Ах, как же Руперту хотелось навестить своих любимых голубей! Он отчаянно скучал по ним. Но даже обворожительная улыбка леди не могла поколебать его слово, данное повелителю. Он покачал головой.
– Это будет нечестно, ведь милорд сказал, что вы не должны выходить из его комнат.
– Но это будет наш секрет, и Диллону незачем об этом знать.
– Но я-то буду знать об этом! Мне поручили охранять вас, и я исполню мой долг или умру, стараясь его исполнить.
Юноша говорил так торжественно, что Леонора поняла: никакие доводы не заставят его передумать. Кроме того, если правда станет известна, она окажется виноватой в том, что пыталась уговорить тугодума Руперта снова обмануть доверие Диллона. Возможно, Диллон Кэмпбелл – действительно не только суровый тюремщик, но и жестокий повелитель. А вдруг, если этот парень осмелится ослушаться его и ей удастся сбежать в то время, когда ее сторожит Руперт, Диллон приговорит юношу к смерти? С этого дикаря станется.
– Я все понимаю, Руперт, – проговорила она, погруженная в свои мысли. – Мне бы не хотелось, чтобы милорд наказал тебя из-за меня.
– Милорд никогда не наказывает меня, миледи. Для меня худшее из наказаний – знать, что я вызвал его неудовольствие.
Юноша печально посмотрел на нее и отвернулся. Как бы ему хотелось найти способ вернуть улыбку глазам прекрасной англичанки!
– Милорд, леди попросила разрешения посмотреть на моих голубей.
Диллон яростно уставился на юношу.
Сначала она очаровала священника. Диллону уже не раз чудился аромат вина в его комнатах. В один из дней, решив понаблюдать за отцом Ансельмом, он увидел, как святой отец взял из рук мистрис Маккэллум фляжку и старательно спрятал ее в складках своего одеяния, прежде чем нанести англичанке очередной из ставших ежедневными визитов. Совершенно очевидно, что даже смиренный служитель Господа не смог устоять перед ее чарами.
И вот теперь Руперт хотя он и приказал ему ни в коем случае не разговаривать с пленницей, ясно, что парень сам рассказал ей о своих голубях.
– Ты заговорил с женщиной?
Руперт быстро опустил голову. Лицо его пылало.
– Я… наверное, я перемолвился с ней словечком-другим. Милорд, ведь так понятно, что леди скучает. Но я предупредил ее, что ей не позволят увидеть голубей.
Наступило молчание, и вдруг Диллон изрядно удивил Руперта, заявив:
– Я не вижу в этом ничего плохого.
По правде, говоря, он сам чувствовал себя виноватым из-за того, что наложил на девушку такое суровое наказание. Но ей следовало усвоить законы войны. Такова участь всех пленных. Чем она лучше остальных?
До сих пор единственной пищей Леоноры было лишь безвкусное печенье и густая овсяная каша – и то, и другое уносили нетронутым. Да, и еще вино, которое тайком поставлял ей отец Ансельм.
Каждую ночь, когда Диллон лежал возле девушки, ему приходилось подавлять переполнявшее его желание снова поцеловать ее. Но он прекрасно сознавал, что один поцелуй, особенно под покровом темноты, повлечет за собой и другие, а это лишь подтолкнет его к пропасти. Леонора же, испытывавшая к нему столь непримиримую ненависть, никогда не уступит, а мысль о том, чтобы овладеть женщиной силой, даже если эта женщина – его враг, была противна Диллону и противоречила всему, во что он всегда верил.
Очень часто он вынужден был бродить по саду до глубокой ночи. Возвращаясь к себе в спальню, он напрягал всю свою силу воли и считал мгновения бесконечных часов. Днем же он старался всеми способами избегать ее.
Леонора все худела и становилась бледнее, но дух ее был отнюдь не сломлен. Она бросала ему вызов за вызовом, не только отказываясь от еды, но и почти не разговаривая с ним, если только он не приказывал ей отвечать. Руперт доложил, что пленница, чтобы развеять скуку, принялась передразнивать голоса женщин, которые она слышала за дверью. Лучше всего ей удавалось подражать голосу мистрис Маккэллум. Она научилась похоже передавать каждую нотку голоса домоправительницы. Возможно, размышлял Диллон, если он позволит ей посмотреть на голубей, такое проявление доброй воли с его стороны смягчит девушку.
Глаза парня горели от предвкушения радостного события – ему не терпелось показать пленнице своих драгоценных голубей.
– Вы сами скажете ей, милорд, или это сделать мне?
– Я скажу ей, Руперт, можешь подниматься на башню.
Диллон направился в свои покои и отпустил часовых. Открыв дверь, он увидел, что Леонора стоит на галерее, устремив тоскливый взгляд на горизонт.
– Если бы только вы могли летать, как птичка…
Он произнес вслух ее самые сокровенные мысли, и Леонора почувствовала себя так, словно в сердце ей вонзили нож. Повернувшись, она промолвила:
– Да. Я была бы свободна. Свободна покинуть вас. Свободна вырваться из этой хибары.
