Зачем Элеонора покупала столько масла? Я обнаружила также пакеты рогаликов, которые надо разогревать, с просроченной датой. Разобрала, перерыла этот музей пищи быстрого приготовления. Я не доверяла пакетам. Я видела так много фильмов ужасов, что я не удивилась бы, увидев замороженный человеческий палец или уставившиеся на меня со дна бокала с напитком глаза. Я была напичкана отвратительными видениями. Я не могла больше переносить улицы, кишащие необычными сценами. Пресытившись фантазиями, счастьем, несчастьем, мишурой, убогостью, хиппи, маргиналами, японскими туристами, китайскими учеными, торговцами арахисом, дельцами, покупателями и продавцами порнографии, я хотела оказаться в другом месте.
Я смотрела на небо. Если бы разразилась гроза-освободительница. Перед тем как сбежать отсюда, я решила сходить в кино на «Е.Т.» – «Инопланетянина» Спилберга. Я была готова стоять в очереди часами.
В окаменелом Нью-Йорке у меня, возможно, был шанс стать героиней. Головокружение, вызванное окисью углерода, вдобавок к голоданию, приводило меня в состояние, похожее на истерию ожидания. Похудев на пять килограммов за десять дней, после психического потрясения, под воздействием различных впечатлений и безумных соблазнов, я бессмысленно изнемогала от усталости. Нью-Йорк падет, и я – под его обломками.
Я тащилась по улицам, которые, казалось, были одеты в лохмотья света. Солнце тлело за плотными облаками. Я добрела до Таймс-сквер. Было три часа пополудни. Первый сеанс «Е.Т.», наверно, начался в два часа. Зрители собирались небольшими группами вокруг кинотеатра. Я пристроилась в конце очереди и единственно, чего боялась, чтобы мне не стало дурно. Я растворилась в терпеливо ожидающей толпе. Наконец купила билет и оказалась в прохладном зале.
Я по-настоящему плакала, радовалась, воодушевлялась, бредила от нежности, ликовала от любви, успокаивалась. Когда Е. Т. произнес: «Ноте, I want to go home… Ноте». Я понимала себя. Надо возвращаться в Париж. Больше не воевать ни с миром, ни с близкими. Включили свет, я все еще оставалась на своем месте, потом вышла вместе с последними зрителями. Мы выходили из кинотеатра с окрыленной душой, благородные, прекрасные, возвышенные, все еще пребывая в раю детства.
Из кинотеатра мы вышли ангелами. Помятыми, но ангелами. Я находилась на Даффи-сквер, собиралась перейти площадь. В одно мгновение, как из внезапно открытого люка, на город обрушился дождь. Желтый дождь, опустошительный, как текучий занавес с пенящейся бахромой. Настоящий потоп. Промокшая до костей за несколько секунд, я не нуждалась в укрытии от дождя. Я не хотела больше страдать в одиночестве. Надо было собрать чемодан и «home… go home…».
Продолжительный ливень превратил вторую половину дня в сумерки. Настоящий шквал. Удары мачете. Вал воды. Теплая от бетона вода хлынула с верхней части Бродвея вниз на проезжую часть, превращаясь в неистовую реку. Машины, затопленные до бамперов, сигналили. Световая сетка фар высвечивала блестящие круги и точки на текучем занавесе. Воздух уплотнялся влажными выхлопными газами. Потоп обрушивался и утрамбовывал в дверных проемах ошеломленных, промокших до нитки людей, которые прижимались к витринам, проникали внутрь магазинов.
Я решила продолжить путь, намокшая от сильного дождя одежда прилипла к телу, я чувствовала себя почти обнаженной. Сквозь темные стекла очков мне казалось, что мир погружен в туман. Как в научной фантастике, я должна была пробираться среди застрявших в пробке машин.
