– Нет? Почему же?
– Потому что я не принадлежу к женщинам, которых быстро спроваживают.
– Я никогда не считал, что вас легко покорить, – сказал Бернар.
Я расслабилась, он мне казался симпатичным. Было приятно провести этот вечер с любезным и, пожалуй-таки, сдержанным человеком. У меня на тарелке оставалось три больших ломтика желтого жареного картофеля.
– Восемь лет я была верна мужу.
Мне не хотелось оставлять четыре съежившихся кружочка огурца в миске.
– Но я поссорилась с ним, уехала из Парижа.
– У вас есть деньги, если вы можете безрассудно сесть и уехать.
Я уточнила:
– Это была единственная возможность избавиться от сбережений.
Затем я заказала творожный кекс.
– У вас хороший аппетит! – заметил он с восхищением.
Пирожное из творога, перемешанного с сахаром, сливками, яичным желтком и черт знает еще с каким искушением, таяло у меня во рту. Я бросила взгляд на счет, который официантка только что положила на стол. И кинулась в наступление:
– Семнадцать долларов, из которых десять у меня в желудке…
– Нет, – сказал он. – Поделим пополам. Выйдя из ресторана, я захотела еще задержаться, каждое мгновение здесь что-то происходило.
– Вас следует уложить в постель, – объявил Бернар с отеческой заботой.
Он остановил такси, я позволила отвезти себя. Подъехав к дому, он расплатился.
– Идемте, вы посмотрите, где я живу. У меня есть виски, фруктовый сок и охлажденная вода. Мы цивилизованные люди. Если вы отказываетесь от физического удовольствия, это – ваше дело, но от бокала виски с апельсиновым соком никто никогда не терял самообладания… Ну, так что же?
Я пошла за ним. Мы пришли к нему. Я заметила несколько книг в гостиной на шаткой полке. Едва он дотронулся до светильника, покосившийся абажур покачнулся и обнажил лампочки. Бернар передвигался по квартире, явно довольный. Он принес мне минеральной воды со льдом. Кура в желудке казалась пудовой гирей. Я находила, что Бернар симпатичный и не очень настойчивый.
– У меня достаточно времени, – сказал он, ласково улыбаясь. – Теряете время вы. Мне стоит лишь позвонить, если мне скучно. А вы?
Он раздвинул диван-кровать, принес откуда-то подушки, одетые в свежие наволочки.
– Я собираюсь спать. Знаете, если вы хотите остаться здесь… Даже ели вы будете спать со мной, как младшая сестра. Если вы хотите принять душ… Самое лучшее, что у меня есть, – это моя ванная комната.
Он показал мне ее.
– Я отделал ее заново, когда переехал сюда. Мой халат справа от вас. Сложенный.
Я скрылась в ванной комнате, ввязалась в борьбу с краном.
– Не могу открыть его. Он слишком тугой.
– Вам помочь?
– Да, с закрытыми глазами.
Он смеялся.
– Ох, уж эти женщины… Я вхожу?
– Да.
Он вошел в ванную комнату, нагнулся над краном, касаясь головой моей груди. Открыл кран, чмокнул в верхнюю часть спины и вышел. Мне надо было лишь повернуть рычаг, чтобы оказаться под сильным тропическим дождем, который меня обволакивал, хлестал, очищал. Я была вне себя от восхищения.
Я крикнула:
– У вас приспособлен сток для такого количества воды?
Он ответил:
– Не беспокойтесь. Мой душ уникален. Не торопитесь.
Ах, до чего же было хорошо. Это длилось очень долго, затем я закрыла кран, надела его халат. Вышла свежей и счастливой.
– Бернар?
Он читал, сидя в кресле.
– Если это вам действительно не мешает, я останусь на ночь здесь… Из-за кондиционера…
Он согласился, невозмутимый.
– Это большое удовольствие. Вы больше не боитесь меня?
– Нет.
– Я приму душ и лягу, согласны?
– Давайте.
– Но я не тороплюсь, – сказал Бернар. – Вы ложитесь.
Устроившись в постели, я смотрела на него с недоумением. Он был очень хитер. Ему хотелось, чтобы я начала конкретный разговор.
– Неделю тому назад я узнала, что мой муж мне изменяет.
Он опустил газету и посмотрел на меня.
– Ведь существует столько женщин, изменяющих своим мужьям. Надо, чтобы время от времени был реванш. Скольких легковерных мужей я знаю. И это только среди моих знакомых. Они здороваются, похлопывают по плечу, приглашают на семейные праздники, словно ничего и не было.
– Какой опыт!
– Да, – сказал он. – В моей жизни были только замужние женщины. Именно с ними меньше всего рискуешь подцепить болезнь… Вы плачете? Почему?
Я не знала, что у меня текли слезы, глаза были, как в огне. Он подал мне пакет с бумажными носовыми платками.
– Если вам изменяет муж, что вам мешает делать то же самое?
– Ничего. Но теория и практика – вещи разные.
– Вы верующая?
– Почему это вас интересует?
– У вас религиозные убеждения.
– Совсем нет. Я просто заторможена. Заржавела от верности.
