https://wodolei.ru/catalog/unitazy/tarelchatye/
Мне не хотелось рисковать. Он мог оказаться больным, садистом, кем угодно…
– Вы можете доверять мне, – сказал он. Я возразила:
– Это то, что Ландрю должен был говорить дамам…
Он пожал плечами.
– У французов странный юмор. Разве у меня вид убийцы?
– Я пошутила, Бернар, но я предпочитаю быть одна сегодня. Я буду здесь два месяца. У нас еще будет возможность увидеться.
– Но меня не будет. Я спасалась бегством.
– До свидания и спасибо…
Я быстро пошла по направлению к Таймс-сквер. По Сорок девятой улице в сторону Бродвея. На одном перекрестке я чуть не попала под машину, потому что не обратила внимания на «don't walk», написанное на красном светофоре. Я почти бежала. Приключение с бельгийцем мне казалось преждевременным. Мне бы хотелось испытать что-то необыкновенное, замечательное. Я страстно желала чего-то невероятного. Оказаться с миллиардером в «роллсе» или в роли разодетой и порочной куртизанки, на худой конец в объятиях султана.
От Нью-Йорка я ждала большего, чем флирт с европейцем. С каждым кварталом улица меняла облик. Там и сям были видны очень дорогие рестораны и клубы для немолодых.
Мне хотелось добраться до Бродвея и купить программу театров Нью-Йорка, раньше она называлась CUE. У меня были деньги, я могла позволить себе хороший ресторан и приличное место в театре. Но моя уверенность и внешний лоск были ложными. Я вывихнула правую ногу в лодыжке. Ощущалась усталость, накопившаяся за год. Я столкнулась с полуголым бродягой с черными от грязи руками, как если бы он перемешивал сажу. Он чуть не сшиб меня с ног и наградил непристойным словом. Я оперлась в растерянности о стену. Это проявление насилия повергло меня в страх. Я добралась до Седьмой авеню, обратила внимание на афишу на другой стороне тротуара: «Глубокое горло» и «Дьявол миссис Джоунс» – два порнографических фильма, которым более десяти лет, классика.
Бенжамин отказался пойти смотреть Линду Лавлейс в роли женщины, у которой клитор был прикреплен к миндалинам и которая могла испытывать оргазм, только когда половой член был во рту. Бенжамин чувствовал отвращение к порнографии и относился неодобрительно к тому, что я пошла смотреть с приятелями этот фильм. Мы его смотрели в компании, смеялись, были скорее раздосадованы, громко перебрасывались шутками одна глупее другой.
Наша компания из американцев и нескольких иностранцев позволила мне составить мнение о мире. Я научилась узнавать южноамериканскую пылкую томность, леденящую веселость французов, еврейский юмор, немецкую точность. Связанная со многими непростыми маленькими жизнями, я познавала других. Теперь, проходя мимо кабачка «Swingers», я чувствовала себя чужой. Я пришла на Даффи-сквер, у блочного здания огромная очередь терпеливо ждала у касс, где за полцены продавали билеты на некоторые спектакли. Я могла бы посмотреть нового Спилберга – «Е. Т. – инопланетянин» в кинотеатре «Мувилэнд», находившемся передо мной, но очередь растянулась до Таймс-сквер и изгибалась на Сорок шестую Вест. Мне пришлось бы простоять по меньшей мере четыре часа, пока я бы попала в кинотеатр. Здесь было шесть часов, следовательно полночь в Париже. В этот четверг, 1 июля, я была безумно усталая, странное возбуждение вызывало чувство тревоги. Я заметила огромную афишу «Женщина года» с Рэйгл Уэлч. Возможно, мне удастся получить билет в этот театр. Я уже сражалась с Нью-Йорком. Я должна была справиться с тупой паникой перед одиночеством или уехать.
Таймс-сквер ошеломил меня чрезмерной красочностью и густой грязью. Этот театральный квартал пьянил меня. Я его впитывала всем своим нутром. В неторопливой толпе прохожих, зевак, лотков с ярко-красными хот-догами я заметила старика с длинными, спускающимися по спине седыми волосами, который поджаривал на горячих углях отвратительные кусочки мяса сомнительного происхождения. Почерневшими от грязи руками он поворачивал и переворачивал вертела. Кто их купит? И съест… Я могла бы направиться в другое место, посмотреть балет телеуправляемых корабликов на одном из озер Сентрал-парка или же поспешить на вечерний сеанс в «Метрополитен-музее». Но я была зачарована этим людским потоком. Остановилась, плотно прижав сумку, у одного из этих знаменитых мошенников, пристававших к прохожим, чтобы выманить двадцать долларов: «Которая?» Надо было указать на одну из карт, выставляемых и без конца заменяемых на импровизированном лотке из поставленных одна на другую старых картонок. Выигрыш выпадал на карту красной масти: «Которая?»
