Раз — и готово!
И даже сейчас, прикинув, что к чему, Рэт мог бы отстегнуться и спрыгнуть с разбегающегося и трясущегося на кочках, но все еще не взлетевшего аэроплана, движимого неуверенными и бестолковыми командами Тоуда.
Но Рэт не сделал этого. Его, впрочем, несколько удивила резкость старта и неравномерность разгона. Потом он изрядно встревожился, видя, как неумолимо надвигаются прибрежные ивы, а самолет и не думает взлетать. Наконец, в последнюю секунду подпрыгнув на какой-то изрядной кочке, машина вздрогнула и устремилась в небо, припадая на одно крыло. Казалось, что взлет произошел скорее по собственной воле железной птицы, чем от умелого управления пилота.
А затем — затем они полетели вверх и вдаль, ввинчиваясь и врезаясь в небесную гладь. Тоуд в диком восторге даже вскочил на сиденье, обернулся и приветливо помахал обмершему от ужаса Рэту.
— Я лечу! — орал Тоуд себе, пассажиру и всему миру. — Я могу! Я умею! Я буду летать!
V ЗЕМЛЯ!

Если в голове Тоуда и были какие-то мысли об авиационной разведке местонахождения Крота, то они улетучились в тот самый миг, когда самолет оторвался от земли. Но даже в этом случае, веди он машину ровно и прямо, Рэт сумел бы осмотреть хотя бы часть намеченной территории. Но Тоуду было не до того. В его неумелых руках аэроплан словно ожил и проявил при этом весьма своенравный характер. Тоуд, одной лапой держа штурвал, а другой, чтобы не вывалиться, цепляясь за спинку сиденья, выделывал такие акробатические этюды, что стало ясно: он не только забыл о цели полета, но и явно перестал обращать внимание на безопасность — как свою, так и пассажира.
Взлет оказался настолько стремительным, а подъем — крутым, что Рэт от неожиданности сполз было на дно кабины, но, собравшись с духом, вскарабкался-таки снова на сиденье, впившись передними лапами в деревянную обшивку фюзеляжа.
— Тоуд! Мерзкий и противный Тоуд! Немедленно прекрати! — пытался докричаться до горе-летчика Рэт.
Но все крики и команды были безрезультатны. Казалось, уже ничто не сможет спасти обоих аэронавтов от страшных последствий безумного тщеславия Тоуда. Хуже всего было то, что на каждый победный вопль Тоуда машина отвечала резким покачиванием или очередным рывком. Так продолжался этот безумный подъем, но стоило Рэту хоть чуть-чуть приноровиться к тряске и оглядеться вокруг со своего места, как самолет, клюнув носом, вдруг резко пошел вниз, едва не выбросив из своего чрева пассажира.
— Тоуд! — взвыл Рэт и попытался утихомирить разбушевавшегося лихача, вдавив в пилотское сиденье, для чего пришлось изо всех сил схватить его за плечи и покрепче нажать. В результате траектория полета изменилась — резко и неожиданно. Самолет накренился, и Рэт увидел, что земля, река, ивы и Тоуд-Холл очутились не внизу, а где-то сбоку.
— Тоуд, немедленно сажай свою штуковину! — потребовал Рэт,
— Не хочу, не буду, не… я не знаю как! — Похоже, трагический смысл этих слов не в полной мере дошел до возбужденного полетом мозга Тоуда.
— Тогда хоть…
Рэт собирался сказать Тоуду, чтобы тот пристегнул вытяжную стропу парашюта, которая бесцельно моталась на ветру, но сообразил, что его собственный парашют также не обеспечен аварийной страховкой. Трезво и практично действующий в критических ситуациях, Рэт и на сей раз поступил решительно и логично: осмотревшись, он поскорее пристегнул стропу тоудовского парашюта к показавшемуся ему подходящим крючку на фюзеляже, а затем проделал то же самое со своим. Тоуд даже не заметил заботливых стараний друга, так он был увлечен своим полноценным, деятельным существованием в волшебном мире на границе небесной глади и земной тверди.
Самолет то проваливался, то планировал над Тоуд-Холлом, то опускался к самой земле, то вновь взмывал ввысь. Сам ли летательный аппарат тренировал свои способности к высшему пилотажу, или он подчинялся управлению Тоуда — сказать невозможно.
Время от времени под крыльями на несколько секунд показывалась лужайка Тоуд-Холла с посадочной полосой, но успеть приземлиться за эти краткие мгновения нечего было и думать. Оставалось лишь надеяться на чудо, которое теперь только и могло опустить самолет на землю, не разбив его вдребезги.
Так думал Рэт до тех пор, пока не произошло нечто совсем из ряда вон выходящее: на очередном подъеме мотор самолета вдруг как-то странно зачихал — и заглох! Только что мир был наполнен мощным ревом и грохотом, и вдруг — тишина, нарушаемая лишь самым безнадежно-зловещим звуком, который когда-либо доводилось слышать Рэту: это свистел и завывал ветер в рулях и проволочных растяжках крыльев и ему аккомпанировало мерное бормотание пропеллера, вращающегося под напором встречного воздуха.
