Вскоре Энни с Маорой вышли к большому подземному озеру, которое, поблескивая тусклым серебром, уходило куда-то вдаль, так что очертания его терялись во мгле. Женщины отдохнули здесь немного, но гнетущее безмолвие пещеры словно душило их своей холодной рукой, поэтому они снова пошли по какому-то коридору и шли по нему молча, заглядывая в каждый проход в надежде – не забрезжит ли там лучик света, означающий, что за ним есть выход на воздух.
Каждый раз, когда Энни начинала осматривать новый ход, она обращалась к Маоре и, не сводя с нее полных надежды глаз, говорила весело:
– Не бойся, Господь не оставит нас! Все в порядке, мы скоро найдем выход!
Но с каждой новой неудачей Энни все больше и больше падала духом, и скоро они начали поворачивать куда попало наудачу, в бессмысленной надежде найти выход на свободу. Энни по-прежнему твердила, что все в порядке, но страх свинцовой тяжестью лег ей на сердце, и теперь ее голос звучал так, как будто говорил: «Мы здесь умрем». Маора старалась прижаться к девушке изо всех сил, она очень хотела удержать слезы и выглядеть сильной перед бледнолицей, но они так и текли. Женщины на секунду приостановились и прислушались. Вокруг стояла такая глубокая и мертвая тишина, что было слышно даже, как они дышат. Энни крикнула. Эхо откликнулось, прокатилось по пустым коридорам и, замирая в отдалении, перешло в тихий гул, похожий на чей-то насмешливый хохот.
Маоре показалось, что она сходит с ума. Отовсюду ее настигали чудовищные звуки и, ударяясь о ее несчастную голову, отскакивали словно мячики. Злые духи снова настигли их, и они ни за что не отпустят Маору наверх, к свету!
Туземка села на землю и так горько заплакала, что Энни испугалась за ее рассудок. Слишком много страшных впечатлений для первобытного сознания. Девушка села рядом с Маорой и обняла ее; туземка спрятала лицо у нее на груди, прижалась к ней, изливая свои страхи и бесполезные сожаления об их прошлой вражде, а дальнее эхо обращало ее слова в насмешливый хохот.
Они встали и опять пошли дальше – куда глаза глядят, просто наудачу. Им больше ничего не оставалось делать, как только идти не останавливаясь. Надежда снова ожила в них на короткое время – не потому, что было на что надеяться, а потому, что надежде свойственно оживать в молодом сердце, которое полно соков и сил и так хочет жить!
Скоро дала себя знать усталость; женщины не хотели ей поддаваться, им было даже страшно подумать, как это они будут сидеть, когда надо дорожить каждой минутой. Двигаться хоть куда-нибудь все-таки лучше, и это могло привести к спасению, а сидеть – значило ускорять приход смерти.
Наконец ноги отказались служить измученным женщинам. Они сели, тесно обнявшись.
Знаком Энни показала, что сейчас потушит факел, так как надо было экономить свет. Мао-ра предусмотрительно проверила, не потеряла ли она в гонке с летучими исчадиями ада трут, но, нащупав его, успокоенно кивнула головой, соглашаясь. В темноте тишина показалась еще более зловещей, а холод пробирал их влажные от бега спины до костей. Медленно женщины проваливались в сон.
Маора задышала тихо и равномерно, едва видимая улыбка появилась у нее на устах. Ей снилось огромное празднество: красивейшие девушки танцуют у общего костра, под навесом сидят самые уважаемые люди племени и среди них сияет красотой и золотыми украшениями она, Маора. Все мужчины в деревне не отрывают от нее глаз, а женщины завидуют и преклоняются. И, наконец, властным жестом ее подзывает к себе вождь, его глаза горят от страсти…
Задремала и Энни. Ее сон вначале был также темен и спутан, как и ее хождение по лабиринту: она бродила по темному просторному дому, полная луна светила в окна, не прикрытые шторами. Энни знала, что ищет кого-то, но не могла вспомнить, кого именно. Сердце ее сжималось от тревоги и любви, она шла вперед, несмотря на страх, который охватывал ее всякий раз, когда она поворачивала ручку новой двери. Наконец она вошла в комнату, которая не пустовала, как остальные. В глубоком кресле у окна, спиной к Энни, сидела женщина. Луна освещала ее каштановые с сединой волосы, собранные в высокую прическу, строгий узкий силуэт, выпрямленную спину. Она была одета в темно-синее платье, с высоким кружевным воротничком до самого подбородка. Женщина повернулась к Энни, и нежная улыбка осветила ее худое усталое лицо с большими добрыми глазами.
– Мамочка, – вскричала девушка, бросаясь к креслу и обнимая женщину. – Как я соскучилась, моя дорогая, ненаглядная. Мама, мне так страшно, мне так тяжело, я заблудилась и не знаю, что мне теперь делать?
