Та подняла тревогу, открыла стрельбу. Но все же разведчики прорвались на ту сторону. Из находившихся у разъезда домов выскочили новые фашистские солдаты и поспешили на подмогу своим патрулям. Я решил прорваться с боем и вслед за разведкой отправил группу политрука Алексея Григорьевича Николаева, бывшего пограничника, боевого и находчивого командира. Когда его группа ушла вперед, я скомандовал:
- Огонь! В атаку! - и повел на железнодорожную насыпь основные силы отряда.
Противник, залегший по другую сторону полотна, встретил нас густым автоматным огнем, и я услышал возглас, решивший судьбу нашей атаки:
- Дуб ранен!
О благополучном переходе через железную дорогу с тяжелораненым на руках не было и речи. Мы рисковали и его жизнью и жизнью тех, кто его понесет. Поэтому я приказал отойти назад, в лес. Немного погодя к нам вернулась группа политрука Николаева, а разведчики Меньшикова оторвались от нас и ушли. Много дней мы ничего не знали о них.
Наш доктор Иван Семенович Лаврик осмотрел Добрицгофера и обнаружил, что у него навылет прострелена грудь и рана на ноге. Ранение оказалось тяжелым. Оставлять Дуба в отряде не следовало. Мы донесли его до границы Логойского района, в котором нам предстояло базироваться, и поручили его судьбу леснику Захару Алексеевичу Акуличу. В Москве я получил совет от Дмитрия Николаевича Медведева не доверять лесникам и лесным объездчикам: фашисты в первую очередь вербовали их в осведомительную агентуру. Но другого выхода у нас не было, пришлось рискнуть.
Акулич поначалу отказывался укрыть раненого, ссылаясь на то, что гитлеровцы в его доме нередкие гости. Я на это ответил, что как раз в доме-то прятать нашего бойца и не следует. Гораздо разумнее поместить его в лесной землянке, подальше от дорог и тропинок.
- О его существовании никто, кроме вас, не должен знать,- сказал я,- даже ваши жена и дети.
- Но ему же надо хорошее питание, а где я возьму?
- Купишь в деревне,- и я выдал Акуличу несколько сот немецких марок из кассы отряда.- Молоко, яйца, витамины. И помни, оккупанты пришли, оккупанты уйдут, а Советская власть будет всегда, если предашь - под землей найду и уничтожу как последнего гада!
Лесник заверил, что он выполнит поручение. В глухом местечке мы оборудовали удобную землянку, снабдили Дуба продуктами, медикаментами, перевязочным материалом. Доктор Лаврик проинструктировал раненого и опекуна, как проводить лечение. Побледневший от боли Добрицгофер слабо улыбнулся, поблагодарил. Он отдал бойцам автомат и маузер, оставив себе лишь пару гранат.
- Если пожалуют наци, вместе со мной взлетят на воздух,- объяснил нам.
- Не пожалуют, Карл Антонович,- успокоил я его.- Через месяц-два мы заберем тебя, и опять будешь громить фашистов.
Леснику я наказал спустя этот срок передать Добрицгофера людям, знающим пароль. Акулич заучил пароль и пообещал в точности выполнить все указания. Мы попрощались с нашим боевым другом и с лесником.
- Рот фронт! - прозвучало в землянке традиционное приветствие немецких и австрийских антифашистов.
В конце апреля мы прибыли на место назначения в Логойский район. Как я и обещал генералам в наркомате, отряд дошел сюда с минимальными потерями: ни одного убитого, двое раненых. Причем второй - Иван Розум - получил легкое ранение в плечо и оставался в строю. Заболевших и обмороженных не было. Печальные прогнозы относительно больших жертв на пути в глубокий тыл врага, к счастью, не подтвердились. Даже напротив, за счет окруженцев, местных партийных и советских работников отряд вырос на две трети и его численность достигла 50 человек. Если учесть, что пополнение мы отбирали и проверяли очень строго, то боеспособность отряда за время пути не только не снизилась, но возросла.
Москва получила мою радиограмму с изложением результатов похода.
Весна была в разгаре. Под теплым солнцем исчезали остатки грязно-бурого снега, просыхали лужи и мелкие болотца. В Олешниковском лесу, где мы оборудовали свои землянки, дышалось легко, с каждым днем белорусская природа становилась все красивей и приветливей.
Дав бойцам два дня на отдых, командование отряда начало планировать предстоящие операции. Главной нашей целью оставался Минск, находившийся в нескольких десятках километров, в часе езды на автомашине. Столицу Белоруссии я отлично знал по довоенным временам. Хороший был город. Но нынче он лежит в развалинах. В Минске совместно с местными партийными органами нам предстояло создать разветвленную сеть подпольных групп и осуществить широкую разведывательно-диверсионную программу.