Изнемогая под тропическим ливнем, я стояла на островке, отделявшем широкую проезжую часть от топ-линии, кто-то схватил меня за руку. От неожиданности я, должно быть, вскрикнула. Оглянулась и увидела рядом с собой мужчину, лицо которого закрывали темные очки, с его одежды стекала вода. Он потащил меня на другую сторону площади, говоря:
– Не бойтесь. Я не сделаю вам зла. Я прошу вас помочь мне перейти. Я должен идти в гостиницу напротив. На этой же улице. Надо, чтобы я вошел в гостиницу с вами. Не бойтесь. Идемте… Идемте… Спасибо.
У него не было ни белой трости, ни того колебания, которое свойственно не уверенным в себе людям. Правильный профиль и подбородок, превратившийся в водосточную трубку. Вода собиралась и стекала с нас. Я растерялась. Попыталась испугаться. Не получалось. Я была просто довольна случившимся. С моей отвратительной натурой под стать нержавеющей стали я могла вынести все. Мужчина, который нуждался в моем присутствии, не бросит меня. Стихия, обрушившая потоки желтой воды, сделала нас похожими на китайцев. Мой спутник не был ни бродягой, ни наркоманом. Он не был пьян. Когда мы достигли тротуара, он взял меня за руку и побежал скорее трусцой, чем галопом.
– Посмотрите направо. Вы видите? Гостиница… Именно туда мы должны зайти.
Я видела, слово «гостиница» выделялось погасшим неоном на черном фасаде. Какая-то гостиница, более чем подозрительная. Скверная, категории «В».
Быстрым шагом мы подошли к входу. Он поднялся по ступенькам, я следом за ним. Чуть не поскользнулась и не разбила себе нос. Он вовремя поддержал меня. В обшарпанном холле сидевший на стуле негр поднял на нас пустой взгляд. У стойки портье толстая женщина продолжала читать газету. Наше внезапное вторжение не вызвало у нее ни беспокойства, ни удивления, ни любопытства.
– Семнадцать, – произнес незнакомец.
Она толкнула свой стул, развернулась и сняла ключ со стенда. Подала его моему похитителю.
– Идемте, – сказал он. – Я вам все объясню в комнате.
Мы поднялись. Затхлый запах отдавал дезинфицирующим средством и отравленными тараканами. Мой похититель открыл дверь комнаты, мы вошли. Я повернулась к нему. Я ждала продолжения событий.
– Итак?
– Сию минуту, – сказал он с облегчением.
Он направился к окну и потянул за шнурок, половина которого осталась у него в руке. Ему удалось опустить занавески. Он рассматривал внимательно шнурок. Он не был профессиональным душителем. Повернул выключатель. Жалкая лампочка в центре потолка в бумажном рожке окрасила комнату в желтый цвет. Работал кондиционер. Мне стало холодно. Я искала место, чтобы сесть. Затем стащила покрывало с кровати, чтобы накинуть на плечи. Мои бронхи были более чувствительными, чем моя душа.
Он снял очки. Мне показалось, что я его «где-то видела». Но тут же отбросила мысли относительно «этой рожи, которая не была мне незнакомой». Мне хотелось есть, я дрожала от холода. Неправдоподобное превращалось в обыкновенный эпизод.
У моего похитителя были черные глаза, черные волосы и щеки, слегка синеватые от бороды. Один неприкаянный, скорее здоровяк, столкнулся с одной неприкаянной, кажущейся слабой. Следовало узнать, что он хотел. Он не был похож на насильников из «Механического апельсина». Казалось, что он стесняется и подыскивает слова. Он смотрел на меня, хотел сказать что-то, но умолк, пожав плечами.
Чтобы ему помочь, я сказала:
– Вы в вашем состоянии, как Вуди Аллен в знаменитой сцене ограбления банка, где он должен помочь типу у окошка прочесть: «Я вооружен». Только он комичен. Вы нет.
Он казался безутешным.
– Послушайте, – сказал он.
– Это то, что я делаю…
– Я нахожусь в безвыходном положении.
