Маленькие зарезы ножом - единицы, большие - десятки. После каждого месяца Отела стадо росло, прибавлялось. Олешков становилось все больше.
Под широкими круглыми кольцами на палочках другой счет. Его тоже вел старательный пастух. Зарубка - это черная ночь, пурга, когда на стадо нападали волки, медведи и росомахи. Много на палочках зарубок - много задранных оленей!
"Трудно было отцу, - подумал Хосейка. - Ждал, когда я вытянусь, буду ему помогать. Не дождался. Матери трудно было охранять стадо. Даже вороны долбили телят, разбивали головы!"
Хосейка уселся с отцовскими палочками перед чумом. Вспомнил, что отец отмечал его рост по хорею. Поставил хорей рядом с собой. Вот маленькая отцовская зарубка.
"Расти, сынок! Охотником будешь. Я тебе щенка привез. Белые лапки у него. Сам корми, твой будет. Как назовешь?
- Лапа!
- Пусть будет Лапой!"
Расстроился Хосейка от воспоминаний. Но долго он не умел грустить. Стал думать о другом.
Далекий собачий лай напомнил ему о черной лайке. Ему надо узнать, куда она делась. Решил, что собаку обязан наказать, чтобы никуда не убегала. Она должна лежать перед чумом. Если бы у них были олешки, должна была бы их загонять и стеречь!
- Лапа, Лапа!
Но и на этот раз черная лайка не явилась. "Отбилась от рук, - твердо решил Хосейка. - Отец говорил, чтобы я учил ее лаской. Я никогда ее не бил, а сейчас придется отхлестать ремнем. Росомахи погрызут на нартах зимние малицы, а ей до этого нет никакого дела. Должна знать свое место!"
Неожиданно Хосейка задумался. Помимо его воли рождались звонкие слова. Надо было скорей собирать их вместе. Он закрыл глаза и начал читать:
Отчего мне так хочется петь?
Отчего мне так хорошо?
Никто не знает!
Полетит мой аргиш
Сквозь ветер и пургу,
Весь яркий, весь в снегу.
Вот почему мне так хорошо.
Полетит мой аргиш
К Щучьей глубокой реке,
Полетит по широкой равнине,
Все узнают,
Отчего мне так хочется петь!
Отчего мне так хорошо!
Хосейка не заметил, как к нему на брюхе осторожно подползла Лапа. Он долго сочинял стихи и не замечал ее. Случайно повернулся и остолбенел.
- Ты откуда здесь взялась? - он хмуро сдвинул насупленные брови.
Морда у собаки была вымазана землей и грязью по самые глаза.
- Где носилась? Я тебе кричал. Почему не прибегала?
Лапа спокойно выдержала злой взгляд хозяина, виновато помахивая закрученной баранкой хвоста.
- Думаешь, я поверю, что ты тут все время лежала?
Черная лайка утвердительно тявкнула. Обиженно отвернула голову от хозяина. Принялась старательно очищать грязь, работая поочередно лапами и языком.
- Посмотри на свою морду, - ругал собаку мальчик. - Хоть бы умылась в ручье. Думаешь, я не знаю, что ты пеструшек ловила?
Собака молчала. Виляла хвостом, стараясь вымолить прощение.
Над чумом низко пролетала стая чирков, опахивая Хосейку и собаку ударами крыльев.
Лапа беспокойно вскочила. Острым носом жадно стала ловить запахи. Долго следила за стаей, которая немного покружилась над болотом, а потом неожиданно скрылась за дальними буграми.
Собака зевнула, успокоилась. Растянулась на земле.
- Утятины захотела? - Хосейка подошел к Лапе. - Пеструшки надоели тебе? Да?
Неожиданно чирки всей стаей появились над стойбищем и с ходу сели на воду недалеко от чума.
Лапа рванулась вперед, но Хосейка вовремя крепко схватил ее за ошейник.