– Жаль, – сказал он, усаживаясь в кресло. Я с ним говорила почти во сне.
– У вас было много таких женщин… которым хотелось мстить?
– Довольно много. Отомстить для них – это лишь предлог, чтобы освободиться от скованности. «Я изменяю мужу, потому что он мне изменяет. Это он начал». Женщины ищут повод.
– Повод?
– Увы…
– Скажите, вы всегда так спокойны? Он отложил газету.
– У меня очень хороший характер. Я человек сильных страстей. Ну вот в тот самый момент я неукротим.
– Почему у вас нет бельгийского акцента?
– Потому что я наполовину фламандец.
– Тогда у вас должно быть два акцента. У вас только «р», как у Бреля.
– К сожалению, я только этим похож на него…
– Вам хочется меня? Бернар?
– Скорее да. Но я веду себя как настоящий джентльмен.
Мне хотелось, чтобы он немного понервничал. Заставить его немного пострадать. Когда я была студенткой в Нью-Йорке, в нашу компанию затесался психиатр, который работал над диссертацией. Он считал нас легкомысленными. Ему хотелось разбавить подробностями наши исповеди. Мы решили его проучить. Я была самая способная на розыгрыш. Жаловалась на свои комплексы. Он упивался тем, что может воспользоваться моей закомплексованностью. Он жил с матерью на углу Шестьдесят шестой улицы и Медисона. Принял меня, словно ненасытная утроба. Лежа на диване, я разговаривала с ним, пока ему не стало плохо, так я возбудила его своими надуманными фантазиями. С закрытыми глазами рассказывала ему смущающие истории. Сочиняла, дав волю своей фантазии. В критический момент более чем смелого описания я услышала глухой звук, он съехал со своего стула. Упав на пол, он прохрипел:
– Воды, пожалуйста. Принесите мне, пожалуйста, воды.
Смеясь, я встала с дивана и принесла ему воды. Ему стало дурно от моих рассказов. Должно быть, его смутила эрекция, которую он почувствовал. Больше мы его не видели.
Бернар был более крепким орешком, более опытным, и мне так хотелось спать, что я не могла говорить.
Наверно, я глубоко спала, когда Бернар забрался в кровать. На рассвете обнаружила себя рядом с чужим мужчиной. Я смотрела на него, чтобы вспомнить. Счастливая оттого, что моя ночь была целомудренной, тихонько поднялась с постели и снова долго стояла под душем. В удобной и сверкающей чистотой кухне приготовила себе кофе и наслаждалась им в тишине. Мне нужна была скорее нежность, чем физическая близость, мне понравилась эта проведенная по-дружески ночь. Никогда, ни разу в жизни меня не обманывали. Я жила, как рыба в чистой воде, в плотских наслаждениях. Мое тело было создано для любви. Ничто не влияло на ощущение счастья, которое я испытывала, находясь в объятиях приятного мужчины. Я почти стыдилась того, что мне было так хорошо в моей шкуре. Телесные радости компенсировали недостаток в чувствах. Оргазм потрясал меня с головы до ступней и так здорово стимулировал, в то время как чувства едва затрагивали меня. Марк, я любила его, по-честному, привычной, общепринятой любовью. Но в то же время я испытывала удовольствие. Что делать? Бернар пошевелился, я слышала, как он встает. Он показался в проеме двери, поздоровался и исчез под душем. Затем без разглагольствований, молча, как чревоугодники, мы оказались в постели, он даже не успел вытереться. Его губы пахли ванилью. Ни один порнографический фильм не возбуждал меня так, как ухоженный и чистоплотный мужчина. Я пылала. Он смотрел на меня с удивлением.
– Ну и темперамент у тебя!
– Да, да…
– Настоящая мечта. Я потягивалась.
– Тем более я не могу смириться с изменой мужа.
– С другой женщиной он будет лезть из кожи вон, если ты приучила его к такому комфорту…
– Возможно, именно этого ему и недоставало. Лезть из кожи вон.
Он целовал меня, и мы снова предались любви. Мне не нужен был ускоритель, я сама поворачивала контактный ключ, чтобы мчаться. Это было чудесно.
– Однако, – сказал он некоторое время спустя, – в первый раз мы занимались любовью полчаса, а во второй – сорок семь минут.
Я улыбалась, удовлетворенная и вялая.
– Мы хорошая пара. Что ты делаешь в этот знаменательный уикенд?
Он внимательно осматривал простыню.
– Сегодня пятница, 2 июля. Тебе надо уходить.
У меня перехватило дыхание.
– Почему?
– Потому что приезжает моя жена.
Чтобы привести меня в чувство, он принес мне воды со льдом и поцеловал в губы.
– Это не преступление, не дуйся так.
Я была вне себя и не находила больше слов. Завернулась в простыню.
– Ты посмел говорить, что спал с замужними женщинами, хвастался своими победами. Какой непорядочный тип!
– Моя жена замужем за мной. Она возвращается от своей матери во второй половине дня, и мы тотчас уезжаем.
Я почти перешла на крик.
– Ты негодяй, ты изменяешь ей в вашей постели.
