Надо срочно его отвозить (хорошо, что она недавно купила детские вещи и теплое одеяло, и корзинку,) Пока не рассвело, его надо срочно увозить! Наташа уже приходила в себя, ничего не болело, а на руках у Нинки лежал её сын! Он - живой! Она спасла его! Как? Бог спас, - упрекнула она себя строго.
Наташа сказала Нинке:
Дай мне ЕГО, - и столько было твердости в её голосе, что Нинка дала и сказала: ты покорми его, сунь в ротик сосок. Наташа почему-то знала, как это делается, но ребенок не сразу нашел сосок и не сразу стал сосать.
А Нинка вдруг сказала: у него за ухом пятно родимое, как бабочка. Наташа отвернула простыню и увидела черное пятно, за ухом, действительно, похожее на бабочку.
Марина стояла молча, злая, как пес. Нинка-то смотается, положив денежки в карман, а Марине оставаться и тут с этой разбираться. И кормит! Теперь вот она не захочет отдавать. А что Марине делать? Ведь Наташка к мамочке отправится, а та выжмет из неё соки и все про них узнает и мало им не будет.
И Марина сказала Нинке: я вижу, ты намылилась отсюда! Не-ет, дорогая моя, ты сейчас её уломаешь, да побыстрее, а то меня уже ждут, мы так договорились! (как договорились? С кем? Когда? - этого Нинка не понимала, но кивнула. Ox, и крученая эта девка - Марина.
- Я тут. с тобой совсем голову потеряла. - Сказала Марина. Она быстро вытащила из-под стола корзинку, высоконькую и широкую, хорошо плетеную, в корзину положила тряпок каких-то и одеяльце, вполне новое, байковое. Нинка стояла ни жива, ни мертва: во, хватка у бабы!
Она только сказала: ты носовой платочек возьми, рот ему прикроешь, холодно ведь, а он и так еле дышит.
- Помрет? - быстро спросила Марина.
И Нинка ответила уверенно: нет. Крепенький парнишка, выживет. - ...Но ведь его же выхаживать надо, думала Нинка, а тут на холод, к какой-то тетке, которая ждет, а сама, наверное, и обращаться-то не умеет. Нинка засомневалась и в существовании бабы, которая ждет... Подбросит Маринка ребеночка куда-нибудь, - вдруг отчетливо пришло Нинке в голову и она затряслась - такого у неё ещё не было. Ох, и баба эта Маринка, ох, и баба!
Ну, выживет так выживет, не наша с тобой забота, сказала лихо Марина.
Наташа лежала на диванчике в холле и смотрела на ребенка.
Увидев Марину, привстала на диване.
- Марина! Я не хочу! Он мой! Дай мне его! - закричала Наташа, обливаясь слезами.
Нинка думала, что чокнется. Она стала уговаривать Наташу: да ты что? Ему там лучше будет...
Марина резко перебила:
Мы договорились? Договорились! Нечего теперь рыдать. Захочешь, я сказала, возьмешь назад, а сейчас я его отнесу. - Ты здесь, - кивнула она Нинке и выскочила за дверь.
Наташа и Нинка остались одни. Наташа уже без слез смотрела перед собой остановившимися глазами.
- Как я теперь буду? Нина! Скажи мне?
Нинка сказала рассудительно:
Ведь ты же сама с Маринкой договаривалась? А теперь что, на попятный? Кто так делает?
Наташа прошептала:
- Но я же не знала...
Тут Нинка даже обозлилась:
Все вы ничего не знаете! Трахаетесь, потом орете, что мужик виноват, виноватого ищете! А ты раньше не подумала, а? Как будешь рожать, чего с ребенком делать? Мамаши своей боишься, вот что! А теперь - родила, увидела и страх потеряла. Раз люди хотят, они его выходят, пылинки сдувать будут. Лучше, чем родные относятся! А тебе надо сейчас ещё вот что: грудь перетянуть, чтоб молоко не перегорело, грудница будет, намаешься с нею.
Нинка вдруг почувствовала к Наташе неизъяснимую жалость.
