Луньков и Сорока сами легли за пулеметы, чутко следя за врагами. Весь день прошел в ожидании неравного боя. Лежали на снегу, грызли всухомятку мороженое мясо и окаменелый хлеб. Разговаривали вполголоса, курили в рукав.
К вечеру на дороге показались броневики и автомашины с оккупантами. Партизаны приготовились к отражению атаки. Мигом забыли о холоде, недоедании, многодневной усталости.
Но план Лунькова блестяще оправдался. Карателям даже в голову не пришло, что партизаны находятся так близко к их гарнизону. Эсэсовский батальон проехал мимо, в направлении на Таковище.
Партизаны повеселели, напряжение спало, и парней вновь стал одолевать мороз. Надвигалась ночь, оставаться здесь дальше не имело резона.
В километре находилась деревня Жданове, свободная от противника. После тщательной разведки командиры бесшумно ввели в нее отряды и расположили ребят на отдых по избам.
Выставив усиленные пулеметами дозоры, решили дать отрядам трехчасовой отдых. Мотевосян, Сорока и Луньков обходили избы, предупреждали партизан о нависшей опасности, требовали спокойствия и запрещали спать.
В час ночи 28 января командиры выстроили отряды в походную колонну и повели ее в Гресский лес. Это был всегдашний партизанский маневр: каратели за время с 24 по 27 число прочесали наш район, разгромили покинутые лагеря и согласно своей логике считали местность очищенной от вооруженных патриотов. Значит, пришла пора вновь заселять прочесанный лес.
Слегка отдохнувшие партизаны шагали веселей. Их согревала мысль, что закончились блуждания по территории, нашпигованной гитлеровскими молодчиками, что впереди их ждут обжитые базы, тепло, безопасность, покой.
Миновали контролируемую противником дорогу и на опушке остановились. Разведка донесла, что путь в Гресский лес перекрывает мощный эсэсовский заслон. Чтобы при его обходе не нарваться на другие карательные части, приняли решение подождать, пока заслон уйдет. Жить подолгу на природе фашисты не умели, их тянуло в хорошо натопленные дома городов и райцентров, под прикрытие танковой брони, колючей проволоки и дзотов.
И опять расчет партизанских вожаков оказался верен, в восемь часов вечера оккупанты снялись с места и двинулись к Поликарповке. Оба отряда тихо пошли следом за ними. В Жилин Броде и Березинце неприятеля уже не было, до большого леса оставалось три-четыре километра. Поликарповку обошли по снежной целине, пользуясь глухой темнотой. Однако фашистский гарнизон расслышал скрип полозьев и стал палить по звуку. Бесприцельная стрельба не причинила колонне урона, партизаны вышли на шоссе, чтобы запутать следы, затем по проезжей просеке углубились в чащу и повернули к зимним лагерям.
В километре от базы сделали привал. Разведчики сообщили, что лагеря Сороки и Мотевосяна сожжены. Люди приуныли. Другая разведгруппа донесла, что лагерь спецотряда цел, но заминирован. Луньков спросил:
- Как заминирован?
- А так,- сказали разведчики,- везде надписи сделаны "Осторожно, мины!"
- Надписи-то на русском языке?
- На русском.
- Здорово! - воскликнул Алексей.- Это же наши, советские надписи. Военная хитрость называется!
Ликование партизан после этой реплики можно представить. В полдень 29 января оба отряда плотно набились в уцелевшие землянки нашего зимнего городка.
- Вот и все,- закончил начштаба.
Мы закурили самосад. Я поинтересовался:
- Натерпелся страху?
- Только в самом начале,- откровенно сказал Луньков.- Когда испугался за сумку.
- А я плена боюсь,- признался я другу.- И не потому, что пытать будут. По иным, чисто моральным причинам.
- Понимаю,- сказал Алексей. Он всегда слыл человеком сообразительным.
- Адъютанту Малеву приказал в случае, если буду без сознания и не смогу застрелиться, сделать два дела. Первое - срезать с меня полевую сумку, второе - добить насмерть.
- Понимаю,- повторил Алексей.
- В этом мире есть штуки пострашней физической смерти,- сказал я.- Ты давно в органах, ты знаешь.
- Знаю,- печально согласился Луньков.- Зато, кроме плена, ты ничего не боишься. Потому и командуешь нами, грешными.
Зарево победы
Новые имена
Как провезти взрывчатку? - Связной Степан Ходыка. - Нормальное человеческое неустройство.- Патриоты идут на смертельный риск. - Летят под откос поезда.
После сокрушительного разгрома гитлеровских войск под Сталинградом Советские Вооруженные Силы в течение января - марта 1943 года провели целый ряд успешных наступательных операций. Сильные удары по врагу были нанесены на Северном Кавказе, на Верхнем Дону, под Ленинградом, на Курском и Харьковском направлениях и в Донбассе. Немецко-фашистская армия потерпела невиданную в истории катастрофу. Завершился коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны. Линия фронта переместилась далеко на Запад. Было положено начало массовому изгнанию врага с советской земли. Над миром уже алело зарево неизбежной и окончательной победы над фашистскими захватчиками.
