Для Леоноры дни тянулись в мучительном ожидании. Две комнаты и молчаливый юноша, охранявший ее, составляли теперь весь ее мир. Если бы не возможность наблюдать за жизнью крепости с галереи, Леонора чувствовала бы себя совсем одинокой. Кроме вышивания, делать ей было совершенно нечего. Оставалось лишь размышлять и строить планы побега.
Вечера были ничуть не лучше. В комнаты Диллона приносили поднос с едой, состоящей обычно из хлеба, мяса да овсяной каши. Пока юный охранник спускался вниз, чтобы поужинать, его место занимал другой часовой. Когда дверь открывалась, девушка замечала двоих вооруженных стражников в коридоре. Еще один стоял на посту под галереей. Казалось, Диллон Кэмпбелл принимает все меры предосторожности, дабы не лишиться драгоценного залога безопасности своих братьев.
Хуже всего были ночи. Леонора ложилась спать совсем одетой, плотно закутавшись в меха, стараясь защититься хоть этим. Странно, но Диллон почти всегда возвращался в свои комнаты далеко за полночь. И хотя каждый раз девушка притворялась спящей, ей приходилось слушать таинственные звуки ночи, пока он бродил по комнатам, раздевался, гасил свечи и ворошил поленья в камине. Когда же он ложился в постель рядом с ней, она вынуждена была сдерживать дыхание, чтобы он не догадался, что она не спит. Мысли о том, что его твердое, мускулистое тело лежит сейчас так близко от нее, было вполне достаточно для того, чтобы сердце начинало бешено стучать в груди. Довольно часто она засыпала, лишь когда первые лучи рассвета окрашивали горизонт.
Бессонница начинала сказываться на ней, и девушка обнаружила, что силы оставляют ее, а нервы натянуты до предела.
Утром Диллон всегда успевал одеться и уйти раньше, чем она просыпалась, словно старательно избегал любых контактов с нею. И за это она была ему искренне признательна.
– Я хотел бы переговорить с тобой. – Отец Ансельм приблизился к Диллону, который расхаживал взад и вперед по саду, где уже сгустились сумерки. Старому священнику неожиданно пришло в голову, что милорд частенько проводит чуть ли не все ночи, бродя по дорожкам сада. Неужели Диллон избегает своих собственных комнат? Может, в этом виновата женщина, что живет сейчас там?
Он рассматривал горделивый профиль. Да. Этот волевой, суровый юноша, возмужавший на глазах у монахов, не желает поддаваться чарам прелестной англичанки. Для человека, подобного Диллону Кэмпбеллу, это стало бы признанием собственной слабости. Он был здесь властелином и повелителем, а потому не имел права на обычные людские слабости.
Священник с новым уважением посмотрел на своего воспитанника. Диллон никогда не ходил простой дорожкой.
– О чем, ваше преподобие? – Диллон остановился и подождал, пока старик не отдышится.
– О миледи.
Брови Диллона недовольно сошлись. – А что с ней такое?
– Все в Кинлох-хаусе перешептываются о ее заключении в твоих комнатах. Не слишком ли ты суров? Ты полагаешь, что девочка должна питаться в наказание лишь хлебом и кашей и сидеть взаперти?
– А вам бы хотелось, чтобы я обращался с ней как с принцессой?
– Нет. – Священник положил руку на рукав Диллона и почувствовал, как напряжены тугие мускулы под его ладонью. – Но я хочу просить тебя об одолжении.
Диллон не отвечал.
– Мне хотелось бы навестить леди.
– Будьте осторожны, святой отец. Вы быстро меняете союзников. Вы хотите посетить леди как друг и утешитель? – Разгневанный голос Диллона был едва слышен. – Или же вы хотите тайком принести ей мясо и эль и предложить оружие, которым она сможет обороняться от своего жестокого похитителя?
– Нет, Диллон. Ты сам знаешь, что все это не так. Ведь я никогда не принимаю участия ни в каких военных действиях. Я пойду к ней как служитель Господа и исповедник. – Тут он понял, что, отвечая Диллону, раздумывает над причиной его волнения. Неужели оно вызвано лишь мыслью о том, что его братья томятся сейчас в Англии? Или, возможно, в этом виноваты постоянные препирательства с нежной пленницей? Чем бы ни было это вызвано, раздражительность милорда заметна была всем и каждому. – Я не принесу леди ничего, что она могла бы использовать в качестве оружия.
Диллон потер плечо, нывшее от старой раны.
– Тогда я не возражаю, можете навестить ее. – Он повернулся, готовый снова зашагать по дорожке, затем остановился и обернулся к отцу Ансельму. Лица Диллона в наступившей темноте было не видно, но голос был полон сарказма – он припомнил, как леди атаковала его хрустальным графином. – Однако хорошенько следите за своими сандалиями и молитвенником, святой отец, а не то прекрасная дама найдет способ избавить вас от них. Это, конечно, не оружие, но она непременно придумает, как воспользоваться ими к своей выгоде.