- Давай грудь перетяну, пока я тут, а то Маринка напортачит.
Нинка встала, пошла за полотенцем, заставила Наташу сесть.
Наташа хотела сказать, как же она будет кормить своего сыночка, если у неё не будет молока, но после родов, страха, ужаса от того, что с ней нет её ребеночка, она так ослабла что ничего не могла вымолвить. И как только Нинка закончила перетягивать, упала на подушку и провалилась в забытье. И ничего уже не слышала и не знала.
Марина приехала довольно скоро, ей повезло. На улице стояло у подъезда такси с зеленым огоньком. Она плюхнулась на заднее сидение, моля Бога, чтобы "этот" не запищал. Но он пищал так слабенько, что водитель и не услышал бы.
А в Текстильщиках было так. Марья Павловна, женщина средних лет, действительно хотела ребенка, но с годами смирилась. Она была на инвалидности по сердечной болезни и вязала на дому кофты, костюмы, платья.
Муж вот-вот должен был уйти на пенсию - он работал на АЗЛК мастером, человек тихий, непьющий, спокойный, - денег им вполне хватало.
Одолевала Марью Павловну бессонница, она засыпала под утро, читала. И сейчас, когда начало потихоньку светлеть за окном, она отложила книгу и собиралась заснуть, как ей показалось, что прошелестели у входной двери какие-то шажочки и будто бег вниз. Она прислушалась: тихо. Что это было? Она хотела разбудить мужа, чтобы он посмотрел, но пожалела: ему и так скоро вставать. Сама не маленькая - посмотрит в глазок. Тихо, в тапочках, подошла она к двери, посмотрела. Никого. Но тут она услышала что-то вроде слабого писка. Котенка подбросили? Не будет она открывать: мало ли что, может, гадость какая-нибудь. Марья Павловна до жути боялась крыс. Писк повторился...
- Саня, Саня, - стала будить она мужа, - проснись, пожалуйста.Что-то у нас под дверью не в порядке.
Саня, он же Александр Ростиславович, с трудом раскрыл глаза:
О Господи, какая же рань! Что ты, Маша? Кто там под дверью? - и как все люди, которым в данную минуту не хочется двигаться, добавил: наверное, тебе приснилось.
Нет, мне не приснилось, сначала кто-то подошел, потом убежали так тихонько, будто на цыпочках. А потом этот жалобный писк.
- Писк? - удивился муж. - Ну уж это ни в какие ворота, - и поняв, что она все равно от него не отстанет, пошел к двери. Александр Ростиславович открыл дверь и увидел корзину с тряпьем, что-то там ещё было, и он, понял сразу, ощутил: ребенок!
- Маша! - закричал он. - Это ребенок! - Он наклонился и увидел маленькое личико, красненькое и напряженное от плача-писка.
Мария Павловна не поняла, чего больше в его голосе удивления или радости, потому что как раз недавно они говорили о том, что хорошо, что не взяли ребенка, что уже стары и не сильно здоровы, а ребенку нужен уход. Они хотели тогда, давно - маленького, чтобы он знать не знал, кто его настоящие родители. Марья Павловна подошла к мужу, и они вдвоем, как завороженные, смотрели в корзинку, где шевелился крошечный ребеночек.
Они враз взглянули друг на друга...
- Ну, что будем делать? - спросил муж.
- Как - что? - Возмутилась Марья Павловна. - Надо его взять в дом, что он так и будет лежать здесь перед дверью? Или ты собираешься закрыть дверь и пойти спать? - она сердито посмотрела на мужа.
Он забормотал: что ты, Машенька, что ты! - И, взяв корзинку за ручку, внес в дом маленького сыночка Наташи.
Они развязали осторожно тряпье и открылся крошечный новорожденный, мальчик.