Но враг еще был силен, не терял надежды изменить стратегическую обстановку на фронте в свою пользу и яростно огрызался. Оказывая помощь Советской Армии, чувствительные удары по вражеским тылам по-прежнему наносили славные советские партизаны. Фашисты бесились и злобствовали. Организовывали против партизан одну за другой карательные экспедиции.
Зимняя карательная экспедиция в южной части Минской зоны окончилась для врага, как и прежде, неудачей. Противник потерял в атаках более 80 солдат убитыми и такое же количество ранеными. А в четырех партизанских отрядах, включая наш спецотряд, было ранено 10 человек и около 10 бойцов получили обморожения.
В результате борьбы с карателями еще больше возросла ненависть партизан к фашистским захватчикам, окрепла воля к победе, отточилось боевое мастерство, закалился дух. Я вижу закономерность в том, что с каждым новым периодом освободительной войны враг все больше проигрывал как в военном, так и в моральном отношении, а силы патриотов неизменно увеличивались. Особенно заметно проявилось это в зиму 1942/43 года, когда на фронте Красная Армия нанесла захватчикам решающие удары, изменившие весь ход исторического поединка с гитлеризмом в нашу пользу.
Вернувшись на постоянную базу в Гресский лес, отряд особого назначения возобновил работу на Минск. Прежде всего мы задумались над тем, как доставить в город взрывчатку для наших подпольных групп.
Конечно, самый простой способ был такой: дать нашим оперуполномоченным Михаилу Гуриновичу и Максиму Воронкову тол, маломагнитные мины и сказать: "Прорывайтесь в Минск, ребята". Они бывали там не однажды, люди опытные, надежные, что-нибудь придумают. Но я и сам не любил и другим не советовал пользоваться шаблонными ходами в нашей опасной работе. Зачем же уподобляться неприятелю, который часто проигрывает из-за своей догматической тактики? Воронков и Гуринович удачно пробирались в город налегке. Тяжело нагруженные мешки за плечами придадут им не только иной внешний вид, но и другое внутреннее состояние. Вероятность, что оккупанты заинтересуются ими вплотную, вырастала в десятки раз, а это грозило неминуемым провалом. Безрассудно рисковать жизнями своих боевых товарищей я не мог и не имел права как коммунист и командир.
После сталинградской победы в отряд было принято 34 добровольца, все люди проверенные, с хорошими рекомендациями, в большинстве местные жители. Я беседовал с ними, нащупывая связи для транспортировки взрывчатых материалов, и поручил такую же задачу другим офицерам и разведчикам Дмитрия Меньшикова, подробно изучавшим окрестное население, советовался с партизанскими командирами, чьи базы были неподалеку.
Мои люди заинтересовались личностью лесного объездчика Туркина, жившего с семьей в пяти километрах от нашего лагеря, и некоторое время внимательно изучали его. Туркин был замкнут, нелюдим, обязанности свои выполнял исправно. С немецкой администрацией поддерживал ровные отношения, не лебезил перед оккупантами, но и не саботировал их распоряжения. Время от времени на его усадьбу в сопровождении сильного конвоя наезжали мелкие чины гитлеровских учреждений и здесь, вдали от начальства, устраивали пикники.
Нетрудно было, разумеется, устроить засаду и перестрелять любителей лесных прогулок и самогона. Однако наши планы в отношении Туркина были серьезнее и глубже. Агентурные сведения не давали повода заподозрить его в связях с фашистской службой безопасности, и мы решили привлечь объездчика к нашей работе. То обстоятельство, что немцы считали его лояльным, могло служить ему надежным прикрытием.
Мои автоматчики остановили Туркина на лесной тропинке, я вышел из кустов и сказал:
- День добрый, Всеволод Николаевич. Извините за беспокойство. Давно наслышан о вас, а повода для знакомства не было.
Туркин, полный, краснолицый от постоянного пребывания на свежем воздухе, не испугался и не удивился. Звездочки на шапках сказали ему о нас все. Я назвал свою партизанскую фамилию.
- Знаю вас,- ответил объездчик,- соседи, можно сказать.
- Давнишние,- подтвердил я.- Надеюсь, и заботы у нас общие?
- Как взглянуть,- невесело проговорил Туркин.- Иной меня за Иуду сочтет.
- И ошибется. По нашим данным, вы человек честный. Есть желание участвовать в нужном деле?
- Желание есть. А доверите?
- В Минске часто бываете?
- Частенько.
- У вас и грузовичок имеется, законный пропуск от властей...
- По делам службы езжу на лесозавод.
- Не смогли бы гостинец знакомым подбросить?
- А кто ваши знакомые?