Он только что выхватил двадцать долларов из трясущихся рук толстой девицы. Если бы она выиграла, то получила бы сорок долларов. Девица указала на карту справа – черной масти. Она проиграла свои двадцать долларов и громко закричала. Она бы накинулась на мошенника, если бы осмелилась.
Солнце еще палило. Ревущие транзисторы, болтающиеся на запястье чернокожих, оглушали меня. Что за абсурдная идея померяться силами с этим странным созданием, с этим гнусным и величественным монстром: Нью-Йорком. Какой идиотский вызов… В лавке случайных дорогих вещей мне удалось откопать не очень смешную соломенную шляпу, которая, как я заметила в витрине, мне даже шла. Кто-то с улицы меня позвал:
– Эй, подождите же!
Я обернулась, это был Бернар.
– Я шел за вами, – сказал он. – Каждый проводит свое время как может, вы не сердитесь? Вы всегда ходите с опущенной головой? Вы не смотрите ни направо, ни налево. И еще меньше назад.
Тем не менее мне казалось, что я гуляю бездумно. Со стороны мои успехи не выглядели блестящими. Я наблюдала за ним внимательно. Он на самом деле был хорош, этот мужчина. А главное, он был здесь, рядом.
Очень толстая женщина чуть не опрокинула нас. Она шла как танк. В нескольких шагах одетые в желтое, цвета тыквы, адепты Кришны пели. Перед ними расступалась толпа.
– Идемте, попьем кофе. Слишком жарко.
Он мне предложил «Бру Бургер». Я предпочла кондитерскую с охлажденными витринами, заваленными впечатляющего размера пирожными.
Внутри было прохладно и темно. Мы устроились у стойки, сжавшись в комок, на высоких табуретах.
– Кофе? – спросила официантка.
– Два, – ответил Бернар.
Она поставила перед нами две чашки и налила в них кофе. Затем пододвинула к нам алюминиевые молочник и сахарницу. Я попросила сахарина. Она вынула из своего кармана розовый малюсенький пакетик и протянула его мне.
Я пила маленькими глотками эту жидкость, которую окрестили «кофе». Я привыкла к американскому кофе, но этот побивал все рекорды по нелепости. Вода каштанового цвета.
Бернар, вошедший в мой шаткий мир, произнес:
– Вы замужем…
Я посмотрела на свое обручальное кольцо, как бы желая удостовериться в точности фактов.
– Увы…
– Это меня совсем не смущает. Вас, кажется, тоже, или я ошибаюсь.
Я не ответила.
– Вы позвонили домой, чтобы сообщить, что вы благополучно доехали?
Я пожала плечами.
– Мы, французы, не очень сентиментальны. Мы рассудительны. Отсутствие новостей – хорошая новость. И к тому же бесплатно…
Он смотрел на пирожные, выставленные под шарообразным колпаком, ставшим почти непрозрачным от отпечатков пальцев.
– Хотите пирожное?
– Нет, спасибо.
Следовало побеспокоиться о содержании нашего разговора.
– У вас интеллигентные руки, Бернар. Он посмотрел на них с удовольствием.
– Я и за ними ухаживаю…
– А вы, вы женаты?
– Разве я ношу обручальное кольцо? – спросил он.
– Нет.
– Видите ли, – сказал он. – Я из тех, кто нравится женщинам. И женщины, которые привыкают ко мне, не могут обходиться без меня.
Я была слишком заторможенной, чтобы раздражаться таким самодовольством.
– Вы не очень женственна, – продолжил он.
– Почему же?
– Вы не улыбаетесь. Вы могли бы быть хорошенькой, даже красивой, если бы вы были чуть мягче.
– Нежной?
Он сумел сделать мне больно. Я хорошо знала, что мне недоставало нежности. Но мне бы не хотелось об этом слышать. У меня были старые счеты с нежностью. Быть нежной – значит позволять собой пользоваться.