Прежде чем Рэт успел что-нибудь сказать или даже подумать о том, что можно было бы сказать в такой безнадежной ситуации, мир вдруг резко завалился набок, а затем и вовсе перевернулся вверх ногами. Для Рэта это событие ознаменовалось тем, что он вдруг оказался вне самолета, более того — в свободном полете сквозь толщу холодного зимнего воздуха.
— Ой! — все, что успел сказать Рэт, прежде чем перевернутый аэроплан с неизвестно как удержавшимся в нем и невероятно забавно при этом выглядевшим Тоудом швырнуло куда-то в сторону, прочь из поля зрения Водяной Крысы.
Ревущий в ушах Рэта ветер перевернул его, и глазам Водяной Крысы предстал, словно во сне, знакомый пейзаж, но с высоты птичьего полета. Там, далеко внизу, была земля, поля и рощи, там петляла река, которую он так любил, особенно вон тот ее кусочек.
Он тотчас же узнал все: вот мост, вот усадьба Тоуда — замок кажется большим даже с такой высоты, вот опушка Дремучего Леса, вот Кротовый тупик с домом Крота, вот заливные луга, вот снова река, сверкающая в лучах зимнего солнца. А на реке…
— А вон и моя лодка — плывет себе по реке, — сообщил он сам себе, словно наблюдения в полете с неба на землю были для него привычным делом.
Больше всего его сейчас озаботила судьба лодки — его любимой, верной и надежной подруги. Между прочим, вспомнил Рэт, именно Тоуд виноват в этой неприятности. Именно задумавшись о странном грохоте, доносившемся из его поместья, Рэт забыл привязать ее и теперь наблюдал, как она проворно движется вниз по течению.
— Проклятие! — в сердцах воскликнул Рэт, поняв, какая судьба ждет его суденышко в самое ближайшее время: сверху было отлично видно, что болтающаяся и вертящаяся на воде лодка неумолимо приближается к острову и вскоре минует его с одной или с другой стороны. А за островом оставалось рукой подать до плотины, где лодке будет суждено разбиться вдребезги.
Сюрпризы следовали один за другим: в какую-то секунду Рэт вдруг осознал, что вот уже некоторое время к свисту ветра в ушах примешивается другой звук — очень знакомый. Рэт прислушался — сомнений быть не могло. Оглянувшись, он увидел подтверждение тому, о чем докладывали уши: самолет каким-то образом выровнялся в воздухе, и неким чудом вновь заурчал, зарокотал его мотор.
Сам Тоуд по-прежнему находился в кабине — что немало удивило Рэта. Сделав над ним пару кругов, аэроплан вновь закачался и, виляя, унесся куда-то прочь, быстро скрывшись из виду.
Рэту показалось, что все это тянется уже довольно долго, и он стал прикидывать, многим ли отличается парение в воздухе от плавания под водой. Он даже попытался проделать несколько энергичных гребков передними и задними лапами, чтобы оценить результат. Его ли стараниями или потоками ветра, но направление падения чуть-чуть изменилось, чего, впрочем, оказалось достаточно, чтобы вскоре под Рэтом очутились не знакомые до мелочей пейзажи, а места, о которых он знал только понаслышке. Вот промелькнул большим черным пятном край Дремучего Леса, а за ним показались такие далекие уголки Белого Света, о которых Рэту было известно только их название: Дальние Края.
Впрочем, оказалось, что падает-то он почти прямо и изменения в панораме происходят лишь под действием раскачивающих его, как маятник, воздушных потоков. Вот внизу снова мелькнула плотина и стремительно приближающаяся к ней лодка, а вот перед глазами вновь замелькали пейзажи из совсем другой, незнакомой жизни: шоссе, деревни, железные дороги, край города, дымящие трубы и — люди.
Еще один порыв ветра — и вновь перед глазами Рэта оказалась родная река, его собственный дом на берегу, мост, Тоуд-Холл, а за ним — снова далеко-далеко Дальние Края, залитые зимним солнцем, места, о которых Рэт столько слышал и частенько пытался себе их представить. И вот — странные, но реальные — они предстали перед его взором.
От увиденного у Рэта перехватило дыхание. Река, его знакомая Река, извиваясь, утекала туда, в Дальние Края… То есть нет, вытекала оттуда. Петляя, она становилась там все уже и незаметнее. Где-то она пробивала себе путь среди не по-зимнему зеленых лугов, где-то — среди каменных круч, теряясь там, где ослепительно сверкали на солнце заснеженные вершины гор… Да, это были горы! Самые настоящие горы!
— Вот это да! — прошептал Рэт, никогда прежде не видавший ничего подобного. — Ничего себе!
Но тут мир словно спохватился, что показывает слишком многое не тому, кому нужно. За спиной Рэта послышалось какое-то шуршание, затем мощный хлопок, и вдруг резкий рывок словно подбросил его куда-то вверх. Рэт попытался разобраться, в чем тут дело, и ему стало не до созерцания пейзажей Дальних Краев. Когда же все выяснилось, оказалось, что смотреть уже не на что да и некогда.