Марья Павловна даже прослезилась: Боже, какой крошка! Они перенесли ребенка в комнату и сели около. Он вроде бы перестал пищать, и они оба время от времени наклонялись послушать: дышит ли? Первым, прокашлявшись, высказался Александр Ростиславович:
Знаешь, мне кажется, мы должны созвониться с Домом младенца и отдать его туда. Там, по крайней мере, знают, как обходиться с такими маленькими, - и, увидев какое-то жесткое выражение лица жены, добавил: - Но мы будем следить за ним и ходить, и вооб-ще...
Я думаю, - сурово сказала Марья Павловна, - что в Дом мы успеем его отнести! Ты помнишь, как мы хотели ребенка? Хотели? Вот вам! Ах, вы уже расхотели! Как быстро! Значит, так и хотели! Да если хотели по-настоящему, то ничто не помеха. Он нам ниспослан, это понимаешь, Саня?
Ты, как всегда, права, моя дорогая, - сказал муж, - но как все это? Я плохо представляю...
Ничего. Сдюжим. Во-первых, у Надюшки из третьего подъезда ро-дился тоже мальчик несколько дней назад, Надюшка запивается молоком, и они собираются сдавать его в молочную кухню. Я Надюшку предупрежу, чтобы никому ни слова, они люди порядочные. Хотя все равно узнается... Вот такие планы, мой дорогой.
Наташа проснулась от холода. Ей показалось, что она спала долго и теперь вечер (так оно и было). Сразу она ничего не вспомнила и минуту лежала, не понимая, почему так трудно дышать: сдавило грудь. Она потрогала грудь, наткнулась на полотенце и тут вспомнила все. И не заплакала, не задрожала. Она сама себя лишила сына. Из трусости. Наташа ненавидела себя.
И теперь она должна жить по другим законам - законам женщины, совершившей грех. - Никаких мужчин, - ей стало даже противно при мысли обо всей этой грязи с ними. Она не мыслила себе, что при - дет домой и начнется старая жизнь с маминым беспокойством, с па - пиной добротой к ней, всегдашними её оправданиями... Она уже другая, и это не для нее.
Из комнаты выползла заспанная Нинка, подошла к Наташе, спро - сила:
Ну как, оклемалась? Пройдет! Это быстро проходит. Ниче-го.
Марина вышла, как бы веселая, бодрая и довольная, и сказала:
Ну, можно нас поздравить: все в порядке, мальчонка в хороших руках, Если ты передумаешь, - сказала Марина, повернувшись впрямую к Наташе, - то скажи мне, я думаю, сумею уладить.
Марина несколько удивленно и растерянно замолчала. Она-то ожидала совсем другого: слез, просьб, расспросов, истерики, всего, но только не полногоого молчания. И Нинка вякнула, поняла, что Марине надо помочь.
А люди-то хоть не голь перекатная? - спросила она.
Ты что - голь! - возмутилась Марина, но быстро поняла, что слишком превозносить их нельзя и снизила тон: - Среднего достатка. - Маринке нужны деньги и очень!
Наташа считала, что обязана Марине и, сделав вид, что ничего в подводныых течениях не понимает, сказала:
Я бы хотела как-то помочь им, хотя бы первое время, самое трудное... Как это сделать? Может быть, просто я тебе отдам деньги, Марина, а ты уж по своему каналу их передашь? Но только не сейчас, как ты понимаешь. У меня нет ни копейки.
Марина вспыхнула. Вот тебе и благодарность, вместо спасибо.
А мне-то что! - сказала она равнодушно. - Твой сын, твои деньги, твоя забота. Мне легче будет, если ты ничего давать не будешь, мне хлопот меньше, а вот адреса пока я тебе не дам. Надумаешь взять, тогда поговорим.
Не надумаю. Я решила, - сказала Наташа
И опять остолбенели обе помощницы. Ну, дает Наташка!
Попрощались они с Мариной легко и свободно, будто посидели вечерок и завтра, встретятся снова. Обе были на пределе.
О деньгах - мимоходом, о ребенке - ни слова, о кольцах, серьгах, тем более. Пока. Ну, пока. Созвонимся.