Священник улыбнулся. Он слишком хорошо знал Диллона Кэмпбелла и понял, что тот начинает сожалеть о своем поспешном решении захватить эту женщину в качестве заложницы.
Услышав стук в дверь, Леонора удивленно подняла глаза. Было еще слишком рано для подноса с ужином.
Руперт открыл дверь, а затем отступил в сторону, пропуская старого священника.
– Отец Ансельм! – Радость в голосе Леоноры была совершенно искренней. Она отложила вышивание и подошла к священнику, приветливо протягивая ему руки. – Как же это вам разрешили навестить меня?
– Я попросил разрешения у Диллона и пришел сюда как служитель Господа.
– Вот как… – Она кивнула и подвела его к скамье, поставленной перед уютно потрескивающим огнем. – Я так благодарна вам и так рада вас видеть. Жаль, что не могу предложить вам подкрепиться – увы! – у меня ничего нет.
Священник ласково посмотрел на нее.
– Я не нуждаюсь в подкреплении, миледи. Это мне следует предложить вам поддержку. Но я могу вам дать лишь пищу духовную.
Леонора смиренно сложила руки на коленях.
– Достаточно уже того, что вы пришли. Я чувствую себя такой одинокой.
– Скажи, дочь моя, что-то беспокоит тебя? Она пожала плечами.
– Я стараюсь не беспокоиться. Но иногда, в самые глухие часы ночи, я принимаюсь раздумывать, суждено ли мне когда-нибудь снова увидеться с отцом.
Он положил ладонь на ее руки.
– Миледи, вам не следует терять надежду. И ваш отец, и Диллон Кэмпбелл хотят одного и того же – освобождения тех, кто для них дороже жизни. И именно поэтому нам остается лишь ждать и надеяться.
– Мой отец – человек чести, – с сердцем откликнулась девушка.
– Так же, как и Диллон Кэмпбелл.
– Почему вы с такой уверенностью говорите об этом? – Неожиданно разволновавшись, она вскочила и принялась ходить взад и вперед перед камином.
– Потому, что я знаю Диллона с детства. И мне никогда не забыть день, когда мы с ним встретились. Может быть, вам будет интересно услышать эту историю?
Она остановилась и подняла голову. Дикарь нисколько ее не интересует, убеждала она себя. Однако рассказ поможет убить время.
– Хорошо, как вам угодно, святой отец.
Он поведал ей о том, как шум битвы заставил его прийти на затерянный среди Нагорья луг, где он увидел лишь тела убитых мужчин, женщин и детей, которые лежали на земле, обагренной их кровью. И о мальчике, который отважно закрыл своим телом братишек и сестру, не думая о своем собственном спасении.
Рассказ так захватил ее, что к тому времени, как священник кончил, Леоноре пришлось отвернуться, чтобы скрыть слезы. Она подумала о своем детстве, прошедшем в холе и неге, в полной безопасности. Всю свою жизнь она принимала благополучие и довольство как должное.
– И кто же дал им приют? – спросила она, уставившись в огонь.
– Диллон, Саттон и Шо стали жить при монастыре. Флэйм была отправлена в близлежащее аббатство, где жила до тех пор, пока братья не послали за ней.
Зная, как горячо любит своих братьев эта девушка, Леонора мягко проговорила:
– Должно быть, для девочки было невыносимо тяжело жить в разлуке с братьями столько долгих лет.
– Да, – задумчиво откликнулся священник. – Эта долгая разлука заставила Флэйм особенно ревниво относиться к братьям. Каждую женщину она считает соперницей, миледи. Особенно, если эта женщина вполне может вскружить голову ее старшему брату. Для Флэйм Диллон – благородный и могучий защитник.
Заметив, что священник пристально смотрит на нее, Леонора снова уставилась на огонь. Она почувствовала, как запылали щеки, но решила, что в этом виноват жар камина, и вернулась на свое место возле отца Ансельма.
– А каким был в детстве Диллон, святой отец?
– Он был серьезным отроком, чем и отличался от остальных. Конечно, и он участвовал во множестве проделок и проказ, которые столь радуют детские сердца, но ему не терпелось поскорее стать мужчиной и отомстить за смерть своих родителей. Эта ярость, сжигавшая его душу, страшила всякого, кому доводилось наблюдать ее.
– Ярость и ненависть к англичанам? – спросила она.
– Да, сначала так и было. Но со временем это изменилось. Ненависть превратилась в более глубокое чувство, направленное против всякой несправедливости. Вот почему именно Диллон был избран для того, чтобы встретиться с вашим отцом и обсудить условия мира между нашими странами. По всей Шотландии Диллон известен как самый благородный и справедливый человек.
– И справедливый человек смог приговорить меня к заключению в этой темнице? – вызывающе возразила она.
Вместо ответа он окинул взглядом уютную комнату, весело потрескивающее пламя камина, покрытые пушистым мехом стулья и скамьи. Медленно поднимаясь на ноги, отец Ансельм мягко проговорил:
– Мне хотелось бы знать, верите ли вы, миледи, что и братья Диллона пребывают в столь же удобном заключении. Или, может быть, они влачат свои дни в холодном и сыром подземелье?