– Вы хотели посмотреть на голубей Руперта? Она попыталась скрыть свое изумление, так как не сомневалась, что подобная просьба встретит суровый отказ.
– Да. С вашего разрешения.
– Я разрешаю. – Увидев, как она удивленно подняла брови, он добавил: – И сам буду сопровождать вас.
– Чтобы проследить, как бы я не улетела?
Он отвернулся с улыбкой. Хмурясь от нетерпения, она последовала за ним по коридору и вверх по нескольким пролетам лестницы, пока они не поднялись на башню. Руперт стоял у входа в голубятню, радостно поджидая их.
Леонора и этот юноша провели вместе столько дней, что, хотя они почти не разговаривали, между ними установилось нечто вроде приятельства – они понимали друг друга с полуслова.
– Это самая высокая башня, миледи, и отсюда видно даже Англию. – Он протянул руку, указывая, и она посмотрела в том направлении.
– Это действительно Англия? – Да.
Стоя позади них, Диллон увидел, как девушка сжала руки с такой силой, что побелели пальцы. Он не торопил ее, позволяя наслаждаться видом зеленых плодородных равнин и далеко за ними полоской холмов Англии. Затем ворчливо спросил:
– Скоро мы пойдем смотреть на твоих голубей, Руперт?
– Сейчас, милорд.
Юноша открыл тяжелую дверь, которая вела на галерею, опоясывавшую башню. Здесь размещалась голубятня со множеством крохотных клеточек, в каждой из которых ворковали голуби.
Когда они приблизились, воркование стало громче. Руперт открыл маленькие дверцы, выпуская птиц на свободу. Послышалось громкое хлопанье крыльев, и вот серые, белые и черные птицы поднялись в воздух, описывая грациозные круги. Руперт достал из кармана пригоршню семян. Голуби снизились так же стремительно, как и поднялись, опускаясь на голову, на плечи и руки юноши. Несколько секунд их крылья продолжали трепетать, как у гигантских бабочек. Затем птицы успокоились и, нежно воркуя, принялись осторожно поклевывать семена, которые протягивал им хозяин.
Леонора была в восторге.
– Подумать только, как они доверяют тебе, – тихо проговорила она.
– Да, миледи… – В голосе юноши слышалось почти благоговение.
Диллон, стоявший рядом с Леонорой, недовольно поморщился. Доверие. Если бы только он мог доверять этой женщине… Но доверие возникает лишь из взаимного уважения. Видимо, горцу и английской аристократке нечего и мечтать о таком доверии.
– Тебе понадобилось много времени, чтобы заслужить подобную привязанность, Руперт?
– Да. Но ради этого стоило потрудиться. – Он поднял ладонь с сидящей на ней голубкой к лицу, и птица осторожно прикоснулась клювом к губам юноши. – Ведь я для них – и мать, и отец, и друг. Как бы далеко они ни улетали, они всегда возвращаются ко мне. И, как бы долго они ни отсутствовали, я знаю, что они никогда не забудут меня.
– Тогда это больше, чем привязанность. Это настоящая любовь.
Диллон почувствовал, как дрожь пробежала по его телу при этих словах девушки. Юноша повернулся к Леоноре:
– Хотите подержать голубя, миледи?
– Ах, конечно. – Она возбужденно сжала руки. – А они позволят мне потрогать их?
– Да, если вы будете вести себя правильно. Не делайте резких движений, миледи. Стойте совсем неподвижно и дайте им познакомиться с вами.
Он взял ее руку и посадил на ее палец одного из голубей. Светло-серая птичка внимательно рассматривала Леонору, пока та осторожно подносила руку к лицу. Тихим, нежным голосом она начала что-то ласково говорить птичке. Словно загипнотизированная, голубка заворковала в ответ.
Диллон отступил на шаг, настороженно наблюдая за англичанкой. Как ласково обращается она с птицей. Как они спелись с этим большим и неуклюжим, но таким добродушным парнем. И когда только эти столь непохожие друг на друга, такие разные люди успели так странно сдружиться?
Взгляд его переместился на голубку. Нежно воркуя, птица успокоилась, полностью доверившись девушке.
Руперт протянул Леоноре несколько семян, которые она предложила птичке. Сперва поколебавшись, голубка, наконец, начала клевать. При первом прикосновении ее клювика Леонора невольно отдернула руку.
– Не бойтесь, миледи, это совсем не больно, – заверил ее Руперт.
Леонора разжала ладонь, и, когда птичка схватила зернышко, она уже не отдергивала руку. Когда же голубка склевала все зерна, девушка радостно рассмеялась.
– Ах, Руперт, какие же они замечательные! Теперь я понимаю, почему они доставляют тебе такое наслаждение!
Юноша счастливо улыбнулся, услышав ее слова.
– Многие здесь, в Кинлох-хаусе, считают меня дурачком, потому что я провожу столько времени с голубями. Дескать, от них никакой пользы, они не возят поклажу, как лошади, и не охраняют дом, как собаки.