БЛУДНАЯ ДОЧЬ НА ПОРОГЕ
Светлана сидела в гостиной и курила (последнее время она пристрастилась к курению. Настроение было гадостное. Сашка работал в двух школах, взял часы на два языка - получалось ничего, но... Но разве этого она хотела? Сашке надо помочь ( и - главное! - Наташке).
А что Наташке надо помочь, - это она чувствовала. Но как помочь, когда не знаешь где она и что с ней?
В дверь позвонили. Кто там еще?.. Так не хочется открывать! Сашке ещё рано.
Но открывать надо. И Светлана открыла дверь. За дверью, с чемоданом в руке, стояла её дочь, бледная, похудевшая, даже, скорее, не похудевшая, а осунувшаяся и какая-то другая - выражение лица не Наташки, - веселое и открытое, а отчужденное и замкнутое, но, правда, когда Наташка увидела маму, лицо её изменилось, снова стало открытым и добрым, и в глазах появились слезы, но как-то сразу все это ушло. И опять - чужое, замкнутое.
Светлана настолько не ожидала дочь, что как-то даже осела. Но тут же кинулась к ней и заревела, шепча: - Доченька моя, родная. Наконец-то ты дома...
Она схватила у Наташи чемодан, довольно легкий, что её удивило, потому что Наташа взяла с собой много разной одежды.
Светлана волновалась и не могла найти контакт с этой какой-то новой Наташкой.
Сейчас я поставлю чай, обеда ещё нет, знаешь, отец работает в школе, скоро уже должен придти, а я все сидела и курила, я даже курить начала...
Светлана говорила и говорила, а Наташа молчала, и Светлана оворила для того, чтобы, не дай Бог, не замолчать и не наступило бы страшное молчание, она чувствовала, что так может случится.
У меня вчерашние пирожки есть, я тебе разогрею, голодная ведь. - Вы на самолете? - На поезде, - опять, как-то странно напряженно сказала Наташа, в плацкарте. Достать купейный не могли.
Светлана всплеснула руками:
Да что ты говоришь! Вот кошмар! Потому ты и бледная, спала, наверное, кое-как? - Вообще не спала, - ответила Наташа. - Ладно, отдыхай, я сейчас чай согрею и тогда поговорим. - И убежала на кухню, где встала у плиты, сжала руки и чуть не завыла в голос: что-то явно с Наташей случилось! Но что? И как ей об этом узнать? У НЫНЕШНЕЙ Наташи фиг что узнаешь, это Светлана поняла. И ещё она подумала, что будь это полгода назад, и устрой Наташа гораздо более мелкую провинность, она, Светлана, уже орала бы на весь дом.
Теперь она чувствует, что нельзя кричать и тем более оскорблять. ТАКАЯ Наташа возьмет и уйдет, не сказав ни слова.
А Наташа размышляла. Сейчас кульминация, самый трудный момент, после уже либо проскочит, либо нет. Но будет все равно легче. Яснее, по крайней мере.
Что мама о краже ещё не знает, она поняла. Не такой её мама человек, чтобы ничего не сказать и принять с такой любовью, толью (отчего все же? Что не писала? Да. Но ещё что-то. Она, конечно, не догадывается обо ВСЕМ, но что-то сердцем чует. И не стала смотреть на неё СВОИМ испытывающим взглядом, пронзающим, казалось, насквозь, а ушла на кухню и не идет. Это так хорошо!).
Милая моя мамочка, ты даешь мне привыкнуть к дому после всего, даешь мне право на вдох и выдох, на длинные минуты, чтобы собраться, взять себя окончательно в руки: Наташа впилась ногтями в руку.
Наташа пошла на кухню. Господи! Их кухня, не Маринкина, а родная кухня, которую, оказалось, она любит, да, вот так вот - любит. Нужно было столько отсутствовать и столько пережить, чтобы понять это. Она постояла, посмотрела по сторонам, вздохнула, вернее, вдохнула знакомый, свой запах. Все забыть.
Наташа взяла чайник, блюдо с котлетами и пошла в столовую.
Светлана улыбнулась ей. Боже! Такое изможденное, несчастное, но жесткое лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41