– Она этого не знает. Это самое главное. Она очень счастлива со мной, я ее уважаю, я ей открываю двери, пропуская ее вперед, пристегиваю ремень в автомобиле.
– Но зачем такому бабнику жениться?
– Для самозащиты.
– Зачем?
– Она славная, прекрасная хозяйка, порядочная женщина, а также хороша собой…
Я продолжала:
– Идиотка, она ничего не понимает.
– Она не глупа, просто я умею устраиваться. У нее лишь смутные догадки, подозрения, но она никогда не знает, изменяю ли я ей.
Я натягивала джинсы, браня этих легковерных женщин, этих несчастных животных, которым рассказывают что угодно. Я им сочувствовала.
– Следовало бы всех вас выбросить в окно… Он смеялся, смеялся, не в силах остановиться.
При этом занимаясь уборкой, приводя все в порядок, как в кино, когда хотят создать правдоподобную картину преступления.
– Все женщины ворчат одинаково, – говорил он, покачивая головой. – Ни у одной из них нет оригинального подхода… Сядь на этот стул.
Вне себя от ярости я смотрела на него, он был педантичен, только что помыл мою чашку, сполоснул поднос, вытер стакан, проверил его на прозрачность.
– Ты боишься отпечатков пальцев?
– Ты угадала.
Напевая, снял простыни, засунул их в стиральную машину. Я вспомнила нашу машину. С ней, словно с истеричкой, надо было обращаться осторожно, не переборщить порошка, если чуть больше, эта дрянь останавливалась. Плотно закрыть окошечко, иначе она издавала вибрирующий звук и грохотала. Средство для полоскания надо было заливать через отверстие, крышка которого часто отскакивала под напором жидкости, и все выплескивалось мне на ноги. Здесь был другой мир и другие машины. Он повернул выключатель, как драли уши плохим ученикам, судя по старинным литографиям, в один миг. И она заурчала. Он заправил кровать, потом примял немного, чтобы придать ей обычный вид. Оставался пылесос, снаряд на ножке, шумный, маленький, круглой формы. Бернар вытащил из чрева этого зверя шланг, прикрепил к нему какой-то плоский продолговатый предмет, напоминающий гармошку.
– Сосун, – сказал он. – На случай волос. Этого не требуется, если цвет волос, как у моей жены. Но ты блондинка, и у тебя выпадают волосы.
Если бы у меня была возможность убить его, я бы это сделала. По мере того как он пылесосил, проклятый круг сужался, я сидела, как на насесте, на стуле посреди комнаты. Упрямо. Он поставил мою обувь рядом со мной. Моя батистовая блузка. Он повесил ее на спинку стула, сконцентрировался.
– Что я мог забыть? Мыло в душе… Я вскрыл новый пакет для тебя, следует выбросить старое. Бетси не любит мотовства.
Ее звали Бетси, принесенную в жертву незнакомку.
– Ты хочешь на нее посмотреть? Она мила… Этот негодяй вытащил огромную фотографию в рамке, которую спрятал в платяном шкафу.
– У вас что-то общее, что вас роднит. Кроме волос…
Я подумала «супружеская измена». Вот я в комнате, в которой все еще напоминает об удовольствии, держу в руке фотографию другой жертвы. Она улыбается, бедняжка, в свадебном платье. С букетом цветов, Бернар рядом с ней, излучает респектабельность. Честное лицо, смотрит прямо в объектив, безупречен, серьезен, ответственен…
– Если бы ты оделась, – сказал он, – я мог бы пройтись пылесосом…
Я бросила в него.
– Ты никого никогда не расчленял на части?
– Еще нет, – сказал он. – Но это может случиться сегодня, если ты не оденешься. – И добавил: – Я шучу ты же знаешь.
И вот я одетая, волосы собраны в этот окаянный хвост, умытая, бледная, ровная, чистенькая, словно новая монета. Я вспомнила о матери, которая обычно говорила: «Мы, женщины, приходим в этот мир, чтобы страдать, а мужчины – чтобы заставлять нас страдать. Что ты хочешь, моя дорогая, это – судьба». Не я ли почти выла однажды, когда она долго вручную стирала рубашку отца, чтобы удалить следы губной помады.
Бетси снова заняла свое место на низком столике, другая фотография появилась на маленьком комоде. Обаятельная пожилая пара, позирующая со слегка наклоненной головой, мужчина с обворожительной улыбкой, дама с тронутыми сединой волосами в обтягивающей блузке с воротом, расстегнутым лишь для того, чтобы был виден висящий на цепочке кулон.
– Мои родители, – сказал Бернар. – Они живут теперь в Эттербеке. Это – квартал в Брюсселе. Красивый. Они очень любят Бетси, очень сокрушаются, что нет внуков…
Я смотрела на обаятельного господина на фотографии. Сколько раз, должно быть, он тоже изменял в Брюсселе и с какой легкостью, наверно, скрывал это, чтобы блаженная улыбка его жены была такой сияющей.
– Все готово, – сказал Бернар. – Затем с похвальным усердием: – Ты хочешь, чтобы я тебя проводил наверх?
– Нет.
– Ты сердишься?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34