Понятно поэтому, что нас интересовали все близлежащие лесные районы. Партизанское движение в Минской зоне возникло тотчас же по приходе оккупантов, летом и осенью 1941 года. Вооруженные патриоты ликвидировали здесь почти все немецкие гарнизоны и парализовали деятельность фашистских учреждений. Спасая свою шкуру, враги укрывались в крупных населенных пунктах. Мы должны были наладить взаимодействие с партизанами окрестных лесов. В отряд не напрасно были зачислены бойцы - уроженцы Белоруссии. Обосновавшись на первой нашей базе, мы послали на связь с партизанами и подпольщиками Николая Денисевича и Ивана Розума в Червенский и Смолевичский районы. Николая Ларченко - в Пуховичский, Кузьму Борисенка - в Руденский. Николая Вайдилевича - в Заславльский. Все они были родом из тех мест, куда их направил отряд.
Первые выходы из лагеря мы совершали по ночам. Наблюдали за шоссейными и проселочными дорогами, старались установить, передвигаются ли по ним вражеские войска и обозы. Заходили в деревни, чтобы выяснить, есть ли в них фашистские гарнизоны, навещают ли их гитлеровцы.
Коренастый, веснушчатый весельчак старшина Яков Кузьмич Воробьев первым из нас с нескрываемым отвращением надел полицейскую форму, пошел в деревню Олешники и смело представился старосте как страж порядка.
- Нужны сведения о лесных бандитах! - потребовал старшина.
Староста, ничуть не усомнившись в подлинности "полицая", рассказал, что где-то в лесах действительно скрываются красные, по всей видимости советские парашютисты. Некоторые из них приходили в деревню, приказали ему саботировать распоряжения оккупантов, прятать от них продукты и не притеснять население, в противном случае - смерть.
Доставленные Воробьевым новости порадовали нас.
Наступило Первое мая. Праздник мы провели в Олешниках. Созвали население на митинг, выступили с речами, в которых рассказали о положении на фронтах, о международной обстановке, призвали крестьян активно содействовать борьбе в тылу врага. Жители были растроганы, угостили отряд скромным обедом - молоко, вареная картошка, после обеда все вместе пели песни: "Варяг", "По долинам и по взгорьям", "Реве та стогне Днипр широкий", "Лявониху". Декламировали стихи Маяковского, Есенина, Симонова, плясали. Старшина Воробьев лихо отбивал чечетку.
Разошлись по хатам поздно вечером, уставшие, довольные, повеселевшие. Какой-никакой, а праздник получился - наш, советский, в глубоком тылу фашистов, на истерзанной земле героической Белоруссии!
В четыре часа ночи часовой сообщил мне, что вблизи деревни прозвучала пулеметная очередь. Отряд был поднят по тревоге. Я решил боя не принимать, потому что под покровом ночи трудно было определить силы врага. Стали отходить. Но не было еще старшины Воробьева и двух бойцов, которые уехали на хозяйственную операцию. В ожидании их мы развели в лесу костер, обсушились от утренней сырости и решили здесь не только позавтракать, но и разбить временный лагерь.
Стали сооружать шалаши, а начальник штаба Луньков и старший радист Лысенко отправились на поиски подходящего места для рации.
Забрались на холм и увидели на вершине соседнего холма часового в форме советского десантника. Бойцы знали, что никаких десантов последнее время в этом районе не выбрасывалось, иначе Москва сообщила бы нам об этом. Луньков залег и стал следить за часовым, а Лысенко побежал ко мне. Выслушав доклад, я поднялся на холм, в этот момент к часовому подошло еще двое, тоже в нашей десантной форме. Заметив нас, открыли огонь. Все стало ясно: это переодетые каратели!
Я приказал не отвечать врагу и отходить. Мигом потушили костер, собрали имущество, снялись и углубились в небольшой соснячок, где я отдал распоряжение:
- Залечь, не разговаривать, приготовить гранаты!
Стрельба приближалась и усиливалась. Над головами свистели пули. Всем хотелось спать и есть, но это было невозможно: силы гитлеровцев, съехавшихся к Олешникам на машинах, намного превышали наши силы, сражение с ними стало бы для нас губительным.
Но им не удалось обнаружить отряд. К вечеру стрельба стихла, а с наступлением ночи блокированный район мы покинули.
...В течение мая я регулярно получал сведения о деятельности подпольщиков и партизан. Благодаря нашим связным мы сумели провести в Минской зоне первую партизанскую конференцию.
Посланный в Смолевичский район Иван Викторович Розум установил связь с партизанским отрядом, впоследствии названным "Разгром", которым руководил партийный работник Иван Леонович Сацункевич. После этого наш связник решил навестить своих родственников, живших в этом районе, но сделал это недостаточно осторожно. Деревенские полицаи схватили Ивана, установили его личность. Соорудили в центре села виселицу и повели смелого бойца на казнь. Но пока шли приготовления к публичной расправе, местные жители сообщили об этом в отряд Сацункевича. И они, чтобы выручить Розума, дали полицаям бой. Налет был внезапным, стремительным и блестяще удался. Правда, в перестрелке был тяжело ранен наш боец. Его оставили лечиться на партизанской базе. Болел он долго. Для окончательной поправки в декабре я вынужден был эвакуировать его на самолете в Москву.
