступник.Я прижала руки к груди, последний раз я делала так в 1995 году в Хельсинки на концерте «Роллинг Стоунз». Мы с Матти молились, чтобы они сыграли еще одну вещь.Почувствовала себя дурой. Безбожница из Вантаа молит Бога подставить бегуна из Центрального парка, потому что этот бегун хочет вернуть свою семью.Бросив молиться, я постаралась уснуть. Спала чутко, как собака, до самого утра, проснулась от звонка моего нового мобильника: Сиркку передала привет от Матти. Она также сообщила номер его трубки. Я не нашлась, что ответить, отключила телефон и поплелась на кухню.Ну что он опять затеял? Зачем купил мобильник? Почему он не остановится? Почему не пропадет пропадом? Мы прекрасно справимся и без умника, ошивающегося на складе.Запах горелого вывел меня из ступора, я обнаружила себя в гостиной, сидела на диване, Сини на руках. Я сыпанула овсяных хлопьев в пустую кастрюлю. Они сгорели, превратившись в черные пушинки. Сини начала хныкать, я – кричать.В холодильнике нашелся йогурт, я дала его Сини и позвонила Сиркку.Я выспросила все, что смогла. Немного же я узнала. Матти сказал, что дом красивый и находится в Маунуннева. Значит, я уродина и сижу в Хакунила. А сам ты пень и в лесу. Почему ты покупаешь этот дом сейчас, одним ударом зашвырнув нас сюда. Нет, ты не покупаешь дом, врешь. Ты только стараешься заполучить нас.Сиркку попросила, чтобы на нее я не кричала, не она покупает этот дом.Я разрешила Сиркку передать Матти номер моего телефона.Пускай звонит. Пускай просит. Пускай умоляет. Пускай гад ползает по полу, я ему не позвоню.Сини спросила, почему я разговариваю сама с собой.– Я не разговариваю.– Нет, разговариваешь, – захныкала Сини.– В старом доме ты не разговаривала с собой, а теперь все время.– А-а-а.– Что у тебя в руке? – спросила Сини.– Телефон, – ответила я.– А что мамочка делает? – спросила Сини.– Мама звонит Сиркку.– Позвони, мамочка, папуле.– Не позвоню.– Позвони.– Нет.– Почему «нет»?– Не решаюсь. То есть могу, но не хочу.– А у папы есть такой телефон?– Наверное, нет. По крайней мере, раньше не было.– А давай попросим, чтобы Санта-Клаус принес папуле такой же, – попросила Сини.– Нет.– Почему «нет»?– Ты перестанешь, наконец, малявка, с вопросами приставать! Посиди хоть минутку тихо!Я швырнула Сини на диван.Надувшись, она замолчала. Прижав дочку к себе, я крепко-накрепко обняла обеими руками. От Сини осталось только несколько светлых прядей. Она дрожала, а я глядела в окно на стену соседнего дома и сквозь нее – в такую же комнату, а там такая же женщина средних лет прижимала к себе подушку и мечтала, чтобы эта подушка была ее ребенком, который на этой неделе гостит у отца в лабиринтах Эспоо и только в понедельник вернется и скажет, что у отца дают больше конфет, чем здесь, и этой женщине придется объяснять, что мама покупала бы конфеты если б было чуть больше денег, а потом эта женщина средних лет положит подушку под голову и попытается хоть ненадолго уснуть, как я сама пытаюсь ненадолго уснуть, потому что сон уносит меня в страну-без-Матти, где никто не покупает старых домов, не спросясь других, где никто не живет в таких убогих квартирах с грустной дочкой на руках, где никто не должен ни с кем расставаться, где не нужно жить там, где небо – потолок, земля – пол, деревья – шкафы, лесные духи – соседи, но мы с Сини живем там и никогда не вернемся назад.Проснулась в поту. Проспала два часа в неудобной позе с Сини на руках. Наконец решилась вскрыть конверт.Фотографии были так чудесны, что поневоле слезы навернулись на глаза. Ради Сини я подавила плач и закашлялась.Старый желтый дом стоял на вершине небольшого холма, пышный огород слегка неухожен, дворовая постройка немного скособочилась, участок прямоугольный, наверняка около десяти соток.Именно о таком я говорила Матти. Много лет до этого кулака.Тогда, в мире ином, в добром мире.Но он не слушал меня.А теперь, когда все разрушено, он посылает мне эти снимки.Сини спросила, что за дом.– Папин дом, – вырвалось у меня.– У папули новый дом?– Ну-у не совсем.– Ты сказала, что дом.– Я по ошибке сказала.– А можно мне пойти туда поиграть?– Нет, нельзя.– Почему, если там во дворе папуля?– Там никого нет.– Есть! И грабли, и тележка, – заныла Сини.– Так, я сейчас уберу эти картинки, – сказала я.– Они мои.– Нет, это мамины фотографии.– Я тоже хочу фотографии дома.– Мы тебе потом купим.– Когда потом? – спросила Сини.– Когда-нибудь. Матти Я добежал до своего дома. Оксанен пропалывал огород. Остановившись позади него, я кашлянул. От испуга он опрокинулся на спину. Я протянул ему руку, он неохотно за нее ухватился. Я его поднял.– Я тот самый бегун, вы помните, конечно.Оксанен утвердился на ногах.– Что с того?– Я хочу купить дом. У меня есть наличные.– Этот дом продает агент. Первые смотрины через неделю.