– Все Божьи твари служат какой-нибудь цели, Руперт. Даже если эта цель – всего лишь делать наш мир прекраснее, чтобы нам радостнее жилось. Мне даже кажется, что они служат самой благородной из всех целей. Они привносят свет и красоту в нашу невеселую жизнь.
При этих словах Диллон повернул голову, внимательнее глянув на девушку.
– Да, миледи. Именно это голуби привнесли и в мою жизнь. Свет и красоту. Но другие ничего такого не понимают.
– Это потому, что они не видели тебя рядом с голубями. Если бы им довелось увидеть то, что только что видела я, они бы не только поняли, но и разделили бы твою любовь к этим прекрасным созданиям.
Он поднял руки, и стая голубей взвилась в воздух, громко хлопая крыльями. Долго-долго они кружили в небе. Затем, повинуясь короткой команде Руперта, птицы слетелись к нему, снова усаживаясь на голове и плечах хозяина.
Понимая, что юноше необходимо побыть одному со своими голубями после столь долгой разлуки с ними, Леонора сказала:
– Спасибо, что позволил мне посмотреть на голубей, Руперт. Теперь я оставлю тебя.
Она повернулась и пошла следом за Диллоном, возвращаясь в башню. Выглянув из бойницы, она увидела, что Руперт все еще окружен своими любимыми птицами. Лицо его сияло счастливой улыбкой.
Диллон пошел впереди Леоноры вниз, направляясь по темной лестнице к своим комнатам. Однако думал он не об окружавшем его мраке, а о свете и красоте, которые внесла в его жизнь эта непонятная женщина.
Глава одиннадцатая
Леонора мерила шагами комнату. Взад и вперед, взад и вперед. На ходу она невольно поморщила носик, ощутив затхлый запах, исходивший от пола. Она подняла глаза на Руперта, который стоял на посту у дверей, и поинтересовалась:
– Как давно настелили этот камыш? Парень пожал плечами.
– Я сам помогал срезать его – это было с год назад, а может, и того больше.
– Год назад… – Она нагнулась и взяла в руки горсть высохшего и ставшего трухлявым тростника. – Он уже никуда не годится. Все это необходимо собрать и сжечь, а на пол настелить новый.
– Миледи, у нас нет никого, кто мог бы заняться подобной работой. Сейчас все руки заняты подготовкой к осаде.
– А чем же занимались слуги весь этот год? Или тоже готовились к осадам? Кажется, у вас все только этим и заняты? Войны и сражения, да? Что же, ни у кого нет времени сделать дом более уютным? Или никто не занимается хозяйством в крепости?
Парень залился краской так, что у него покраснела даже шея.
– Диллон поручил Флэйм руководить всем своим хозяйством. Но девочка предпочитает скакать по холмам с деревенскими ребятами, а не заводить в доме новые порядки, так что все остается по-прежнему. Флэйм считает работу по дому тяжелой и нудной.
– Ах, вот как, тяжелой и нудной? Тогда я скажу, что занималась этой тяжелой и нудной работой с того момента, как мать перестала кормить меня молоком. Мне кажется, поскольку нам с тобой совершенно нечем заняться и заполнить эти бесконечно длинные дни, Руперт, мы могли бы помочь мистрис Маккэллум и выполнить часть этой тяжелой и нудной работы. По крайней мере, в пределах этих комнат. – Леонора закатала рукава и принялась собирать камыш в кучи. Наконец-то она нашла способ сорвать на чем-нибудь весь свой гнев и все раздражение. Утомительная работа всегда помогала ей успокоиться. – Я никогда не могла сидеть сложа руки. Особенно если есть неотложные дела, подобные этому.
Парень изумленно наблюдал за тем, как высокородная английская леди собрала целую охапку камыша, вынесла его на галерею и бросила вниз. Леонора почувствовала удовлетворение, услышав, как возмущенно выругался стоявший внизу часовой, когда грязный камыш посыпался ему на голову.
– Но, миледи, кто же нарежет свежий тростник?
– Мы с тобой достаточно молоды и сильны.
– Но вам нельзя покидать эти комнаты. И я должен оставаться тут и караулить вас.
Неужели ничто на свете не может поколебать этого юношу? Ну ладно, по крайней мере, она попыталась. Она улыбнулась, посылая парню самую невинную из своих улыбок.
– Тогда, похоже, Флэйм и мистрис Маккэллум придется послать одного из слуг заняться этим делом. Что же касается меня… – Она нагнулась, собрала еще охапку тростника, вынесла его на галерею и снова бросила вниз. – Я не желаю проводить еще одну ночь в помещении, которое больше подходит не людям, а скотине.
Молодой охранник беспомощно стоял у дверей, пока Леонора собирала камыш с пола. Когда в комнатах не осталось ни одного стебля, она сказала:
– Ты бы лучше послал за кем-нибудь из слуг, Руперт. – Увидев, что парень колеблется, она добавила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38