– Поужинаем вместе? – спросил он. – Вы не в том состоянии, чтобы бродить одной. Вы вот-вот расплачетесь…
– Нет, я не собираюсь плакать.
Как ловкий механик, он меня сначала разобрал на части, а потом предложил свои услуги, чтобы отремонтировать. Он был себе на уме, ловко вел разговор. Я чуть не уснула на своем табурете. В Париже был час ночи. Я зевала, укрывшись бумажным носовым платком.
– Мне хотелось посмотреть спектакль. Мюзикл. Рядом идет «Женщина года»… Если я достану билет.
– Не стоит пытаться. Чтобы посмотреть что-нибудь хорошее, надо доставать билет по меньшей мере за неделю. На черном рынке перекупщики иногда зарабатывают до двадцати долларов на билете.
Кривоногая муха ползла по стойке, машинально я попыталась прогнать ее. Муха не реагировала. Она продолжала ковылять.
– Я знаю восточный ресторан, – сказал Бернар. – В такую жару следует есть острые блюда. Организму необходима соль, когда потеешь.
Я попыталась отказаться. Для вида.
– Если бы мы не встретились у входа? А?
– Случай – это воля Божья, которую следует уважать.
У меня болела лодыжка, моя тушь, должно быть, потекла, потому что у меня щипало глаза. У меня даже не было пудреницы в сумке.
– Я, наверно, безобразна.
– Совсем нет. Растерявшаяся и соблазнительная. Я уверен, что временами вы бываете прекрасны. Но нужно подгадать такой момент.
Он меня оживлял. Я подняла глаза на него.
– Вы хотите меня сопровождать в кино? Мне не хватает зрелищ.
Мы вышли из кондитерской. Влажный и жаркий, как баня, Нью-Йорк зажигал огни. Неоновые вывески оттеняли синеву неба. Световыми линиями вспыхивали надписи на темном фоне. Светящиеся очертания связывались, развязывались, появлялись, исчезали на темных фасадах зданий, покрытых анонсами.
Бернар взял меня под руку. Бродвей окунул нас в атмосферу гранатового сока, крепленного мышьяком. Мы двигались среди людей, которые, казалось, сбежали из тюрем. Мы только что столкнулись с индусом в безупречно белом тюрбане. Его длинная борода прикрывала половину обнаженной груди. Он был в плавках и шел босиком. Сидя на тротуаре, какая-то женщина продавала разноцветные металлические звезды-заколки для волос. Те, кто их носил, походили на инопланетян. Нас было очень много, обезумевших от восхищения и отвращения к этому нескончаемому представлению. У тротуара освобождался от содержимого пищеварительного тракта конь. Зловонный запах конюшни вызвал у меня тошноту, полицейский, сидящий в седле, смотрел по сторонам. Мы, низкопоклонники нью-йоркского снобизма, зачарованные этой грязью, разгуливали, гордые оттого, что оказались в этой урне. Растерявшиеся туристы пичкали себя дешевыми картинками. Отбросы на тротуаре смешивались с конфетти несостоявшегося праздника. Жара застряла под кожей. Трепещущая толпа колыхалась, вздрагивая от резкого звука сирен полицейских машин. Меня задел какой-то чернокожий с хрипящим транзистором. Нью-Йорк – кинотеатр для жаждущих впечатлений иностранцев – меня околдовал. Я сливалась с афишами, отождествляла себя с рекламой. Девушка в узких джинсах, высвеченная неоном на фасаде, это была я. Не утратившая чувства реальности, не постоянная посетительница, не надменная, а вне себя от счастья впитывать необычное, словно простая девчонка, пытающаяся выжить в оставленных богатыми отбросах, я повторяла про себя, пресытившись приятной паникой: «Я в Нью-Йорке».
– Женщины меня очень любят, – сказал Бернар. – Я верю во взаимное наслаждение.
Остановившись посреди Даффи-сквер, я смотрела, как двигается в световых буквах на знаменитом здании «Таймс» сообщение о влажности, за которым следовали самые свежие новости.
– Идемте, – сказал Бернар.
Он потащил меня к входу кинотеатра, сотрясавшегося от передаваемых громкоговорителями криков находившихся внутри зрителей, чтобы побудить зевак купить билет за пять долларов и пойти в кино.