- Утятины захотела?.. Аргиш прибегал, ты не видела... Зубы лечила. Меня не разбудила... Росомахи погрызут малицы на нартах, тоже не заметишь... Что в стаде случилось, знаешь? Молчишь... Я не слышал Моржика... Он тоже утром не лаял. С тобой бегал? А ты случайно Замарайку не гоняла? Давно я уже Замарайку не видел... А может быть, ты вместо пеструшек птенцов на гнездах давишь? Утят или гусят? Ты смотри у меня! он строго погрозил собаке пальцем. - Если ты слов не понимаешь, посиди без охоты. Так будет лучше и мне спокойней. Замарайке будет лучше! - Он достал из кармана веревку и старательно привязал правую ногу собаки к нартам.
В тундру давно пришли белые ночи. Солнце не спускалось с неба, обогревая холодную землю, растапливая по рекам и ручьям снежинки и последние льды.
Мальчик знал, что время нельзя торопить и нельзя остановить. Это не олений аргиш. Он вспомнил свою ссору с Нярвей и улыбнулся. Зря она хотела подгонять дни. У них свой бег, и хорей им не нужен!
На переменке к нему подбежала Нярвей, отвела в сторону и сказала:
- Хосейка, скоро у нас каникулы. Десять дней осталось!
- Ну и пусть.
- Ты понимаешь, что говоришь? - у Нярвей даже округлились глаза. - У нас будут ка-ни-ку-лы! Ка-ни-ку-лы! Десять дней ос-та-лось!
- Ну и пусть ка-ни-ку-лы! - он решил подразнить Нярвей и тоже растягивал слова. - Ка-ни-ку-лы не пелей, их не подгонишь!
Нярвей обиделась и убежала. Глупая Нярвей. Нашла о чем волноваться. Придет время каникул, Мария Ивановна скажет. Не забудет!
Два дня Нярвей дулась и не разговаривала с ним. А ему все равно. У него нет времени думать и гадать, почему она поругалась с ним. Нет времени мириться с ней. Он знает, что с девчонками лучше не водиться. Придут каникулы, и они перестанут бегать в интернат. А пока Мария Ивановна не улетит отдыхать в Москву, она будет ходить по чумам и раздавать книжки. Будет заставлять читать. Будет осматривать уши и руки. Разве это каникулы, когда надо умываться и чистить зубы каждый день.
Лапа вздрогнула. Быстро вскочила. Подняла голову, внюхиваясь в порывистый ветер.
Хосейка тоже услышал глухой лай собак на краю стойбища, у реки. Не было никакого сомнения, что собаки подняли зверя и гнали его.
- Хосейка! - издали закричала Нярвей, подбегая к чуму. - Я лисенка видела. Бежим скорей.
- Замарайку?
- Черного лисенка! - запыхавшись, сообщила испуганная девочка. Помнишь, я тебе говорила? Есямэта побежал за ружьем. А за ним - Тэбко со своей двустволкой и Сероко.
- Они видели лисенка?
- Не знаю.
Хосейка напряженно начал прислушиваться. Собаки перестали кружиться на одном месте и летели к ручью по прямой. Скоро стая распалась. Самые легкие и вязкие собаки вырвались вперед. Выстроились и их голоса. Лай первых стремительно нарастал, а последних - глох где-то далеко в тундре.
- Хосейка, бежим к озерам! - сказала нетерпеливо Нярвей. - Собаки туда гонят.
- Куда?
- К озерам.
- Нечего там делать! - Хосейка не послушался девочку. Он бросился к ручью, где уже не раз встречал Замарайку.
Мальчик не был уверен, что найдет своего Замарайку, но не терял надежды. Ему неизвестно, сколько было черных лисят, но один с редким упрямством кружился второй месяц недалеко от стойбища, будто что искал. Нярвей и Учкалы видели черного лисенка. Может быть, он тоже встречал его, но точно не знает. Его лисенок с рыжими пятнами - настоящий Замарайка. Если собаки гнали Замарайку, лисенок должен вспомнить, что около ручья есть глубокая песцовая нора. Рано или поздно он должен повернуть к ней.