Леонора пристыжено опустила голову.
Отец Ансельм прикоснулся рукой к ее плечу.
– Не хотите ли вы, чтобы я благословил вас перед уходом, миледи?
– Да. – Она опустилась на колени, и он поднял руку, благословляя ее.
Затем, коротко сказав что-то Руперту, он вышел.
Леонора с нетерпением ожидала посещений священника. В его обществе время пролетало намного быстрее. Более того, благодаря своей привычке подкрепляться перед ужином глоточком чего-нибудь крепкого он заимел обыкновение потихоньку проносить в комнату Диллона фляжку с вином, пряча ее в складках своего одеяния. Посетитель и пленница усаживались рядышком, наслаждаясь вином и теплом камина.
Отец Ансельм был отличным рассказчиком. Постепенно Леонора начала видеть портрет Диллона в годы его юности глазами священника. Она представляла себе сильного, очень дисциплинированного и порядочного юношу, который один был в ответе за своих братьев и сестру. По характеру он был прирожденным вожаком и умел сделать так, чтобы остальные следовали за ним, полностью ему доверяя.
– А как случилось, что он стал предводителем клана? – спросила Леонора однажды.
Священник поднес к губам кубок вина и сделал большой глоток, прежде чем ответить ей.
– Горцу недостаточно честолюбия, чтобы повести других за собой. Настоящий мужчина должен пройти испытание в бою. А в сражениях, миледи, Диллон Кэмпбелл не знает себе равных. Устрашая своих врагов, сам он не ведает страха. Он обладает поистине сокрушительной силой. – Отец Ансельм понизил голос: – Я видел его после одного из сражений. В его глазах было такое выражение… – Он покачал головой. – Он словно одержимый. Горе тому, кто навлечет на себя гнев Диллона. Это зрелище одновременно прекрасное и ужасное.
Леонора вспомнила о том, как Диллон ринулся защищать своих братьев. Его не остановили даже мечи сотни английских солдат. Да, в его глазах действительно было необычное выражение. Она отхлебнула вина. Он был великолепен… Именно это слово всегда приходило ей на ум, когда она вспоминала сражение в замке ее отца. Диллон Кэмпбелл был храбрейшим из воинов, которых ей доводилось когда-либо видеть.
Леонора раздраженно поинтересовалась у своего молчаливого охранника:
– А чем ты занимаешься, когда не караулишь меня?
Руперт поморгал. Какое-то мгновение он колебался, не зная, можно ли ему вступать в разговор с пленницей. После бесконечной и неловкой паузы он, похоже, решил, что прекрасная англичанка заслуживает ответа.
– Я довольно часто езжу верхом с Флэйм. Я отвечаю за девочку.
– Ты? Отвечаешь?
– Да. Так решили ее братья. Девочка очень своевольна и склонна к риску. Мой долг – следить, чтобы с ней ничего не случилось.
– А Флэйм знает, что ты следишь за ней и охраняешь ее?
Юноша вспыхнул.
– Нет. Диллон заставил меня поклясться, что я никому не скажу об этом. Малышка была бы в ярости, если б узнала, что к ней приставили охрану. – Кажется, Руперт осознал, о чем только что проговорился. – Вы ведь не скажете ей?
Леонора покачала головой и мягко улыбнулась.
– Это будет наш с тобой секрет. Руперт вздохнул с явным облегчением.
– Кроме того, – добавила Леонора, – сомневаюсь, что Флэйм захочет со мной разговаривать. Она, кажется, разделяет ненависть своего брата ко всем англичанам.
Юноша снова вспыхнул, и Леонора поняла, что попала в точку. Похоже, все в крепости Диллона Кэмпбелла, как и все в его стране, разделяют эту ненависть.
– А чем ты еще занимаешься, когда не присматриваешь за Флэйм?
Первый раз за все время слабая улыбка медленно тронула губы Руперта.
– Я ухаживаю за моими голубями.
– За голубями?
Он кивнул.
– Я соорудил голубятню на крыше одной из башен на внутренней стене крепости. Голуби – мои друзья. Они узнают мой голос, и каждый раз, когда я забираюсь на голубятню и кормлю их, они садятся мне на руки, на голову и плечи.
– Как чудесно! – Леонора улыбнулась ему. – Жаль, что я не могу посмотреть на них.
Лицо юноши оживилось, в глазах затанцевали огоньки.
– Вам этого правда хочется?
– Да – Тогда я попрошу Диллона, чтобы он разрешил вам выйти из его комнат и подняться со мной на башню.
Леонора сцепила руки за спиной и опустила глаза.
– Диллон никогда этого не разрешит.
– Да, боюсь, что вы правы.
Она подняла взгляд, одарив его самой обворожительной улыбкой.
– Мы могли бы посмотреть на голубей сейчас и вернуться сюда раньше, чем он приедет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38