Я вслушивался в ночные шорохи и потной рукой сжимал рукоятку пистолета.
Так прошло несколько часов. Послышалось тарахтение телеги. Я приготовил пистолет. Однако у шалаша появились мои новые друзья - Ионас с женой. По словам Ионаса, полицейский патруль уехал, опасность пока миновала и можно возвращаться на место.
Ионас оказался истинным другом - верным, терпеливым и заботливым. Он принял все меры, чтобы мое пребывание на хуторе никто не обнаружил, ездил к врачу, привозил лекарства, растирал мне больные ноги и вообще делал все возможное. Такое же сердечное участие в моей судьбе проявила его жена, миловидная спокойная женщина, понимавшая мужа с полуслова. Она сытно кормила меня, ухаживала, как за родным сыном, и мои страдания заметно уменьшились.
Законы конспирации требуют от подпольщика не задерживаться долго на одном месте. Как ни жаль было расставаться с этой замечательной семьей, однако я настоял, чтобы Ионас перебросил меня на другой хутор. Он выполнил мое желание и отвез в дом своего родственника. Здесь ко мне проявили тоже трогательное внимание, и вскоре я почувствовал, что болезнь отступает.
На этом хуторе меня часто навещали Ионас и местные коммунисты, и наши беседы затягивались далеко за полночь. Мы горячо обсуждали события, связанные с подготовкой и отменой вооруженного восстания. В наших разговорах было немало горечи и досады, однако общее настроение здешних товарищей не было упадочническим, я отчетливо видел, что партия создала на местах крепкие, боевые революционные кадры.
Перед тем как я продолжил свой путь в литовскую столицу, местные коммунисты попросили меня помочь им ликвидировать злейшего врага революционного народа, палача и карателя полковника буржуазной армии Плехавичуса. Он жил в то время неподалеку, в своем имении Жемайтии, формировал вооруженные отряды из разного сброда - кулаков, националистов, уголовников, готовил их для кровавых акций против рабочих и крестьян.
Со своими новыми друзьями я детально обсудил эту задачу и разработал план покушения на главаря контрреволюции. В помощники я взял Ионаса и еще одного молодого коммуниста, он шел с нами в качестве проводника.
Ночью отправились в дорогу. В районе Кретинга - Паланга остановились у кузнеца, активного участника здешней подпольной группы. Его кузница находилась у самой реки, как раз на повороте шоссейной дороги. Отсюда до имения Плехавичуса оставалось четыре километра. Проводник ушел обратно, а мы с Ионасом поселились на чердаке у кузнеца и нигде не показывались. У нас были пистолет, фотография Плехавичуса, кузнец снабдил нас немецкими гранатами на длинных деревянных ручках.
Подпольщики, следившие за полковником, сообщили, что каждое воскресенье он проводит со своими подонками военные занятия, а к вечеру в одиночестве возвращается пешком домой. Мы рассудили, что самое удобное - устроить засаду на дороге.
Ранним утром первого ноябрьского воскресенья мы спрятались у дороги, надеясь застать Плехавичуса врасплох, когда он только отправится к месту сбора своих черносотенных отрядов. Миновало несколько часов - полковник не показывался. Около полудня к нам прикатил на велосипеде кузнец и сказал, что его в Паланге нет, выбыл куда-то. Пришлось вернуться в кузницу. Сидим, разговариваем, собираемся обедать. Глянув ненароком в окно, я увидел, что вдоль берега реки идет черноусый мужчина в защитном английском френче, со стеком в руке. Похлопывает стеком по голенищу, жмурится на солнышко.
- Он? - спрашиваю у кузнеца для верности.
- Он,- говорит кузнец и сует мне гранаты.
- Мы с Ионасом мигом выскочили из кузни и, пригнувшись, шмыгнули в придорожные кусты. На ходу договорились: я кидаю гранаты, а он добивает палача из пистолета.
Залегли, отдышались. День ясный, видно далеко вокруг. На шоссе ни подвод, ни людей, если не считать празднично одетой женщины, идущей навстречу Плехавичусу, который с берега уже вышел на дорогу. А мы как раз посередине между ними двумя. Эта случайная прохожая женщина сразу вызвала у меня нехорошее чувство. Я не суеверен, не верю ни в тринадцатое число, ни в черную кошку, ни в бога, ни в черта... Но она, эта молодая нарядная женщина, оказалась тут совсем некстати... Пуля и осколок, они ведь слепые, им наплевать, кто ты. Вот дура, вот дура, шепчу еле слышно, а они идут навстречу с равной скоростью, и с каждым их шагом мы теряем все наши преимущества внезапного нападения с наиболее выгодной дистанции. До полковника остается двадцать метров. Эх, была не была! Кидаю одну за другой обе гранаты и ложусь на дно кювета, жду взрыва. Нет взрыва! Выглядываю из кювета - гранаты крутятся на шоссе, словно деревянные чушки, полковник залег по другую сторону шоссе и открыл по нас огонь. Женщина на шоссе от страха подняла жуткий крик. Все ясно. Ионас от волнения промахнулся, гранаты не взорвались, а Плехавичус и прохожая подняли тарарам на всю округу - покушение провалилось.