– Это последнее новшество, – прокомментировал Бернар.
Я намеревалась купить билет. Он запротестовал. Мне действительно хотелось расслабиться и посмотреть фильм ужасов. Мы вошли в темный зал. Поскольку мы садились в темноте, мое кресло оказалось поломанным, а кресло Бернара – мокрым. Мы пошли по другому ряду, наступая на валявшиеся на полу кульки от попкорна и грязную бумагу. На экране мертвец только что сорвал крышку гроба и смотрел на нас глазными впадинами на одутловатом лице из глины. Он поднялся и направился к уединенному дому, где в спальне с приоткрытым окном спала одинокая женщина. Мой сосед справа жадно поедал кукурузу. Каждый раз, наполняя рот, он поднимал руку.
Я прошептала:
– Он меня донимает.
– Он скоро все сожрет. Потерпи… Бернар взял меня за руку.
Кто-то другой, не Марк, держал меня за руку. Моя рука начала разбухать. Через некоторое время моя рука стала огромной. На протяжении почти двух часов я привыкала к образам ужаса. Это было пульсирующее, покрытое красными волокнами горло духа с того света, жаждущее проглотить, увлекая за собой в бездну, девочку, которую удерживала ослепленная сверхъестественным светом мать, пытаясь спасти дочь от этого дьявольского всасывания. Я смотрела на разверзшуюся бездну под домиками, построенными на бывшем кладбище, на развороченный запруженный скелетами бассейн с мутной водой, превратившийся в отвратительное месиво.
Наконец средняя американская семья была спасена от злых духов, и мы вышли из кинотеатра. Мы вернулись на Таймс-сквер. Завтра город, как настоящие песочные часы, выпустит своих жителей, которые отправятся на природу, и заполнится разношерстной толпой, стекающейся из пригородов.
– Вы устали, – сказал Бернар. – Я отвезу вас домой на такси. Но сначала чего-нибудь поедим.
Мы приземлились в «Бру Бургер» на углу Сорок седьмой улицы и Бродвея. Я была в восторге от моего панированного цыпленка и пикулей. Я бы проглотила все ломтики огурца из поставленной на стол миски. Я сказала:
– За куру плачу я. Надеюсь, что вы поняли также, что я не буду спать с вами.
Его лицо омрачилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Вы можете доверять мне, – сказал он. Я возразила:
– Это то, что Ландрю должен был говорить дамам…
Он пожал плечами.
– У французов странный юмор. Разве у меня вид убийцы?
– Я пошутила, Бернар, но я предпочитаю быть одна сегодня. Я буду здесь два месяца. У нас еще будет возможность увидеться.
– Но меня не будет. Я спасалась бегством.
– До свидания и спасибо…
Я быстро пошла по направлению к Таймс-сквер. По Сорок девятой улице в сторону Бродвея. На одном перекрестке я чуть не попала под машину, потому что не обратила внимания на «don't walk», написанное на красном светофоре. Я почти бежала. Приключение с бельгийцем мне казалось преждевременным. Мне бы хотелось испытать что-то необыкновенное, замечательное. Я страстно желала чего-то невероятного. Оказаться с миллиардером в «роллсе» или в роли разодетой и порочной куртизанки, на худой конец в объятиях султана.
От Нью-Йорка я ждала большего, чем флирт с европейцем. С каждым кварталом улица меняла облик. Там и сям были видны очень дорогие рестораны и клубы для немолодых.
Мне хотелось добраться до Бродвея и купить программу театров Нью-Йорка, раньше она называлась CUE. У меня были деньги, я могла позволить себе хороший ресторан и приличное место в театре. Но моя уверенность и внешний лоск были ложными. Я вывихнула правую ногу в лодыжке. Ощущалась усталость, накопившаяся за год. Я столкнулась с полуголым бродягой с черными от грязи руками, как если бы он перемешивал сажу. Он чуть не сшиб меня с ног и наградил непристойным словом. Я оперлась в растерянности о стену. Это проявление насилия повергло меня в страх. Я добралась до Седьмой авеню, обратила внимание на афишу на другой стороне тротуара: «Глубокое горло» и «Дьявол миссис Джоунс» – два порнографических фильма, которым более десяти лет, классика.
