Телефон прозвонил несколько раз. Вернер снял трубку и заговорил по-немецки. Затем, повернувшись к Иоланде, сказал:
– Мне надо в больницу Я отвезу вас в гостиницу.
– Завтра я уеду в Италию.
Озабоченный мужчина напротив нее мысленно находился в другом месте. Она проиграла. Поднялась.
– Что касается Ивисы, я не вижу своей вины. Просто я была верной женой. Думала, что поступала правильно.
Вернер собирал бумаги в портфель.
– Вы мне надоели со своей добродетелью. Вы придаете себе, своим принципам слишком большое значение. Вы не заслуживаете особых похвал. Вы любите, значит, вы добродетельны, если даже вы добродетельны из принципа, позвольте вам сказать, что это смешно.
– Я ухожу, – сказала Иоланда. – Чувствую, что вам мешаю, но благодаря вам я немного узнала Берн. Замечательный город.
– Знать Берн после одной прогулки? Вы преувеличиваете свои способности восприятия.
– Не исключено, что я останусь на несколько дней. Чтобы увидеть ров с медведями, музеи, старый город внизу, на берегу…
Зазвонил телефон. Он схватил телефонную трубку и заговорил с кем-то голосом, мягкость которого ее удивила. Взмах крыльев у птички при взлете был тяжелее. Вернер положил трубку на рычаг, она поспешила уйти.
– Я ухожу…
Она направилась к двери.
– Я провожу вас. Вы позволите? – спросил он. – Мне бы хотелось убедиться, что синева ваших глаз…
– Убедиться?
– Да, я помню редкую синеву незабудки.
– Разве возраст меняет цвет глаз? Она допустила оплошность.
– Ох, пожалуйста, не надо так волноваться. Женщина, у которой глаза на мокром месте, легко успокаивается. У меня были такие. Они рыдали на моем плече, а на следующий день уезжали, оставив после себя лишь письмо или записку, свитер ручной вязки, чтобы я не простудился. И клубки.
Ей было неприятно чувствовать себя виноватой. Она задыхалась от волнения.
– Я живу одна уже много лет, – сказала она. – Я не богата и не светская львица. Мой муж живет в другом месте. Все остальное было лишь обманом.
Он воскликнул:
– Вот видите, я прав. Все женщины – врожденные актрисы. Зачем надо было устраивать мне кино?
– Мне хотелось иметь спокойную совесть.
– Моя дорога Иоланда, время проходит, время прошло. У вас совесть спокойна. Вы считаете, что этого достаточно женщине?
– Я понимаю хорошо женщин, которые вас бросают, – сказала она.
– Почему?
– Вы не очень любезны.
– Я не хочу больше приспосабливаться. Лебезить, врать, нет. Не обижайтесь. И не позволю вам уехать в таком состоянии. Приглашаю вас на ужин.
– На ужин? Она задумалась.
– До ужина будет спектакль?
– Нет. Ужин в 19 часов.
– Во Франции часто ужинают после спектакля. Он откровенно рассмеялся.
– До чего же вы француженка. Французские привычки, французское мировосприятие. В Швейцарии ужинают рано.
– Я никогда не путешествовала, – сказала она, – исключением является моя поездка в Ивису. Я не могла этого знать.
Он покачал головой.
– Идемте, не бойтесь так, все это не имеет значения. Я не позволю вам выйти отсюда расстроенной. Подумают, что я вам сообщил неприятную весть. Я вас познакомлю с моим лучшим другом.
– Ваш лучший друг? Он живет с вами?
Он пожал плечами и направился в другой конец квартиры. Она последовала за ним. Старинная мебель, которую, конечно, убирают кисточкой, столько пыли может накапливаться в резном декоре. Средневековая картина, Богородица, ее исстрадавшаяся душа наполняла смирением заостренные черты лица. В спальне Вернер показал Иоланде венецианское зеркало. Ей не понравилось ее расплывшееся лицо, и она отвернулась. Подошла к окну, увидела за красными крышами реку ярко-зеленого цвета.