Ионас понял это раньше меня и бросился в молодой заболоченный лес. Я, пригибаясь, рванул за ним. К счастью, посланные Плехавичусом пули нас не задели. Ионас бежал резвей, а у меня ко всем неудачам вдруг возобновились резкие боли в коленных суставах. Я потерял друга и в полутора километрах от шоссе сел на опушке леса, чтобы дождаться вечера и тогда идти дальше.
Однако отдохнуть как следует не пришлось. Неподалеку раздались голоса, выстрелы, и я понял, что это погоня. Что тут будешь делать? Бежать не могу, оружия нет - не сдаваться же молодчикам кровавого полковника! Они из меня такую отбивную приготовят... Смертельная опасность подсказала мне спасительный прием. Рядом с лесом чернело вспаханное поле, сгущались вечерние сумерки, и я решил залечь в борозде и накрыться своим черным плащом.
Лежу, вслушиваюсь в звуки приближающейся погони и думаю, есть у них собаки или нет. Если есть - моя маскировка ни черта не стоит, если нет - не заметят. Лежу на сырой земле, страх одолевает, горькие мысли о неудачном покушении, тревога за Ионаса, который, конечно, бегает быстро, да жандармские кони быстрей его... А главная злость у меня на гранаты. И на себя. Не первый год воюю, мог бы заранее догадаться, что гранаты старые, с мировой войны оставшиеся, надо было их сначала опробовать, но, с другой стороны, где ты ее взорвешь так, чтоб не привлечь внимания... И женщина еще эта... Все карты нам спутала. Люди Плехавичуса в такой ситуации не пожалели бы и прохожую, им что, а революции лишних жертв не надо. Не имеем мы права рисковать чужой жизнью, мы же дьявольские тяготы выносим, кровь проливаем за таких вот женщин, детей, стариков, всем им счастья добываем в страшной борьбе... Святое дело чистыми руками делается.
А погоня уже рядом. Гомонят, пуляют в каждый куст, но собак с ними нет. В этом было мое спасение. Прошли мимо, а скоро и голоса их пропали. Полежал я еще немного, встал со стоном, огляделся. Местность незнакомая, темнеет, на небе зажглись первые звезды. Никаких ориентиров. Куда идти? Так всегда бывает: одна неудача тянет за собой другую, третью... Тут спасение одно: взять себя в руки и пойти наперекор беде, иначе конец. Преодолел я боль в коленях, горечь неуспеха, трезво задумался, восстановил в памяти путь, которым попал сюда. Сообразил, что надо вернуться на шоссе - уж оно-то самый верный ориентир. Идти, разумеется, не по середине дороги, а по обочине, чтоб в случае опасности юркнуть в придорожные кусты.
Разыскал шоссе и пошел по направлению к кузнице, помня, что она стоит у крутого поворота. Ночь опустилась тихая, беззвучная. Тревоги дня улетучивались, боль в ногах прошла, и я незаметно оказался вдруг у дома кузнеца. Зашел во двор, и тут меня словно толкнули в грудь. Я остановился, еще не понимая, в чем дело. Во дворе храпели оседланные лошади. Жандармы! Я бросился вон. В кусты, в лес! За плечами чудилась погоня. Остановился, прислушался. Тишина.
К тревоге за Ионаса прибавилась тревога за кузнеца. Я дотошно проанализировал все наши действия за несколько дней пребывания у него. Нет, работали мы чисто, никто посторонний нас на кузне не видел. О нашем предприятии мог знать один лишь друг кузнеца с соседнего хутора. К нему я и решил направиться.
Хозяин был дома, жандармами поблизости и не пахло.
- Как поживает наш полковник? - сразу же спросил он.
- Гранаты подвели,- коротко ответил я.- Где кузнец, что с ним?
- Как только вы ушли на операцию, он сел на велосипед и уехал в имение на вечеринку, чтоб отвести от себя подозрения...
Я облегченно вздохнул, но сказал, что на кузне жандармы.
- Надо ему сообщить,- сказал он.- Я позабочусь. А вам здесь оставаться нельзя, сестра проводит вас куда нужно. Да... Жаль, что этот ирод ушел от суда народа. Но, я думаю, это его чему-нибудь научит. Пусть знает, что подполье не дремлет и что ему несдобровать, если не угомонится.
Хозяин позвал сестру Броню. Она отвела меня в хату, накормила хлебом и молоком, а затем повела на хутор, который я ей назвал. Четыре часа мы добирались ночью до места назначения. О многом переговорили в пути, и я понял, что, несмотря на отмену восстания, жестокую реакцию и преследования революционеров, литовский народ в глубоких недрах своих хранит надежду на коренные перемены в жизни, на то, что рано или поздно в республике будет восстановлена Советская власть.
