А остальные восемь размещены в курительной комнате и двух свободных каютах механиков по правому борту. Фарнхолм и священник помещены в каюте механика.
Николсон улыбнулся:
— На это стоит посмотреть: британский господин дышит одним воздухом с темнокожим язычником!
— Вы были бы удивлены, — проворчал Файндхорн. — У каждого из них есть кушетка, между кушетками стол и на нем бутылка, почти полная виски. Они хорошо ладят между собой.
— Когда я видел его в последний раз, у него оставалось полбутылки, — задумчиво сказал Николсон. — Интересно...
— Наверное, уже выпил все одним духом. Он таскает с собой объемистый саквояж. Если вы меня спросите, то, по-моему, наполнен он не чем иным, как бутылками виски.
— А остальные?
— Кто? Ах да! Маленькая старая леди в каюте Уолтерса, который забрал матрас в свою радиорубку. Старшая медсестра, которая вроде бы руководит ими...
— Мисс Драчман?
— Именно. Она с ребенком помещена в каюте юнги. Вэнниер и пятый механик переселились к Баррету и четвертому механику. Двух медсестер устроили в каюте Вэнниера, а остальных — в каюте пятого.
— Со всеми все ясно. — Николсон вздохнул, закурил сигарету и бездумно смотрел, как синий дымок поднимается к потолку. — Надеюсь только, что они не попадут из огня да в полымя. Мы снова попытаемся пройти через пролив Каримата, сэр?
— А почему бы и нет? Что еще мы...
Он умолк, когда Николсон протянул руку к зазвонившему телефону и поднес трубку к уху.
— Да?.. Каюта капитана. О, это вы, Вилли?.. Да, он здесь. Погодите минуту. — Николсон легко поднялся на ноги с телефоном в руке. — Второй механик, сэр.
Файндхорн говорил примерно полминуты, иногда подавая ворчливые реплики. Николсон подумал: чего понадобилось Уиллоуби? Голос механика звучал почти буднично, но никогда и никто не видел Уиллоуби взволнованным по какому-либо поводу. Эрнст Уиллоуби считал, что в жизни нет ничего такого, по поводу чего можно было бы волноваться. Чудаковатый, мечтательный старый простак, самый старый член судового экипажа. Его страсть к литературе могла бы сравняться разве только с крайне презрительным отношением к двигателям и ко всему, чем он зарабатывал себе на жизнь. Он был очень честным человеком и самым бескорыстным из всех, кто встречался Николсону в жизни. Уиллоуби сам этим нисколько не гордился, а возможно даже и не подозревал об этом. Он был человеком, который довольствуется тем, что имеет. У Николсона с ним было очень мало общего, особенно на первый взгляд, но, по закону притяжения противоположностей, он испытывал к старому механику большое уважение и симпатию. Уиллоуби был холостяк, снимал небольшую комнату у компании в Сингапуре, где Николсон провел немало вечеров. Кэролайн была очень высокого мнения о старом Вилли и старалась встретить механика лучшими блюдами и хорошо охлажденными напитками. Николсон глянул на свой бокал и поморщился от горького воспоминания. Внезапно он почувствовал, что капитан Файндхорн стоит и смотрит на него со странным выражением лица.
— В чем дело, мистер Николсон? Как вы себя чувствуете?
— Просто задумался, сэр. — Николсон улыбнулся и махнул рукой на бутылку виски. — Это здорово помогает освежению памяти.
— Помогите себе еще разок, не стесняйтесь. — Файндхорн взял фуражку и направился к двери. — Подождите меня здесь. Ладно? Мне нужно спуститься вниз.
Через две минуты после ухода капитана снова зазвенел телефон. Это был Файндхорн, без всяких объяснений попросивший Николсона спуститься вниз в кают-компанию. По пути Николсон встретил четвертого помощника, выходившего из рубки радиста. Вэнниер выглядел недовольным. Вопросительно подняв бровь, Николсон взглянул на него, и Вэнниер оглянулся на дверь рубки радиста с негодованием и неодобрением:
— Эта старая воительница разбушевалась, сэр.
— Кто-кто?
— Мисс Плендерлейт, сэр. Она в рубке Уолтерса. Я как раз засыпал, когда она стала стучать в переборку. Я не обратил на это внимания, тогда она пришла и стала кричать. — Вэнниер помолчал и добавил: — У нее очень громкий голос, сэр.
— Чего она хотела?
— Капитана. — Вэнниер недоверчиво покачал головой. — Она кричала: «Молодой человек, я хочу видеть капитана! Немедленно. Скажите, чтобы он пришел сюда». Потом она вытолкнула меня из рубки. Что мне делать, сэр?
— Именно то, о чем она просила, — улыбнулся Николсон. — Я буду присутствовать, когда вы ему доложите. Капитан находится внизу, в кают-компании.
Они миновали одну палубу и вместе вошли в кают-компанию, большое помещение с двумя длинными столами мест на двадцать. Сейчас помещение казалось почти пустым — в нем находилось всего трое человек, и все они стояли.