Он был скорее приятным, соблазнительным и опустошенным. Как красивая простыня, вытащенная из сушильной машины, вся в складках.
– Не смейтесь, – сказал он. – Когда вы узнаете причину вашего появления здесь, вы будете меньше смеяться.
– Если вы хотите выкуп, то напрасно. Моя семья будет скорее довольна избавиться от меня. И даже если бы меня сильно любили, это не меняет дела. У них ни гроша.
– Это не похищение, – сказал он.
– К счастью. Никто не будет меня искать. И резать меня на куски напрасный труд.
Из-за сильного кондиционера мы все больше и больше становились похожими на пищу быстрого приготовления из морозильника Элеоноры.
– Вы не американка? – спросил он. – У вас незначительный акцент… Который может быть на юге…
– Спасибо. Я бы предпочла Бостон. Я француженка.
Он восхищенно присвистнул.
– И вы так говорите? По-американски. Я встала.
– Увы. Я вас спасла. Дело сделано. Тем лучше. Но я не хочу заболеть. Надеюсь, что вы не убийца. Я не люблю полицейских, но не считаю убийство экологическим. Вы могли бы предложить мне хотя бы кофе.
– Вы изумительно говорите по-английски. – Он поправился. – По-американски.
Как только мне делали комплимент относительно моего знания американского, я таяла, умиляясь от гордости.
– Вы находите?
Мне хотелось еще немного комплиментов.
– Да. Невероятно.
Когда настоящий американец говорит: «Невероятно», появляется желание броситься в его объятия. Надо еще, чтобы он этого хотел. Несомненно, несмотря на холод, этот тип мне нравился.
– Возможно, вы в каком-то роде крестный отец. Сын итальянских эмигрантов, – сказала я. – Я вас хорошо представляю маленьким мальчиком в лохмотьях на огромном судне в «Евангелии» Ильи Казана и ваши глаза с кругами крупным планом. В то время как на заднем плане бородатый старик повторяет: «Америка, Америка». Это именно он умрет до того, как причалят к берегу.
На его лице появилось мучительное выражение.
– Вы издеваетесь надо мной?
– Нет. Я ищу. Я чуть не приняла вас за слепого. Теперь я действую на ощупь в направлении Сицилии. Но, как бы то ни было, я хочу пить и мне холодно.
– Какое красноречие. С тех пор как мы вошли в эту комнату, вы не умолкаете…
– Я одна в Нью-Йорке. Не обмолвилась словом в течение семнадцати дней.
– Одна и говорлива, – сказал он задумчиво. – И изобретательна… Чем вы занимаетесь?
– Я преподаю.
– Что?
– Английский.
– Ваши ученики должны здорово смеяться. Над вашим жаргоном. Гамлет должен говорить у вас: «Сдохнуть или не сдохнуть? Вот вопрос».
Он поднялся, подошел к окну, посмотрел на улицу. Резко обернулся.
– Почему вы одна в Нью-Йорке?
– Потому что мой благоверный в Париже мне изменил. Я хотела отомстить.
– Благоверный?
– Мой муж.
– Отомстить?
– Да, бросив его. Но ничто не получается так, как мне бы хотелось.
– Как вас зовут?
– Лори… А вас?
– Грегори.
– Русский?
– Нет.
– Я хотела сказать, по происхождению.
– Совсем нет. Из Лос-Анджелеса.
Затем продолжил:
– Дождь прекращается, куда вы пойдете теперь?
У меня было впечатление, что, хотя он действовал обдуманно, ему хотелось бы избавиться от меня. Мне же хотелось остаться. Он меня интриговал. Он не делал никаких авансов, ни одного настойчивого взгляда. Это было поведение озабоченного пуританина.
– Идемте, – сказал он. – Я провожу вас до такси. Я вам очень благодарен за все.