– Ааре, – сказал доктор. – Прекрасный вид, не так ли?
– Следовало бы открыть окна. Прекрасная погода…
– Посмотритесь в зеркало, Иоланда. Она ловко уклонилась.
– Я предпочитаю пейзаж. Он ей протянул руку.
– Идемте, это – зеркало отпущения грехов. Она высвободилась.
– Нет.
Он настаивал.
– В этом зеркале мы вне возраста, – сказал Вернер.
– Я ухожу и пойду с вами ужинать только при условии, что вы не будете мне говорить о грустных вещах.
– Я буду очень любезен, – пообещал он, беря ее под руку.
Проходя через кабинет, он сделал распоряжения секретарше. Они спустились по лестнице.
– Идемте… Мы поедем на машине. Гараж рядом.
Его машина находилась в соседнем дворе. Это был скоростной автомобиль. Такое она видела только в кино. Он поставил кассету в авторадио и под звуки Вивальди отвез ее в гостиницу.
В своем номере она перебрала в памяти события и попыталась успокоиться. Посмотрела немного телевизор, послонялась по номеру и приготовилась к вечеру. Даже задремала на кровати и проснулась внезапно – так она боялась опоздать. Подкрасилась, надела платье цвета лаванды. Представила свой отъезд в Италию. Как она разместится в красивом отеле. Возможно, появится другой Вернер, но на этот раз она не будет его отваживать. Она догадывалась о способах обольщения. Взгляд, взмах ресниц, настоящее и притворное колебание. Она знала об этом со слов. Но как применить все это на практике?
Она ждала Вернера в холле, доктор приехал спокойный.
– Я буду приятным, любезным, нежным… Это вам подходит?
Сумерки окутывали дымкой улицы. Перемежающиеся тень и свет подчеркивали таинственность Берна. Он шел быстро, как это делают одинокие мужчины. Она должна была ускорить шаг, чтобы поспевать за ним.
– Я иду слишком быстро?
– Да.
– Хорошо, я пойду медленнее.
– О, посмотрите на город, – сказала она. – Все в сиреневом цвете. Как в церкви на Пасху.
Его мысли были заняты одним из его больных. Умирающим. Еще несколько минут назад он был подле него. Человек не хотел отпускать руку доктора. «Если вы останетесь со мной, смерть не посмеет войти в спальню». «Следовало бы оставаться рядом с каждым. Все время. Никогда не покидать их на пороге другого мира».
– Вы живете один? – спросила Иоланда. И он ответил как бы самому себе.
– Мне никто не нужен. У меня работа, больница, мои пациенты. Обретенная психологическая независимость. Да.
Его возбуждала Иоланда, эта выпавшая из вселенной неприкаянная звездочка. Ему хотелось подвести итог своей жизни. Оправдаться. Защититься.
– Одиночество – не бремя. У меня нет больше желания кого-то убеждать, делить с кем-то свое существование, найти спутницу жизни. Сюда, ресторан здесь.
Они вошли. Зал был залит розовым светом. Маленькие лампы, расставленные на красных скатертях, создавали иллюзию загорода.
– Вам нравится здесь? – спросил доктор Вернер.
И не дожидаясь ответа, пригласил ее сесть.
– Вы, по-видимому, спешите, – сказала она.
– Вовсе нет.
Он подал ей меню и рассеянно взглянул на свое.
– В нашем возрасте вечером больше не наедаются…
– Как это отвратительно, – воскликнула она. – Я на шесть лет моложе вас… И еще хочу есть. Даже вечером.
– Я пошутил.
– Иногда это причиняет боль… Когда вы шутите.
– Каждый день я соприкасаюсь со смертью. Жизнь – хрупкая штука. В моем ремесле быстро отвыкаешь от нежных слов.