Нярвей была в полной нерешительности. Она сама прибежала к Хосейке, чтобы остановить ребят. Не знала, слушаться Хосейку или самой принимать решение. Она могла подчиняться Сероко, Тэбко и даже толстяку Есямэте. Все они охотники. Убивали уток и гусей. А Тэбко за песца получил двустволку. Но Хосейка не охотник. Даже не рыбак. В одной книге она читала про вруна. Похож на него Хосейка. Врун рассказывал, как на охоте он одним выстрелом нанизывал на шомпол всю стаю диких уток. Хосейка еще не вырос, а уже рыбу запрягал в нарты. А вырастет - станет самым большим вруном!
Оглянулась Нярвей, а Хосейки и след простыл. Она могла его догнать, но не захотела. Решила свою гордость показать. Она еще не совсем с ним помирилась. А только наполовину. Обидел он ее в школе. Каникулам был не рад! Пусть Хосейка вдоль ручья побегает. Она остановит ребят около озер. Накричит на них. Начнет пугать Марией Ивановной. Почему они забыли, что сейчас нельзя охотиться?
Хосейка прибежал к знакомому ручью и удивился. Между камнями прыгала узкая струйка воды, как ременный тынзей. Он помнил, что еще недавно вода шла вровень с берегами, сердито перекатывая огромные валуны. Он долго искал тогда брод. Переходил на правый берег по мокрым камням через пенистый бурный поток, рискуя быть смытым.
Мальчик быстро оказался на правом берегу. Остановился и стал прислушиваться.
Собаки лаяли уже недалеко от озер. "Кажется, болтушка Нярвей оказалась права, - неожиданно подумал он. - Лисенок пробежал к озерам. Но почему он забыл о ручье? Почему забыл о песцовой норе? Выбежит на Есямэту - попадет под выстрел. Не пропустят его ни Сероко, ни Тэбко. Есямэте тяжело бегать, но стрелять он умеет, бьет навскидку. Редко мажет и Тэбко. Правый ствол у его ружья - получок, левый - чок. Если с первого выстрела не убьет, вторым доберет!"
Точно нарисовав картину, что произойдет, если лисенок выскочит на охотников, Хосейка еще больше разволновался. Ему некогда было особенно раздумывать. Надо было мчаться наперерез собакам, отбить лисенка. Он понесся вверх по ручью, чтобы быть ближе к озерам. Это был единственный выход при создавшемся положении.
Собаки окончательно выстроились. Это мальчик понял по их злобным голосам. Громче всех, с подвывом лаяла большая рыжая собака. Она была самой вязкой в собачьей стае и редко отпускала зайцев и песцов, когда охотилась в тундре.
Хосейка представил, как трудно приходится лисенку. Единственное для него спасение - чаще менять направление и резко разворачиваться. Если он будет бежать по прямой, рыжая собака его догонит!
Громкий выстрел прогремел в тишине, раскатываясь эхом.
Хосейка растерянно заморгал глазами. Он старался не думать, что выстрел охотника все решил. Скупые слезы покатились по его щекам. "Эх ты, Замарайка, Замарайка! Неужели отбегался?"
Мальчик не знал, что предпринять.
Притихшая на минуту собачья свора быстро оправилась после ружейного выстрела. Снова бросилась вдогонку за зверем с громким лаем. Но рыжая собака отстала. Впереди стаи летела новая, заливаясь звонким лаем.
Хосейка улыбнулся от радости. Стал прыгать, хлопая себя руками по малице. "Молодец, Замарайка, молодец! Обманул охотников!"
Далекий лисенок с рыжими пятнами, которого он давно назвал Замарайкой, стал ему роднее и ближе. Сейчас он волновался и переживал за каждый его прыжок, бросок в сторону, стараясь представить погоню. Силы были неравны. Лисенок рано или поздно должен был устать, споткнуться. Если его до этого не достанут собаки, могут убить мальчишки - Есямэта, Сероко и Тэбко.