– Я могу купить дом у вас напрямую. И не надо комиссионных.– Я не хочу усложнять продажу дома. Позвоните в агентство, агент Кесамаа.Беззвучно матюгнувшись, я показал пакет с булочками.– Что если мы пойдем в дом, выпьем кофе и обсудим все по-мужски?– Никакого кофе не будет.– Мне очень важно купить дом напрямую у фронтовика, без посредников.– С чего ты взял, что я был на фронте?– Это ж за версту видать. А с хорошим оборудованием и дальше.– Что?– Ничего. Этот агент возьмет за посредничество не меньше сорока пяти тысяч. А вы сохраните их, если продадите мне напрямую.– Я ничего сейчас не могу сказать… договор-то, договор уже подписан…– Я тоже умею оформлять бумаги. Составим официальный документ купли-продажи. Я позвоню в это агентство и скажу, что мы, мужики, решили по-своему.– Да не могу я…Оксанен отвел глаза и замолчал, ожидая, что я сдамся.– Нечего таскать сюда на смотрины кого попало, грязь только разводить. Заключим сделку прямо сейчас. У меня наличные с собой. А в банкомате можно снять еще.Оксанен пнул комок земли.– И ты заплатишь столько, сколько написано в бумагах Кесамаа?– Я этих бумаг не видел.– Там написано миллион двести тысяч.– Я заплачу подходящую сумму. Не станем примешивать никакого Кесамаа. Для него этот дом ничего не значит. Для меня и для вас этот дом значит очень много, поэтому и сделку заключаем мы!Я заметил, что повысил голос.Это была ошибка.Оксанен отошел подальше к сараю.– Подумайте. Я перед смотринами загляну.– Я не собираюсь переписывать документы. Не могу.– А я могу. Скоро увидимся. Надо отметить, Оксанен, расположение комнат хорошее, уютные подвальные помещения. Я с большим удовольствием перееду в ваш дом.Развернувшись, я отправился прочь.Оксанен что-то прокричал мне вслед, я не прислушивался.Открыл дверь своей квартиры, заметил на полу открытку. Красные розы на синем фоне. «Наши сердечные поздравления с потерей семьи. На следующем заседании правления мы обсудим ваш вопрос, ваше мочеиспускание, ваше нарушение домашнего покоя, хотя первое из упомянутых выше нарушений вы не совершали на территории нашего кондоминиума. Кто бы мог подумать, что курение влечет за собой также психические расстройства. С летним приветом, Каарло и Леена».
Прикнопив открытку к стене, я пошел в душ.Прочь повышенные обороты, да здравствуют спокойствие и терпение.Четырех минут не хватило, сделал воду похолодней и отследил по часам еще полторы минуты. Это помогло. Раскурил сигаретку, отнес ее чадить на балкон, открутил стальную ножку от массажного стола и что было сил стал колотить ею по потолку. По ранее проведенным замерам я был уверен, что мои удары приходились примерно в то место, где стоит их кровать.Стукнул еще четыре раза и швырнул ножку на пол. Засмотрелся на их фотографию и на озеро Пяяннэ. Казалось, озеро разрослось и вот-вот кинется на мостки, чтобы увлечь их за собой в черную глубину.Я позвонил Кесамаа, тот ответил из машины.– Найди место для стоянки. Есть предложение по дому, который выставляется на смотрины через неделю.– Кто звонит?– Мешок с деньгами звонит.Послышался шорох, скрип, метроном поворотни-ка, в итоге все затихло. Щелкнула зажигалка.– Я на стоянке. С кем я говорю?– Сеппо Саарио.– Что-то очень знакомое имя…– Я звонил, интересовался квартирами. Сейчас звоню по поводу дома. Того, в Маунуннева. Старый дом фронтовика.– А, этот. Дело обстоит так, что пока невозможно организовать персональный просмотр до воскресенья.– Это не проблема. Я знаю, чего хочу. Я хочу купить именно этот дом.В ответ тишина.Я прервал ее вопросом.– Тебе знаком Джонни Роттен?– Вообще-то никаких ассоциаций…– У Роттена есть такой девиз, что он не знает, чего хочет, зато знает, как это получить. Я вывернул этот девиз наизнанку и нахожусь в таком положении, когда нам общими усилиями необходимо снизить цену этого дома в Маунуннева до таких цифр, чтобы я разглядел их своими уставшими глазами.Расхохотавшись, Кесамаа сказал, что в таком случае они в «Квадратных метрах» уже провели предварительную профилактическую работу.– Мы оценили его в миллион двести. Это, по любым критериям, особенно с учетом местонахождения, приемлемая цена.– Не имею желания обсуждать по мобиле важнейшую сделку моей жизни. Надо встретиться.Кесамаа зашелестел календарем и посетовал на занятость. Мне было слышно шуршание тонких страниц.– Да уж, да уж, все занято, может, все же придете на смотрины этого дома в воскресенье, неужели не найдем общего языка?– Вычеркни из календаря походы налево и липовые уроки тенниса, наверняка сразу найдется время для деловой встречи.Секунд десять я слышал только тишину.– Эй, господин консультант по продажам, неверный муж, щеголяющий дорогими галстуками, вы все еще на линии?Ни звука.– Подумай хорошенько, уважаемый, над окончательной ценой. Дома приходят и уходят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27