– Тем не менее, – сказала она, – именно вы должны говорить нежные слова. Больным.
Он посмотрел на нее с интересом этнолога.
Они выбрали блюдо. После того как заказ был принят, официант принес графин с вином. Иоланда вела себя, как на прощальном ужине.
Вскоре официант вновь появился с огромным бифштексом и овощным салатом. Иоланда молчала. Вернер покачал головой.
– Вы обидчивы…
– Я натренирована. Жизнь научила меня выносить мужчину с тяжелым характером. Мой муж. Он очень чуток по отношению к другим, но не ко мне.
Он слушал ее. Иоланда внимательно рассматривала лист салата.
– В Ивисе, – продолжала она, – я была наивна. У меня не было опыта, и я этим гордилась. Сегодня я другая.
Он похлопал ее снисходительно по ладони.
– Брак, добродетель, религия… Пятьдесят лет тому назад это было возможно. Но не в наше время.
– Конечно, вы правы.
Он произнес несколько слов на швейцарском немецком языке.
– Вы помните? Она заулыбалась.
– Помню ли я? О да!
Она взяла свою сумку, открыла ее, нашла бумажник и, не торопясь, вытащила клочок бумаги.
– Это мне так понравилось… Я попросила вас написать. На этой бумаге. Я ее сохранила.
Он смотрел, забавляясь и, может быть, немного с досадой на этот клочок бумаги, на котором была нацарапана фраза по-немецки «Gruezi Mitenand».
– Я нахожу вас трогательной. Чувствительной. Слишком чувствительной. Как вы выживаете в мире, который имеет обыкновение не щадить мечтательные души? Как вы…
Она осторожно смяла бумагу. Положила ее в пепельницу.
– Вы ее выбрасываете?
– Да.
Она выпила глоток вина.
– Теперь мне бы хотелось вернуться. Я устала. Я всю ночь ехала в поезде. Я увидела вас, имею представление о Берне. Пора и отдохнуть. Мне бы хотелось успокоиться и подумать.
– Вы не хотите десерта?
– В моем возрасте? – спросила она.
– Вас задели мои слова… Как у вас обстоят дела с юмором?
– Это был юмор?
Вернер попросил счет. Из вежливости они задержались на некоторое время, чтобы поговорить. Он говорил о своей последней подруге. Той, что расписывала шелк пагодами.
– Вы вошли в мою жизнь как раз в тот момент, когда я решил больше ни с кем не связываться.
Она чувствовала себя неловко.
– Я нанесла вам ответный визит. Вот и все.
– Если я правильно понял, вы хотите поехать в Италию. На север или на юг?
– Я ничего не знаю об Италии, – сказала она. – Мне хотелось бы также побывать в Венеции еще до того, как она погрузится в воду.
Вернер снова наслаждался простодушием Иоланды.
– У вас есть еще достаточно времени.
– Все имеет конец. Он улыбался.
– Я вспомнил одну смешную историю, – сказал он, потому что надо было объяснить причину его улыбки. – Один из моих друзей…
– У вас есть друзья?
Словно холодный душ. Она задела его самое больное место.
– Да, у меня есть друзья. Он поднялся.
– Пойдем…
А на улице он спросил:
– Разве по мне видно, что у меня нет друзей?
Она шла медленно.
– Не знаю.
Он подтвердил вновь:
– У меня очень много друзей.
– Эгоисты, как вы?
– Эгоист? Я? Эгоист? Моя жизнь целиком посвящена другим.
– Это вам нравится, – сказала она. – Следовательно, это – не жертва.
– По-вашему, ухаживать за умирающими мне нравится?
– Но, в конце концов, – воскликнула она, – вы должны также исцелять людей? Вы мне говорите только о смерти.
Она дрожала от своей смелости, но решила идти до конца в своем рассуждении.