Капитан и второй механик смотрели в сторону кормы, качаясь вместе с судном. Как обычно, одетый в безупречную форму Файндхорн улыбался. Уиллоуби тоже улыбался — только это и было общим между ними. Высокий и сутулый, с морщинистым коричневым лицом и шапкой седых растрепанных волос, Уиллоуби представлял трудную задачу для портного. Его когда-то белая рубашка, мятая, с оторванными пуговицами, засаленным воротом и короткими рукавами, мешковатые брюки цвета хаки, тоже мятые, отдаленно напоминающие своими складками ноги слона и к тому же коротковатые для владельца, заношенные носки и незашнурованные парусиновые туфли создавали не лучшее впечатление. Он был небрит и, вполне возможно, не брился целую неделю.
Полуоблокотившись на буфет, на них смотрела девушка, от качки ухватившаяся руками за край стола. Вошедшие Николсон и Вэнниер могли видеть только ее профиль, но заметили, что и она улыбалась. Тонко очерченный прямой нос, широкий гладкий лоб и длинные шелковистые волосы, собранные в узел у шеи, иссиня-черные, блестящие в лучах солнца как вороново крыло. Эти волосы, цвет лица да еще высокие скулы составляли тип евроазиатской красавицы. Но если посмотреть пристально (а все мужчины провожали мисс Драчман очень пристальными взглядами), то ее нельзя было назвать типичной евразийкой: лицо не такое широкое, черты лица слишком утонченные, а невероятные глаза напоминали о европейском Севере. Николсон впервые увидел эти глаза в резком свете своего фонарика на борту «Кэрри Дансер». Тогда они были пронзительными, поразительно голубыми очень ясными и приковывающими к себе внимание. Изумительные глаза на прекрасном лице, оттененные синеватыми кругами усталости.
Она рассталась со своей шляпой и затянула куртку поясом, отметил Николсон. Чистая белая рубашка и камуфляжная куртка огромного размера с закатанными рукавами, обнажавшими изящные руки, составляли весь ее наряд. Наверняка рубашка Вэнниера. Четвертый помощник все время сидел в шлюпке с ней рядом, о чем-то тихо говорил, проявляя чрезмерную заботливость. Николсон про себя улыбнулся, попытавшись вспомнить деньки, когда сам был блестящим молодым морским офицером, готовым любому уступить свой плащ, когда был рыцарем для каждой дамы, оказавшейся в тяжелом положении. Но он не мог припомнить те дни, а может быть, у него таких дней никогда и не было.
Николсон подтолкнул Вэнниера вперед. Ему интересно было увидеть, как Файндхорн отреагирует на требование мисс Плендерлейт. Он аккуратно закрыл за собой дверь и, повернувшись, чуть не наткнулся на Вэнниера, который внезапно остановился и молча стоял в напряженной позе, стиснув кулаки, всего в метре от двери.
Все трое умолкли и повернулись к вошедшим. Вэнниер не смотрел ни на Файндхорна, ни на Уиллоуби, он уставился на медсестру широко раскрытыми глазами, приоткрыв рот от неожиданности. Мисс Драчман повернулась так, что лампа осветила левую, изуродованную сторону ее лица: от волос на виске до мягкого округлого подбородка лицо пересекал рваный полузаживший шрам. Вверху, прямо над скулой, он был с полдюйма шириной. Такой шрам выглядел бы безобразно на любом лице, но на нежном лице девушки он казался просто невозможным и вызывающе чудовищным.
Несколько мгновений она молча смотрела на Вэнниера, потом улыбнулась невеселой улыбкой. На одной щеке ее образовалась ямочка, а на другой шрам побелел рядом с уголком рта и у глаза. Она протянула левую руку и слегка тронула щеку.
— Наверное, это и в самом деле не очень красиво? — спросила она.
Вэнниер еще больше побледнел и промолчал, но тут же покраснел так, что краска залила даже шею. Ему стоило больших усилий отвести глаза от этого безобразного шрама. Он, вероятно, хотел что-то ответить, но так ничего и не сказал. Да и что тут скажешь.
Николсон быстро прошел мимо, кивнул Уиллоуби и остановился перед девушкой. Капитан Файндхорн внимательно смотрел на него, но Николсон этого не замечал.
— Добрый вечер, мисс Драчман, — спокойно, дружеским тоном поздоровался он. — Все ваши пациенты хорошо устроены, с ними все в порядке?
— Да, спасибо, сэр.
— Не называйте меня «сэр», — раздраженно сказал он. — Я вас уже просил об этом.
Он поднял руку и легко дотронулся до изуродованной щеки. Она не отклонилась, но на миг синие глаза на спокойном лице расширились.
— Полагаю, это сделали наши маленькие желтые братцы? — Голос был таким же бережным, как и рука.
— Да, — кивнула она. — Меня схватили возле Кота-Бару.
— Штык?
— Да.
— Штык с зазубринами, с какими ходят на парады, верно? — Он близко рассмотрел шрам, узкую глубокую рану на подбородке и рваные края шрама у виска. — Вы в это время лежали на земле?