Мать крепко обняла Энни и, поглаживая по волосам, проговорила в самое ухо:
– Ты обязательно найдешь выход, только не останавливайся, не отчаивайся, иди на свет… Ты будешь очень счастлива в любви, я знаю это, моя доченька. Твой любимый уже совсем рядом, только не останавливайся, ищи выход, моя родная…
Тут только Энни вспомнила, кого она искала с таким неослабевающим упорством: Джека, ее жениха. Перед ее мысленным взором встало дорогое лицо: смуглая кожа, широкие правильные дуги бровей, красиво очерченные губы и большие черные глаза с густыми ресницами. Джек, Джек, любимый, когда же они встретятся вновь?
Вдруг мать разжала объятья и стала таять, словно облако, развеянное сильным ветром. На кресле остался только белый кружевной платок, который лежал у нее на коленях.:
Несмотря на раздиравшую Энни грусть, девушка почувствовала, что обрела, наконец, стойкую надежду, которую не разрушит усталость и тьма. Она будет идти вперед, навстречу свету и своей любви, которая ждет ее так же сильно, как и она ее.
Неожиданно Энни проснулась. Ее разбудили непонятные шорохи поблизости, похожие на крысиную возню. Девушка сначала очень испугалась, но по отлетавшим крошечным искоркам поняла, что это Маора пытается зажечь факел. Очевидно, она проснулась раньше и испугалась темноты.
Наконец факел осветил коридор, который казался бесконечным из-за темноты в обоих его концах. Они встали и пошли дальше, взявшись за руки, уже не надеясь найти выход. Маора попробовала сообразить, сколько времени они находятся в пещере – ей казалось, что целую неделю. Однако этого не могло быть, так как их факел еще не сгорел и наполовину. Прошло много времени, сколько времени они не знали, пока не нашли источник и вдоволь не напились чистой холодной воды.
Только сейчас женщины поняли, как сильно им хочется есть. Если раньше страх и усталость притупляли чувство голода, то теперь, когда они немного свыклись со своим нынешним положением, рези в желудке стали невыносимыми.
Маора жестами показала, что очень хочет есть, на что Энни только развела руками. Вместо еды тут только плесень да летучие мыши. Летучие мыши! Энни осенила идея: ведь эти твари не все время проводят в лабиринте, они должны вылетать наружу, чтобы поохотиться! Как ни страшно возвращаться к этим пискливым, отвратительным существам, умереть в полной темноте и тишине от голода – вариант еще менее привлекательный.
Энни жестами показала, что они возвращаются в пещеру, где живут летучие мыши. Маора в испуге замотала головой, отказываясь идти. Энни долго ее уговаривала, стараясь интонацией передать ей свою уверенность в спасении, но все было бесполезно. Наконец, когда Энни поняла, что теряет драгоценное время, она решилась на хитрость: сделав вид, что она уходит одна, девушка взяла факел и направилась в сторону озера, к которому они вышли, убегая от летучих мышей.
Через несколько секунд она услышала крик и топот ног, догоняющих ее. Маорийка, часто дыша, с укором посмотрела ей в глаза. Они пошли вперед, внимательно прислушиваясь, не раздастся ли поблизости писк мышей. Наконец они услышали отдаленную возню, характерные звуки и шелест крыльев. Маора поежилась от страха, но пошла вслед за Энни, кинувшейся в проход, из которого доносились эти звуки.
Вот и та самая пещера. Снова сотни отвратительных уродливых мордочек уставились на них. Мыши висели, словно складные зонтики, держась когтями за выступы на потолке. Энни, не теряя времени, принялась осматривать стены и потолок пещеры: ничего, нигде ни щелочки света. Значит, из этой пещеры есть боковой выход, который ведет наружу. Только какой из них? Таких боковых отверстий в пещере было не меньше десятка. Энни принялась методично осматривать их один за другим. Она успела оглядеть четыре выхода, прежде чем на них стали нападать стаи противно визжащих летучих мышей. Они кидались прямо в лицо, и Маора совсем обезумела от ужаса: она, словно ветряная мельница, изо всех сил махала руками, стараясь своим криком испугать пищащих тварей, то и дело задевая Энни, которой приходилось отбиваться от летающих полчищ одной рукой. Больше чем голову, ей приходилось защищать факел, без которого идти дальше было невозможно.
В какой-то момент Маора вцепилась в спину Энни, ища помощи, и девушке, чтобы не упасть, пришлось обеими руками опереться о стену. Факел выпал из руки и потух. Женщины оказались в одном из боковых отверстий. С ужасом они смотрели, как слабый огонек факела вспыхнул, потом угас, пуская тоненькую струйку дыма, которая помедлила секунду на верхушке и растаяла, растворилась в непроглядной темноте.
Сколько времени прошло, прежде чем женщины заметили, что плачут в объятиях друг друга, ни одна из них не могла бы сказать. Обе знали только, что очень долго пробыли в сонном оцепенении, а потом снова очнулись, почувствовав себя во власти полного отчаяния.
Часы проходили за часами, и скоро голод снова начал терзать несчастных.