- Они зайдут за гостинцем к хорошему человеку, у которого вы его оставите. Есть такой человек в городе?
- Человек есть. А как он узнает ваших знакомых?
- Кто такой, кого рекомендуете?
- Борис Велимович, инженер лесозавода. Где ваша посылка, когда везти?
- Об этом мы вам сообщим. До скорой встречи, Всеволод Николаевич.
- До скорой, товарищ Градов...
Мы скрылись в зарослях, где нас поджидали сани, сели на них и спустя двадцать минут приехали в лагерь. Я дал задание срочно по агентурным каналам навести справки об инженере лесозавода Велимовиче. Ответ пришел быстро и был положительным: Велимович настроен патриотически, к захватчикам относится с ненавистью, его сотрудничество с вражеской контрразведкой исключено.
Приготовили посылку в город: мешок с 20 килограммами тола и мешок с капсюлями и бикфордовым шнуром. Назначили встречу Туркину. Он ждал нас на заснеженном шоссе с полуторкой. Взял мешки и положил их в открытый кузов.
- А не опасно? - спросил я.- Если патрули заинтересуются...
- Они интересуются тем, что запрятано,- объяснил Туркин.- Всю машину бывало обшарят и обнюхают. А что на виду, их не касается: значит, груз пустяковый, легальный.
- Ну-ну,- сказал я.- Вам лучше знать, Всеволод Николаевич. Однако будьте осторожны. За эти гостинцы мигом в СД угодите.
- Довезу! - храбро ответил новый подпольщик и на всякий случай осведомился: - Не взорвутся?
- По отдельности не взорвутся,- заверил я и проинструктировал: - Через некоторое время к Велимовичу придет человек, спросит: "Нет ли у вас подходящего материала для ремонта дома?" Велимович должен ответить: "Материал есть, посмотрите его сами". После этого человек заберет посылку. Повторите пароль и отзыв.
Туркин повторил несколько раз, пока я не убедился, что условные фразы он запомнил в точности и накрепко.
- Больше никаких разговоров с пришедшим вести не следует. Ни о чем не спрашивать, ничего не сообщать. И по возможности ни одного свидетеля! Наши дела не терпят любопытства, болтовни, огласки. Закончим войну - наговоримся досыта.
- Понятно, товарищ командир,- сказал Туркин, сел в кабину и уехал.
Мы с надеждой посмотрели вслед грузовику. Теперь необходимо было передать подпольщикам в Минск адрес Велимовича, пароль и отзыв. И эту задачу я решил выполнить, не рискуя жизнями Воронкова и Гуриновича.
Командир отряда имени Калинина Второй Минской бригады майор Леонид Иосифович Сорока с похвалой отзывался о своем связном Степане Ходыке, проживавшем в селе Озеричине, километрах в тридцати южнее белорусской столицы. Я связался с майором, он пошел нам навстречу, как это всегда бывало между партизанскими вожаками, передал связному приказ выполнять наши задания, а мне сообщил пароль для встречи с Ходыкой: "Мы от Алексея".
Возле Озеричина, в селе Пережире, жила двоюродная сестра оперуполномоченного Гуриновича, бывшая учительница Василиса Васильевна Гуринович. Ее муж и сын с 1941 года воевали в отряде Николая Прокофьевича Покровского "Беларусь", с которым мы встречались и взаимодействовали в первые месяцы нашего пребывания на временно захваченной врагами советской земле. Она давно поддерживала контакты с партизанами, но умело их скрывала, а продуманным поведением и знанием немецкого языка смогла усыпить подозрительность оккупационных властей, с особой ненавистью относившихся к представителям народной интеллигенции. Посовещавшись в штабе, мы рассудили, что Василису также надо использовать для связей с минскими товарищами.
В Озеричино я отправился в сопровождении Воронкова, Гуриновича и группы автоматчиков. На двух санях мы быстро проехали партизанскими дорогами от лагеря до села, нашли дом Ходыки и шепнули хозяину пароль. Степан, внешне неприметный, забитый деревенский мужичок, заросший бородой и давно не стриженный, оказался опытным конспиратором. Он проверил, нет ли за нами "хвоста", расторопно укрыл лошадей в сарае, а нас по одному впустил в избу.
- Об охране не беспокойтесь,- сказал он мне.- Во всех концах села живут свои люди, в случае чего - предупредят. У немцев разведка хитрая, да куда ей до нашей. Нам каждый кустик звонок дает. Значит, вы от Алексея.
- От Алексея. Инструкцию получили, товарищ Ходыка?
- Получил. Делать все, что скажете.
- Василису Гуринович из Пережира знаете?
- Кто ее не знает, учителку-то.
- Не смогли бы привезти ее сюда?
- Почему бы нет. Пусть маленько стемнеет, а то в райцентре Руденске большой гарнизон, всего четыре-пять километров отсюда, так днем они шастают взад-вперед по окрестности, зато ночью и духа ихнего нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77