Я не привыкла к безразличию. Это меня раздражало, удивляло, привлекало и подзадоривало, ведь я всегда производила впечатление. Из любопытства и уязвленного самолюбия, потому что он не хотел меня, я попыталась его удержать.
– Мы даже не выпьем кофе?
– Не сейчас. Это опасно.
– Опасно?
– Вы живете одна, если я хорошо понял?
– Да.
– Дайте мне ваш адрес, я приеду к вам, – сказал он.
Мне не нравилось выражение «приеду к вам», это было старо.
– Следует меня предупредить по телефону. Дверь парадной закрыта на ключ.
– Дайте ваш номер. Я его прервала.
– На самом деле вам не хочется приходить. Вы пытаетесь разыгрывать комедию.
– Пытаюсь? – воскликнул он. – Неужели, «я пытаюсь»?
Он сердился.
– Вам хотелось спрятаться. Поджидали одного мужчину, благодаря мне и вопреки мне вы оказались с женщиной. Вы вышли из положения. Убийцы искали одинокого мужчину, сопровождение для вас было ширмой. Я хорошо представляю киллера со снайперской винтовкой с оптическим прицелом. Он следит за нами. Мы попадаем в поле видимости с крестиком на спине. Движущиеся мишени.
– Это не так, – сказал он. – У меня была большая проблема. Это правда, вы мне помогли. Я вам пришлю цветы. Извините меня, но я очень нервничаю.
Я покачала головой.
– Ваша история не выдерживает никакой критики. Вы не свихнувшийся. Вы кажетесь совсем нормальным.
– Еще раз спасибо, – сказал он, – но если вы не перестанете меня разглядывать…
– Это вы меня привели сюда.
– Вас не пришлось долго упрашивать.
Он был бледен. Мне казалось, что я хочу поймать рыбу голыми руками. Рыба ускользала между пальцами. Что ему надо было от меня?
– Почему вы так легко пошли за мной?
– Браво. Я вам спасла жизнь, и вы же меня упрекаете. Я позволила себя похитить из-за Спилберга. Я вас приняла за Е.Т.
Он молчал, потом произнес:
– Почему вы не сопротивлялись?
– Я была рада, что кто-то обратил на меня внимание. Вода прибывала, я шлепала по грязи по лодыжку. Это походило немного на конец света.
Я смотрела на свои сандалии в грязи.
– Может быть, вы хотели мне помочь перейти через площадь. Помешать мне покончить с собой. Как знать?
– Было безумием идти под дождем, – сказал он.
– Мы оба были идиотами.
В своем смятении он был скорее симпатичен. Обеспокоенный, в меру угрюмый, раздосадованный. Есть такие типы, я их знала, с виду они меланхоличны, одновременно агрессивны и печальны, и, как только они открывают рот, они принимаются объяснять, что их нынешнее поведение вызвано несчастным детством. Он ходил взад и вперед по комнате.
– Я вам очень признателен. Я вам должен все объяснить. Но дайте мне немного времени. Я хочу с вами встретиться. В Нью-Йорке все боятся незнакомых людей. Почему вы не боитесь? Не боитесь меня?
Надо было его разочаровать, пусть ему будет неприятно.
– Я сожалею, но в вас нет ничего ужасного. Я не в состоянии вас бояться.
– Не только меня, – запричитал он. – Ситуация, в которой вы оказались…
– Я слишком много видела фильмов ужасов, чтобы не удивиться похищению такого рода. Вы не вооружены, у вас нет никакого желания меня удушить…
– Откуда вам знать? – сказал он, впервые он показался немного странным.
Я продолжила:
– У вас есть юмор. Вы могли бы сойти за невинного маньяка, который играет в большого злодея, позволяет себя обругать и уходит довольный. Мазохист.
Я попыталась его убедить.
– Если вы действительно в бегах, я могла бы вас спрятать у себя. Вам было бы лучше, чем в этой дыре… При условии, что вас не разыскивает полиция.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34