Из-за деревьев показались постройки. Девушка негромко постучала в окно, нам открыли, и вскоре я спал мертвецким сном на свежей, чистой постели. Утром, когда я встал, Брони уже не было. Меня накормили и проводили за пятнадцать километров на хутор, где у нас загодя была назначена встреча с Ионасом. К моей великой радости, он остался жив и невредим после нашей неудачной акции.
По пути в Каунас на одном из хуторов у надежных людей я повстречался со своим помощником по Тельшайскому уезду Петраускасом. Наша встреча была радостной и печальной, мы поведали друг другу о своих злоключениях и договорились дальше идти вместе.
Сложная и противоречивая обстановка тех дней изобиловала многими неожиданностями. По рекомендации товарищей мы с другом остановились в довольно необычной семье. Хозяйка хутора, энергичная моложавая женщина по имени Бируте, состояла членом подпольной коммунистической организации. А муж ее был самый настоящий сектант, весь погрузился в религиозную мистику и в дела своей жены не вмешивался. Как они сосуществовали, один бог ведает. Бесспорно одно коммунистке надо было конспирироваться вдвойне: изображать из себя на людях прижимистую, жадную до денег владелицу хутора и одновременно скрывать свою связь с подпольем от собственного мужа. Ведь сектант мог запросто выдать жену.
Тогда же случилось еще одно непредвиденное событие. На хутор к Бируте пришел опытный подпольщик, бывший ксендз Дорошевич. Еще в 1915 году он отказался от духовного сана, связался с революционным подпольем и разъезжал по хуторам то в роли связного, то как агитатор-антирелигиозник. Для отвода глаз он при необходимости облачался в платье ксендза и успешно вводил в заблуждение полицию и сыщиков. У мужа Бируте также не возникло никаких подозрений насчет истинных занятий бывшего служителя культа.
Дорошевич оказался ходячей газетой. Он был до отказа начинен новостями из Советской России. Рабоче-крестьянская власть, ликвидируя последствия голода, тифа, разрухи, пресекая саботаж контрреволюционных элементов, мешочничество и спекуляцию, выходила на широкую дорогу мирного строительства. Девятый съезд партии, состоявшийся в марте 1920 года, нацелил массы на восстановление народного хозяйства. Первого мая был проведен Всероссийский субботник.
Дорошевич рассказывал несколько часов подряд, мы как зачарованные слушали его, заботы и тревоги наши постепенно отступали на задний план. Республика Советов живет и борется!
- И довольно, довольно,- прервал самого себя Дорошевич.- Отсыпайтесь, товарищи, и ничего не бойтесь. Если сюда и нагрянут жандармы, то я уж сумею их выпроводить. Не сомневайтесь, иначе бог накажет!
Мы с Петраускасом посмеялись, залегли в овине и заснули мертвецким сном. Редко ведь приходилось поспать без тревог. А когда стемнело, мы все трое, пожелав хозяйке успехов, здоровья, поблагодарив ее за приют и внимание, направились в Каунас.
Шагать по шпалам - дело долгое, утомительное и небезопасное. Любой полицейский неизбежно обратит внимание на таких пеших путешественников. Поездов на Каунас сколько хочешь, но и в поезде мы рисковали столкнуться с полицейскими ищейками, нарваться на проверку документов. Наши паспорта были много лучше предыдущих документов, но и они могли нас подвести, так как за абсолютную их надежность подпольный центр не ручался. И все же мы решились ехать поездом.
Поначалу все шло нормально, однако перед станцией Куршенай в вагон неожиданно вошли двое стражей порядка и начали повальную проверку документов. Один из полицейских громко объявил, что действительны паспорта только с такого-то по такой-то номер, а остальные подлежат изъятию как фальшивые.
Мы невольно взглянули на номера наших паспортов и тотчас поняли, что попались: они входили в число объявленных недействительными.
- Что делать? - прошептал мне Петраускас.- Будем отстреливаться?
Но стрелять в вагонной толчее означало вызвать жертвы среди ни в чем не повинных пассажиров. На это мы пойти не могли.
- Ни в коем случае,- ответил я.- Подождем, авось выкрутимся.
Помочь нам мог только случай, помноженный на самообладание.
Поезд медленно подходил к станции, в тамбуре происходила обычная в таких случаях легкая давка пассажиров, стремившихся поскорее выбраться из вагона.
Дорошевич высоко поднял свой паспорт, и люди расступились, давая дорогу "ксендзу". Мы также подняли над головами свои паспорта и стали протискиваться к выходу вслед за "ксендзом".
- Это мои спутники, господа,- сказал Дорошевич полицейским.- Посмотрите, пожалуйста, наши документы, они в полном порядке. Да благословит вас бог!
Эта тирада произвела должное впечатление на полицейских. Один из них махнул рукой и пропустил нас, даже не заглянув в паспорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77