Бенжамин отказался пойти смотреть Линду Лавлейс в роли женщины, у которой клитор был прикреплен к миндалинам и которая могла испытывать оргазм, только когда половой член был во рту. Бенжамин чувствовал отвращение к порнографии и относился неодобрительно к тому, что я пошла смотреть с приятелями этот фильм. Мы его смотрели в компании, смеялись, были скорее раздосадованы, громко перебрасывались шутками одна глупее другой.
Наша компания из американцев и нескольких иностранцев позволила мне составить мнение о мире. Я научилась узнавать южноамериканскую пылкую томность, леденящую веселость французов, еврейский юмор, немецкую точность. Связанная со многими непростыми маленькими жизнями, я познавала других. Теперь, проходя мимо кабачка «Swingers», я чувствовала себя чужой. Я пришла на Даффи-сквер, у блочного здания огромная очередь терпеливо ждала у касс, где за полцены продавали билеты на некоторые спектакли. Я могла бы посмотреть нового Спилберга – «Е. Т. – инопланетянин» в кинотеатре «Мувилэнд», находившемся передо мной, но очередь растянулась до Таймс-сквер и изгибалась на Сорок шестую Вест. Мне пришлось бы простоять по меньшей мере четыре часа, пока я бы попала в кинотеатр. Здесь было шесть часов, следовательно полночь в Париже. В этот четверг, 1 июля, я была безумно усталая, странное возбуждение вызывало чувство тревоги. Я заметила огромную афишу «Женщина года» с Рэйгл Уэлч. Возможно, мне удастся получить билет в этот театр. Я уже сражалась с Нью-Йорком. Я должна была справиться с тупой паникой перед одиночеством или уехать.
Таймс-сквер ошеломил меня чрезмерной красочностью и густой грязью. Этот театральный квартал пьянил меня. Я его впитывала всем своим нутром. В неторопливой толпе прохожих, зевак, лотков с ярко-красными хот-догами я заметила старика с длинными, спускающимися по спине седыми волосами, который поджаривал на горячих углях отвратительные кусочки мяса сомнительного происхождения. Почерневшими от грязи руками он поворачивал и переворачивал вертела. Кто их купит? И съест… Я могла бы направиться в другое место, посмотреть балет телеуправляемых корабликов на одном из озер Сентрал-парка или же поспешить на вечерний сеанс в «Метрополитен-музее». Но я была зачарована этим людским потоком. Остановилась, плотно прижав сумку, у одного из этих знаменитых мошенников, пристававших к прохожим, чтобы выманить двадцать долларов: «Которая?» Надо было указать на одну из карт, выставляемых и без конца заменяемых на импровизированном лотке из поставленных одна на другую старых картонок. Выигрыш выпадал на карту красной масти: «Которая?»
Он только что выхватил двадцать долларов из трясущихся рук толстой девицы. Если бы она выиграла, то получила бы сорок долларов. Девица указала на карту справа – черной масти. Она проиграла свои двадцать долларов и громко закричала. Она бы накинулась на мошенника, если бы осмелилась.
Солнце еще палило. Ревущие транзисторы, болтающиеся на запястье чернокожих, оглушали меня. Что за абсурдная идея померяться силами с этим странным созданием, с этим гнусным и величественным монстром: Нью-Йорком. Какой идиотский вызов… В лавке случайных дорогих вещей мне удалось откопать не очень смешную соломенную шляпу, которая, как я заметила в витрине, мне даже шла. Кто-то с улицы меня позвал:
– Эй, подождите же!
Я обернулась, это был Бернар.
– Я шел за вами, – сказал он. – Каждый проводит свое время как может, вы не сердитесь? Вы всегда ходите с опущенной головой? Вы не смотрите ни направо, ни налево. И еще меньше назад.
Тем не менее мне казалось, что я гуляю бездумно. Со стороны мои успехи не выглядели блестящими. Я наблюдала за ним внимательно. Он на самом деле был хорош, этот мужчина. А главное, он был здесь, рядом.
Очень толстая женщина чуть не опрокинула нас. Она шла как танк. В нескольких шагах одетые в желтое, цвета тыквы, адепты Кришны пели. Перед ними расступалась толпа.
– Идемте, попьем кофе. Слишком жарко.
Он мне предложил «Бру Бургер». Я предпочла кондитерскую с охлажденными витринами, заваленными впечатляющего размера пирожными.
Внутри было прохладно и темно. Мы устроились у стойки, сжавшись в комок, на высоких табуретах.