Хосейке стало мучительно стыдно, что он ничем не мог помочь лисенку и прибежал к ручью. Надо было послушаться Нярвей: он бы давно уже отпугнул собак и остановил ребят.
Неожиданно стая повернула и помчалась к ручью. Хосейка снова радостно заулыбался. Не было уже никакого сомнения, что лисенок мчался изо всех сил к спасительной песцовой норе.
"Нярвей, а я прав, а я прав!" - обрадовался Хосейка.
Голоса собак стремительно приближались. Снова рыжая собака заняла первое место, о чем сообщал ее раскатистый, грубый голос.
Хосейка слышал уже тяжелое дыхание собак, шлепанье лап по лужам. Он внимательно приглядывался, стараясь увидеть маленького лисенка.
Но собаки резко отвернули от ручья. Наверное, в последний момент Замарайка прыгнул в сторону.
Стая, не отрываясь от зверька, убегала все дальше и дальше к озерам.
Мальчик не мог понять, почему лисенок принял такое решение. Самое главное, что Замарайка еще не сдался. "Только бы выдержал, только бы выдержал!" - озабоченно и страстно шептал Хосейка. Он хотел верить, что Замарайка вырвется из круга, помчится к норе.
Собаки то оказывались у ручья, то снова стремительно уносились вдаль.
Вдруг Хосейка услышал, как в ручье загремела галька. Потом он услышал прерывистое дыхание бегущего.
Размахивая руками, к камню во всю прыть летел Есямэта. Хосейка не мог не удивиться его охотничьей сообразительности. Толстяк быстро огляделся и лег с ружьем напротив лаза в нору.
Хосейка не знал, что ему делать. Пока Есямэта не видел его, надо было принимать решение.
Неожиданно перед норой оказался лисенок. Хосейка заметил узенькую мордочку, стоящие черные ушки. Рыжие пятна на шубе и лапах ярко выделялись. Мальчик отметил, что лисенок успел подрасти. Хвост опушился и стал толстым.
Замарайка в нерешительности присел перед норой, тяжело поводя боками, прислушиваясь к разноголосому лаю собак.
Хосейка поздно вспомнил о Есямэте. Светлый зайчик упал на поднятый ствол ружья.
Толстяк старательно целился в сидящего лисенка.
- Есямэта! - громко крикнул Хосейка. - Не смей стрелять! Замарайка должен жить! - и он прыгнул сверху на толстяка.
Прогремел выстрел. За облаком дыма Хосейка успел заметить, что лисенок юркнул в нору.
Хосейка бил извивающегося под ним толстяка обеими руками. В каждый удар вкладывал много силы.
- Замарайка должен жить! Замарайка должен жить!
Глава 25
РОЖДЕНИЕ ПЕСНИ
Хосейка всегда просыпался сразу. На рассвете он шагнул через порог чума к свежему ветру. Сзади, за его спиной, остался дымный запах сажи, углей и кислых оленьих шкур.
Солнце нестерпимо било в глаза, и он зажмурился. Потом загородил нагретые веки рукой и из-под темного козырька посмотрел в глубокое голубое небо. Так же старательно, по-хозяйски, принялся разглядывать знакомую тундру, скрытые в синеватой дымке бугры и лужайки цветов.
От карликовых кустов неожиданно вытянулись черные тени, похожие на оленьи рога.
Открывшаяся картина потрясла мальчика. Хосейка представил себя пастухом. У него огромное стадо. Первые хоры проходят мимо, а последние олешки еще не поравнялись с Камнем.
- Хей-хыть! - громко закричал мальчик, размахивая воображаемым мотком тынзея. Сейчас он отловит себе самых сильных быков для упряжки. Мэтой - коренным поставит быка с большим черным пятном на груди. Такого быка всегда запрягал отец. Пелей - крайний правый будет у него белый, как снежный сугроб.
"До неба мне не долететь, а тундру я всю объеду на своих олешках!" мечтательно подумал он и громко засмеялся. Ощущение огромного счастья неожиданно пришло к Хосейке и больше уже его не покидало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22