– Лучше нам больше не видеться. Вы слишком печальны. Как раз в тот момент, когда мне захотелось перестроить свою жизнь, вы мне объясняете, что жизнь кончена.
Не всегда следует уступать, терпеть, улыбаться, но и осмеливаться говорить. Это было новым.
Он с ней попрощался у двери гостиницы. Она ушла от него, не оборачиваясь. Взволнованная, разочарованная, она колебалась, подниматься ей в номер или нет. Слышалась приглушенная музыка. Она увидела слева в холле небольшой бар. Она робко взглянула на запретное место и заметила круглые столы. Кожаные кресла, светильники с мягким светом, чувствовался легкий запах табачного дыма. Несколько одиноких мужчин. Она отыскала стол в углу, за которым можно было устроиться, как в сторожевой башне.
– Что вы желаете? – спросил у нее официант несколькими минутами позже.
– Что можно выпить?
– У нас есть все, что пожелаете.
Она думала о докторе, о его суровых рассуждениях, о возрасте. Годы приближают к близкому концу. Она спешила.
– Немного шампанского. Мне бы хотелось один бокал.
– У нас есть маленькие бутылки, можно заказать полбутылки, – сказал официант.
– Хорошо, – согласилась она.
– Сухое? Вы предпочитаете сухое шампанское?
– Да.
Никто ей не устраивал праздников в Париже. Лоранс поздравляла ее с днем рождения по телефону. Жорж, когда об этом помнил, посылал ей телеграмму, но никто не приходил, чтобы выпить с ней шампанского. Она осторожно закурила свою первую в этот день сигарету. Вернулся официант. Отрывистый хлопающий звук – и пенящаяся кристаллическая жидкость потекла в бокал, бутылочка была поставлена на стол, а счет засунут под пепельницу.
Она осторожно подняла бокал. Впервые в своей жизни одна в баре, она собиралась пить шампанское. Одна в чужом городе.
– Позвольте мне предложить вам этот бокал шампанского. И возможно, еще один. Не гоните меня, я ничего плохого вам не сделаю.
Над ней склонился улыбающийся, довольно высокого роста, мужчина лет сорока. Он казался симпатичным и скорее внушающим доверие. Она смотрела на него и не знала, что ей следовало ответить. К ней подошли, к ней пристают, ее соблазняют. Она вдруг почувствовала себя счастливой. Благопристойности ради требовалось, чтобы ей казалось, что она защищается.
– Мне следовало бы сказать «нет», не так ли?
– Но у вас нет желания говорить «нет», – сказал он.
У него были черные глаза и черные волосы. Он казался обаятельным.
– Я сяду?
Она услышала как бы издалека, как ответила:
– Если вам угодно. Но я не собираюсь оставаться здесь долго.
Он сел и сделал знак официанту. Иоланда попыталась объясниться.
– Я сказала «да». Мне не хотелось привлекать внимание, чтобы не подумали бог знает что.
Еще несколько минут тому назад ему казалось, что вечер закончился. Но он снова оживился, когда увидел Иоланду. Он наблюдал за ней с интересом.
Эта очень красивая изящная смущенная женщина чувствовала себя неловко, и в то же время от нее исходил какой-то свет.
Она как бы предлагала себя на серебряном подносе.
– Вы одна в Берне?
– Да, – ответила она. – Мой муж очень занят… Он остался в Париже. Мы очень счастливая пара.
– Я вас поздравляю, – сказал он. – Мне меньше повезло, чем вам.
«Она, должно быть, страдает от одиночества, – подумал он. – Некоторые женщины утверждают, что они счастливы, говорят о своем удачном супружестве, рассказывают о блаженстве для самообольщения. Чтобы скрыть, чего они так жаждут. Другого мужчину».
– Я не люблю маленькие бутылки шампанского и одиноких красивых женщин.
Иоланда находила, что он чуток и привлекателен. У него были красивые руки, и он не носил обручальное кольцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34