– Кофе? – спросила официантка.
– Два, – ответил Бернар.
Она поставила перед нами две чашки и налила в них кофе. Затем пододвинула к нам алюминиевые молочник и сахарницу. Я попросила сахарина. Она вынула из своего кармана розовый малюсенький пакетик и протянула его мне.
Я пила маленькими глотками эту жидкость, которую окрестили «кофе». Я привыкла к американскому кофе, но этот побивал все рекорды по нелепости. Вода каштанового цвета.
Бернар, вошедший в мой шаткий мир, произнес:
– Вы замужем…
Я посмотрела на свое обручальное кольцо, как бы желая удостовериться в точности фактов.
– Увы…
– Это меня совсем не смущает. Вас, кажется, тоже, или я ошибаюсь.
Я не ответила.
– Вы позвонили домой, чтобы сообщить, что вы благополучно доехали?
Я пожала плечами.
– Мы, французы, не очень сентиментальны. Мы рассудительны. Отсутствие новостей – хорошая новость. И к тому же бесплатно…
Он смотрел на пирожные, выставленные под шарообразным колпаком, ставшим почти непрозрачным от отпечатков пальцев.
– Хотите пирожное?
– Нет, спасибо.
Следовало побеспокоиться о содержании нашего разговора.
– У вас интеллигентные руки, Бернар. Он посмотрел на них с удовольствием.
– Я и за ними ухаживаю…
– А вы, вы женаты?
– Разве я ношу обручальное кольцо? – спросил он.
– Нет.
– Видите ли, – сказал он. – Я из тех, кто нравится женщинам. И женщины, которые привыкают ко мне, не могут обходиться без меня.
Я была слишком заторможенной, чтобы раздражаться таким самодовольством.
– Вы не очень женственна, – продолжил он.
– Почему же?
– Вы не улыбаетесь. Вы могли бы быть хорошенькой, даже красивой, если бы вы были чуть мягче.
– Нежной?
Он сумел сделать мне больно. Я хорошо знала, что мне недоставало нежности. Но мне бы не хотелось об этом слышать. У меня были старые счеты с нежностью. Быть нежной – значит позволять собой пользоваться.
– Поужинаем вместе? – спросил он. – Вы не в том состоянии, чтобы бродить одной. Вы вот-вот расплачетесь…
– Нет, я не собираюсь плакать.
Как ловкий механик, он меня сначала разобрал на части, а потом предложил свои услуги, чтобы отремонтировать. Он был себе на уме, ловко вел разговор. Я чуть не уснула на своем табурете. В Париже был час ночи. Я зевала, укрывшись бумажным носовым платком.
– Мне хотелось посмотреть спектакль. Мюзикл. Рядом идет «Женщина года»… Если я достану билет.
– Не стоит пытаться. Чтобы посмотреть что-нибудь хорошее, надо доставать билет по меньшей мере за неделю. На черном рынке перекупщики иногда зарабатывают до двадцати долларов на билете.
Кривоногая муха ползла по стойке, машинально я попыталась прогнать ее. Муха не реагировала. Она продолжала ковылять.
– Я знаю восточный ресторан, – сказал Бернар. – В такую жару следует есть острые блюда. Организму необходима соль, когда потеешь.
Я попыталась отказаться. Для вида.
– Если бы мы не встретились у входа? А?
– Случай – это воля Божья, которую следует уважать.
У меня болела лодыжка, моя тушь, должно быть, потекла, потому что у меня щипало глаза. У меня даже не было пудреницы в сумке.
– Я, наверно, безобразна.
– Совсем нет. Растерявшаяся и соблазнительная. Я уверен, что временами вы бываете прекрасны. Но нужно подгадать такой момент.
Он меня оживлял. Я подняла глаза на него.
– Вы хотите меня сопровождать в кино? Мне не хватает зрелищ.
Мы вышли из кондитерской. Влажный и жаркий, как баня, Нью-Йорк зажигал огни. Неоновые вывески оттеняли синеву неба. Световыми линиями вспыхивали надписи на темном фоне. Светящиеся очертания связывались, развязывались, появлялись, исчезали на темных фасадах зданий, покрытых анонсами.