Вдруг Энни сказала:
– Ш-ш! Ты слышала?
Обе прислушались, затаив дыхание. Они уловили какой-то звук, похожий на слабый, отдаленный разговор. Энни закричала, надеясь привлечь внимание, однако в темноте отдаленное эхо звучало так страшно, что девушка крикнула один раз и замолчала. Опять где-то раздался звук человеческой речи, как будто немного ближе.
– Здесь люди, здесь где-то есть люди! – сказала Энни. – Не бойся, Маора, теперь все будет хорошо!
Женщины чуть не сошли с ума от радости. Однако спешить было нельзя, потому что на каждом шагу попадались ямы и щели и надо было остерегаться. Скоро они дошли до такой расщелины, и им пришлось остановиться. Быть может, в ней было три фунта глубины, а быть может, и все сто. Энни легла на живот и перегнулась вниз насколько могла, но дна не достала. Тогда она, все еще лежа на животе, стала измерять ее ширину. Удастся ли им перешаг1 нуть щель? Она была довольно широкая: в половину туловища девушки и на вытянутую ее руку. Перешагивать щель было опасно, но другого выхода не было. Положение осложнялось тем, что Энни не знала, как рассказать об этом Маоре. Девушка заставила туземку лечь рядом с собой и измерить щель собственными руками. Кажется, сообразительная маорийка поняла, что им нужно делать.
И вот Энни, произнеся про себя краткую молитву Творцу, как можно шире шагнула через провал в том месте, где измерила его руками. Через несколько секунд рядом оказалась Маора. К счастью, люди наверху не прекращали разговор, и можно было идти на звук их голосов, как на маяк.
Прошло совсем немного времени, и впереди забрезжил свет. Он шел из небольшого отверстия, в которое, хотя и с трудом, девушки могли протиснуться. Они обнялись на радостях и расплакались. Но это были слезы счастья! Им, заживо погребенным, была снова дарована жизнь!
Первой наружу выбралась Маора. Вначале ее бедра застряли в узком отверстии, и девушка задергалась в панике, но мощный толчок Энни сзади помог ей проползти вперед. Две минуты она сидела, щурясь от невыносимо яркого света, а затем заметила бегущих к ней людей из своего племени, среди которых Маора увидела мужа.
Наконец из чрева земли, словно младенец из лона матери, выкарабкалась и Энни. Ей тоже ударили в глаза безжалостные лучи солнца, и, зажмурившись, она ощутила чьи-то сильные и ласковые объятия. Словно во сне она услышала знакомый, до боли родной голос и поскорее открыла глаза: перед ней стоял Джек, он обнимал ее и говорил своим низким волнующим голосом:
– Энни, девочка моя, ты можешь идти? Скажи мне что-нибудь, родная моя, не пугай меня!
Вот что увидела, в первую очередь, боровшаяся до конца за свою жизнь Энни. А потом, и это было уже совсем не так замечательно, эту красавицу-туземку, которая так прижалась к Джеку, что ревность черными когтями вцепилась в душу ирландки.
– Кто это, Джек? – спросила Энни, ревниво оглядывая незнакомку. – Познакомь нас.
Джек увидел насупленные брови и хмурый взгляд любимой и рассмеялся:
– Это моя сестра, Олава. Она будет жить с нами, дорогая.
Кровь вскипела в жилах ирландки. Ах вот как это теперь называется – сестра! Еще и жить собирается с нами, вот наглость! Кроме того, Энни раздражал тот факт, что она стоит перед ним грязная и растрепанная, как огородное чучело, а у маорийки аккуратно причесаны волосы, одежда в полном порядке, и выглядит она так, как будто целый день только и делала, что прихорашивалась перед зеркалом. Сквозь зубы Энни процедила:
– Твоя сестра совсем не похожа на тебя, Джек. И насколько я помню, ее зовут так же, как и меня – Энни…
Олава заговорила, и ее голос напомнил Энни звон большого колокола, такой же красивый, низкий и звучный:
– Я не родная сестра Джека. Он спас меня от смерти и от позора. Я буду преданно служить вам обоим, пока дышу.
«Уж представляю, как ты сумеешь услужить моему жениху», – подумала Энни, а вслух сказала:
– Рада познакомиться. Надеюсь, когда познакомимся поближе, я пойму, какая необходимость заставляет тебя жить в чужом доме.
Джек удивленно и огорченно поднял брови, но сказать ничего не успел, так как к ним подошел вождь маорийцев и заключил Энни в объятия:
– Я счастлив, что ты жива и здорова; слишком много потерь за последние дни, и я не мог бы пережить еще и это. Обе мои жены живы, и мне остается только благодарить Великого Духа за эту величайшую милость.
Джеку показалось, что земля поплыла у него под ногами. Манипу стал мужем Энни, он обладал ею! Джек знал строптивый характер своей возлюбленной и поэтому был уверен, что Энни согласилась добровольно, иначе туземец ничего не добился бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33