— Вы очень догадливы, — медленно произнесла она.
— Как вам удалось спастись? — с любопытством спросил Николсон.
— В бунгало, которое мы использовали как полевой госпиталь, вошел большой человек. Очень большой, рыжеволосый, сказал, что он из Арджиллского полка или что-то вроде этого. Он отнял штык у ранившего меня солдата и попросил меня отвернуться. А когда я повернулась, японец лежал на полу мертвым.
— Ура арджиллцам, — пробормотал Николсон. — И кто вам зашил эту рану?
— Тот же самый человек. Он сказал, что не очень хорош в таких делах.
— Да, можно было сделать лучше, — признал Николсон. — И такая возможность остается.
— Шрам безобразен, — сказала она, повысив голос на последнем слове. — Я знаю, что он безобразен. — Она на миг опустила глаза, потом взглянула прямо на Николсона, пытаясь улыбнуться, но улыбка получилась не очень радостной. — Шрам вряд ли улучшает внешность, не так ли?
— Все зависит от точки зрения. — Николсон ткнул большим пальцем в сторону второго помощника. — На Вилли такой шрам выглядел бы хорошо, потому что он просто старая перечница, но вы женщина. — Он помолчал, задумчиво глядя на нее, а затем продолжал: — На мой взгляд, вы более чем хорошенькая, мисс Драчман, вы — красавица, и на вас этот шрам выглядит совершенно безобразно, извините меня за такие слова. Вы должны отправиться в Англию, — резко закончил он.
— В Англию? — Высокие скулы ее покрылись пятнами. — Не понимаю зачем.
— Да, в Англию. Я абсолютно уверен, что в этой части света нет хирургов, хорошо делающих пластические операции, но в Англии они есть. Человека два-три, не уверен, что больше. Вот эти хирурги могут так зачинить ваш шрам, что останется тоненькая полоска, которую вряд ли заметит даже партнер во время танца. — Николсон беспечно махнул рукой. — Конечно, еще придется немножко попудриться и подкраситься.
Она молча смотрела на него без всякого выражения. Потом ответила спокойно и равнодушно:
— Вы забываете, что я сама медсестра. Поэтому я вам не верю.
— "Нельзя быть твердо уверенным в том, о чем ты меньше всего знаешь", — произнес Уиллоуби.
— Что? Что вы сказали? — удивленно спросила девушка.
— Не обращайте на него внимания, мисс Драчман. — Капитан Файндхорн шагнул к ней и улыбнулся. — Мистер Уиллоуби хочет создать впечатление, что у него всегда имеется наготове подходящее изречение. А мистер Николсон и я знаем, в чем дело: он их придумывает сам по мере необходимости.
— "Будь ты так же крепок, как лед, так же чист, как снег, но и тогда не избегнешь клеветы", — покачал головой Уиллоуби.
— Не избегнешь, — согласился Файндхорн. — Но он прав в том, мисс Драчман, что вам не нужно так вот сразу выражать свое недоверие. Мистер Николсон знает, что говорит. Он сказал, что в Англии есть три таких человека. Так вот, один из трех — его дядя. — Он махнул рукой, пресекая дальнейший разговор на эту тему. — Я вызвал вас сюда не для того, чтобы обсуждать проблемы хирургии или обмениваться любезностями. Мистер Николсон, кажется, у нас кончилось...
Он резко оборвал фразу на полуслове и крепко сжал кулаки, когда над его головой, заглушая его слова, внезапно загудела сирена. Резкие, отрывистые, ударяющие по ушам звуки, заполнившие все замкнутое помещение кают-компании: два длинных гудка, один короткий, два длинных, один короткий — сигнал тревоги, требующий срочных действий.
С севера и востока вдоль далекого горизонта погромыхивал гром, сопровождаемый сверканием молний. Повсюду вокруг пролива Рио, окаймляя изнутри око тайфуна, над их головами в едва заметных облаках накапливались и падали на палубу первые, крупные, как бы пробные капли дождя. Ударяли по крыше рулевой рубки «Виромы» так тяжело, так медленно, что каждый удар можно было услышать и сосчитать. На юге и западе дождя и грома не было, только изредка над островами сверкала зарница. После дальнего отблеска зарницы темнота становилась еще непроницаемее.
Но все же не совсем. В пятый раз за две минуты наблюдатели на мостике «Виромы», прижимая к напряженным глазам ночные морские бинокли, ловили один и тот же подаваемый из тьмы к юго-западу от судна сигнал — серию из шести-семи вспышек, очень слабых, длящихся не более десяти секунд.
— Двадцать пять градусов по правому борту, — пробормотал Николсон. — Я бы сказал, что источник сигналов находится в воде. И он неподвижен.
— Во всяком случае, движение настолько незначительно, что практически его не стоит принимать во внимание. — Файндхорн опустил бинокль, протер уставшие глаза тыльной стороной ладони и вновь поднял его в ожидании новых сигналов. — Послушаем ваши размышления вслух, мистер Николсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40