Бернар взял меня под руку. Бродвей окунул нас в атмосферу гранатового сока, крепленного мышьяком. Мы двигались среди людей, которые, казалось, сбежали из тюрем. Мы только что столкнулись с индусом в безупречно белом тюрбане. Его длинная борода прикрывала половину обнаженной груди. Он был в плавках и шел босиком. Сидя на тротуаре, какая-то женщина продавала разноцветные металлические звезды-заколки для волос. Те, кто их носил, походили на инопланетян. Нас было очень много, обезумевших от восхищения и отвращения к этому нескончаемому представлению. У тротуара освобождался от содержимого пищеварительного тракта конь. Зловонный запах конюшни вызвал у меня тошноту, полицейский, сидящий в седле, смотрел по сторонам. Мы, низкопоклонники нью-йоркского снобизма, зачарованные этой грязью, разгуливали, гордые оттого, что оказались в этой урне. Растерявшиеся туристы пичкали себя дешевыми картинками. Отбросы на тротуаре смешивались с конфетти несостоявшегося праздника. Жара застряла под кожей. Трепещущая толпа колыхалась, вздрагивая от резкого звука сирен полицейских машин. Меня задел какой-то чернокожий с хрипящим транзистором. Нью-Йорк – кинотеатр для жаждущих впечатлений иностранцев – меня околдовал. Я сливалась с афишами, отождествляла себя с рекламой. Девушка в узких джинсах, высвеченная неоном на фасаде, это была я. Не утратившая чувства реальности, не постоянная посетительница, не надменная, а вне себя от счастья впитывать необычное, словно простая девчонка, пытающаяся выжить в оставленных богатыми отбросах, я повторяла про себя, пресытившись приятной паникой: «Я в Нью-Йорке».
– Женщины меня очень любят, – сказал Бернар. – Я верю во взаимное наслаждение.
Остановившись посреди Даффи-сквер, я смотрела, как двигается в световых буквах на знаменитом здании «Таймс» сообщение о влажности, за которым следовали самые свежие новости.
– Идемте, – сказал Бернар.
Он потащил меня к входу кинотеатра, сотрясавшегося от передаваемых громкоговорителями криков находившихся внутри зрителей, чтобы побудить зевак купить билет за пять долларов и пойти в кино.
– Это последнее новшество, – прокомментировал Бернар.
Я намеревалась купить билет. Он запротестовал. Мне действительно хотелось расслабиться и посмотреть фильм ужасов. Мы вошли в темный зал. Поскольку мы садились в темноте, мое кресло оказалось поломанным, а кресло Бернара – мокрым. Мы пошли по другому ряду, наступая на валявшиеся на полу кульки от попкорна и грязную бумагу. На экране мертвец только что сорвал крышку гроба и смотрел на нас глазными впадинами на одутловатом лице из глины. Он поднялся и направился к уединенному дому, где в спальне с приоткрытым окном спала одинокая женщина. Мой сосед справа жадно поедал кукурузу. Каждый раз, наполняя рот, он поднимал руку.
Я прошептала:
– Он меня донимает.
– Он скоро все сожрет. Потерпи… Бернар взял меня за руку.
Кто-то другой, не Марк, держал меня за руку. Моя рука начала разбухать. Через некоторое время моя рука стала огромной. На протяжении почти двух часов я привыкала к образам ужаса. Это было пульсирующее, покрытое красными волокнами горло духа с того света, жаждущее проглотить, увлекая за собой в бездну, девочку, которую удерживала ослепленная сверхъестественным светом мать, пытаясь спасти дочь от этого дьявольского всасывания. Я смотрела на разверзшуюся бездну под домиками, построенными на бывшем кладбище, на развороченный запруженный скелетами бассейн с мутной водой, превратившийся в отвратительное месиво.
Наконец средняя американская семья была спасена от злых духов, и мы вышли из кинотеатра. Мы вернулись на Таймс-сквер. Завтра город, как настоящие песочные часы, выпустит своих жителей, которые отправятся на природу, и заполнится разношерстной толпой, стекающейся из пригородов.
– Вы устали, – сказал Бернар. – Я отвезу вас домой на такси. Но сначала чего-нибудь поедим.
Мы приземлились в «Бру Бургер» на углу Сорок седьмой улицы и Бродвея. Я была в восторге от моего панированного цыпленка и пикулей. Я бы проглотила все ломтики огурца из поставленной на стол миски. Я сказала:
– За куру плачу я. Надеюсь, что вы поняли также, что я не буду спать с вами.
Его лицо омрачилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34