Мы с нетерпением ожидали возвращения группы старшины Воробьева, посланной в Заславльский район, и ранее отправленного туда на связь с партизанами лейтенанта-пограничника Николая Федоровича Вайдилевича. Ушедшие вернулись только в двадцатых числах мая, и вот что они рассказали.
Группа Воробьева быстро нашла в Заславльских лесах Вайдилевича, который успел сформировать там небольшой отряд и уже пустил под откос два вражеских эшелона. Воробьев передал ему мою инструкцию, взрывчатку и собирался возвращаться в отряд, а Вайдилевич со своей боевой группой намеревался укрыться в Налибокской пуще.
Когда во второй половине дня 22 мая в лесу внезапно затрещали автоматы, дозорные сообщили, что с трех сторон показались каратели. Командиры повели партизан через болото в глубь леса. Маневр осуществлялся под огнем противника, замыкавшего кольцо окружения. Вайдилевич был убит. Командование принял Воробьев.
- Вперед! За Родину! - крикнул он.
Партизаны, забрасывая карателей гранатами, прорвали окружение и стали от них уходить. Вслед храбрецам летели разрывные пули, однако в лесу они не причиняли большого урона, потому что разрывались даже от прикосновения к листве.
Партизаны уже оторвались от фашистов на полтораста метров, когда неожиданно упал Воробьев. Разрывная пуля попала ему в бок, ранение было смертельным.
- Вперед! - приказал он.- Уходите! Я вас прикрою, умру, как коммунист.
Партизаны стали отходить.
Лейтенант Любимов видел, как к Воробьеву подбежали два эсэсовца, склонились над ним и тут же взлетели на воздух. Последним движением герой взорвал гранату.
...Как-то в предрассветных сумерках майского дня спецотряд столкнулся в кустарнике с непонятными людьми. Они быстро залегли, защелкали затворами. На чистейшем русском языке раздалась команда:
- Первый взвод! Второй взвод! Пулеметы к бою!
Мы встревожились, приготовились к стычке. Судя по команде, перед нами находилось не менее полуроты хорошо вооруженных солдат. Но почему они говорят по-русски? Опять провокация? Стали перекликаться, выяснять отношения.
Оказалось - свои! Разведчики из партизанского отряда дяди Васи - майора Воронянского. Начальник разведки Владимир Романов с шестью бойцами шел на задание, принял нас за карателей, готовился к отражению атаки и, командуя, сознательно преувеличил силы, чтобы фашисты струсили.
- Не испугался целого отряда? - спросил я.
- Почему же не испугался,- ответил Романов,- война дело жуткое. Но поддаваться страху не имею привычки!
Очень мне понравился этот находчивый, отважный парень.
Посоветовавшись, мы вместе с разведчиками направились в их отряд.
На подходе к лагерю навстречу нам появился среднего роста, широкоплечий мужчина, внимательно осмотрел нас и попросил меня предъявить мандат. Убедившись, что перед ним спецотряд из Москвы, назвался:
- Начальник особого отдела Воронков.
Отряд дяди Васи оказался самым крупным из встреченных нами и даже имел свой особый отдел.
В лагере я познакомился с командиром и комиссаром отряда. Оба они произвели на меня прекрасное впечатление.
Василий Трофимович Воронянский, кадровый командир Красной Армии, попал в окружение и оказался во вражеском тылу. Линия фронта ушла далеко на восток, однако он не упал духом, не растерялся. В сентябре 1941 года он нащупал связи с партизанами и вскоре стал командиром отряда, который рос, укреплялся и к нашей встрече насчитывал уже 150 бойцов.
Один из тех славных сынов Белоруссии, кого партия оставила на оккупированной территории для организации народного сопротивления фашистскому режиму, комиссар отряда Иван Матвеевич Тимчук участвовал в партизанской войне с первых дней вторжения захватчиков. С декабря 1942 по сентябрь 1943 года он одновременно выполнял обязанности секретаря Логойского подпольного райкома КП(б)Б, а затем стал комиссаром Первой антифашистской партизанской бригады. За доблесть, героизм и особые заслуги в развитии партизанского движения И. М. Тимчуку присвоено звание Героя Советского Союза.
Сердцевину отряда Воронянского - Тимчука составляли патриоты, прошедшие суровую школу борьбы в минском подполье.
Иван Матвеевич, еще не старый человек, с большим умным лицом и слегка прищуренными глазами, предоставил командиру возможность ввести нас в детали оперативной обстановки, а сам изредка подавал короткие реплики, вставлял дополнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77