Шуршание, хлопок и рывок за спиной Рэта сопровождали раскрытие парашюта, страховочную стропу которого он так предусмотрительно закрепил на фюзеляже самолета. Получив в свое распоряжение огромный парус, ветер стал мотать Водяную Крысу вместе с парашютом из стороны в сторону. Затем мощный поток подхватил Рэта и понес над приближающимися с огромной быстротой деревьями к дальнему концу Дремучего Леса.
— Ну и дела! — присвистнул Рэт. — Главное — не забыть, в какой стороне река. Тогда не заблудишься, — сказал он себе, видя, как река стремительно уносится куда-то в сторону.
А затем, вслед за последним порывом ветра, чуть приподнявшим парашют, последовало шумно-больно-ветвисто-шипасто-царапаюшееся и весьма болезненное приземление на дальней опушке Дремучего Леса.
* * *
А тем временем далекие, пронзительные призывные голоса (слишком слабые, чтобы называться криками) наконец сумели-таки вырвать Крота из того странного, таинственного, наполненного тенями и шорохами мира, в котором он пребывал уже некоторое время. Открыв глаза, Крот увидел, что мир, в который он вернулся, состоит из неба — холодного, серого, пасмурного неба.
Какие-то смутные воспоминания ожили в его голове. В этих видениях обнаружилась парившая в этом самом небе большая угловатая птица, громоподобный шум крыльев которой и растормошил его почти уснувшее сознание. Впрочем, окончательно пробудили Крота голоса, выкрикивавшие его имя.
Где он сейчас находился, он и понятия не имел. Честно говоря, он испытывал серьезные сомнения в том, есть ли в этом мире что-то кроме неба — лес, река, трава, земля… Впрочем, там, где он побывал до того, все было совсем незнакомо и странно.
Закрыв глаза, Крот попытался вспомнить, как было там, но если не считать неясных, туманных видений, единственное, что более или менее четко отложилось в его памяти, — это заботливые руки… или не руки? — большие и сильные, которые подняли его наверх из глубокого, ледяного подводного мира зимней реки, куда его занесло по собственной неосторожности. Затем эти руки бережно перенесли его в этот мир, где было небо, и положили на мягкую… да, землю! — пахнущую травой и палой листвой. Вот и все, что удалось воскресить в памяти Кроту, да и эти образы то и дело норовили исчезнуть, сбежать, скрыться где-то в глубине сознания.
— Крот! Кро-о-о-от! — резанули ему слух далекие голоса.
Но он вовсе не обрадовался, услышав их, ему совершенно не хотелось их слышать. Ему хотелось только одного — окунуться вновь в тот мир, где не было ничего, кроме пахнущей травой земли и теплых рук, которыми Некто…
Глаза его налились слезами. Он моргнул, чихнул — и расплакался. Расплакался потому, что просыпался и делал это совершенно не по своей воле, понимая, что, кем бы ни был тот Некто и куда бы ни забросила Крота судьба, больше им встретиться не удастся, по крайней мере так явно и открыто.
— Не хочу я… — прохныкал Крот.
— Крот! — чужие, резкие голоса слышались уже ближе.
Крот решил пошевелить пальцами задних лап, и они пошевелились! Потом он рискнул попробовать подвигать самими лапами — передними и задними. Они двигались! Пораскинув мозгами, Крот пришел к выводу, что это неспроста.
— Если они шевелятся, когда я хочу, значит, это мои лапы. А следовательно, я — это я. И скорее всего я живой!
Пошевелив напоследок носом, он снова открыл глаза. Небо потемнело, да и вообще становилось все холоднее.
— Крот!
Очередной возглас пробудил его окончательно. Он резко, рывком сел и тотчас же вновь повалился назад, в…
«…В траву! Трава, осока, камыши! Где-то рядом — вода. Ну и дела! — подумал Крот. — А мне-то, оказывается, изрядно плохо. Но ведь они зовут меня».
Двигаясь осторожнее, он снова привстал, на этот раз медленнее, и осмотрелся. Действительно, вокруг была трава, осока, камыши, а за ними — вода.
— Крот!
На этот раз голос вновь прозвучал откуда-то издалека.
— Это я! Я здесь! — крикнул Крот, но голос его настолько охрип и ослаб, что крика не получилось. Скорее сиплый шепот.
— Я здесь! Это я, Крот!
Бесполезно.
С трудом встав на ноги, он, пошатываясь, побрел сквозь камыши и вскоре оказался у реки. Река разлилась, вспучилась и мрачно-стремительно несла свои мутные воды мимо него. Откровенно говоря, никаких теплых чувств при виде этого потока он не испытал.
— Сюда, сюда, ребята! — послышалось на другом берегу.
Там в полумраке замелькали среди деревьев какие-то тени. Нет, не какие-то, а самые что ни на есть настоящие тени горностаев.
«Этого еще не хватало», — подумал Крот, откровенно недолюбливавший этих ребят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33